Гуиллельм II Добрый и мусульмане
Гуиллельм II Добрый и мусульмане
Гуиллельм (Вильгельм) II - норманский король Сицилии в 1166-1189 гг. Прозвише "Добрый" и блестящую репутацию справедливого и милосердного правителя получил еще при жизни. Вместе с тем к религии был в душе еще более равнодушен, чем его дед и батюшка (хотя деда в этом отношении перещеголять было трудно); по должности, разумеется, был хранителем латинской церкви как государственной, но одинаково терпимо и покровительственно относился ко всем прочим своим подданным: мусульманам, христианам греческой веры, иудеям. Хотя устным государственным языком был, разумеется, романский диалект сицилийских норманнов, а языком официальных актов - латынь, лично Гуиллельм и вовсе предпочитал разговаривать по-арабски - учитывя кадровый состав его ближайших сотрудников. Дело в том, что доверенными и ближайшими его чиновниками были почти сплошь мусульмане, однако, поскольку открытый официальный мусульманин на государственной службе состоять не мог, то все эти чиновники-мусульмане официально числились принявшими крещение. Реально, однако, они оставались - и всем это было известно (только король как бы об этом не знал) - мусульманами, исполнявшими все мусульманские обряды. Тут надо сказать, что хотя верить и молиться в королевстве Гуиллельма и его предков мог кто как пожелает, и всем обеспечивалась полная веротерпимость, _переход_ из уже принятого христианства в иную веру рассматривался, как и всюду, как преступление апостасии. И помянутые номинально перешедшие в христианство чиновники-мусульмане должны были бы по факту того, что они по-прежнему исполняли мусульманские обряды, рассматриваться как повинные в апостасии, и караться соответственно - если бы кто-то обратил законное внимание на эту их общеизвестную практику. Однако поскольку королю было бы это категорически неугодно, то он устроил так, что внимания на это никто и не обращал. А сам король как бы этого не видел вовсе, и это демонстративное не-видение неоднократно приводило к забавным положениям (в частности, когда у него все-таки прорывалось, что он это видит). А именно:
- когда его чиновники-мусульмане "находились в присутствии короля и наступало время [исламской] молитвы, то они по одному выходили из зала, чтобы совершить свою молитву" - а король делал вид, что он и знать не знает, зачем это они выходят;
- однако, больше того, иногда выходить им было не с руки, или король сам на них в момент молитвы натыкался, и тогда они творили мусульманскую молитву непосредственно там, где их видел король; в таких случаях король делал вид, что он вообще их не видит, - вот такие чудеса (иначе ему пришлось бы принимать меры) - и когда сами эти чиновники объясняли сие невероятное положение своим единоверцам-мусульманам, они так и говорили, что когда они молятся по-исламски в пределах прямого наблюдения короля, то "их скрывает завесой Аллах всемогущий и великий", творя чудо ради их блага, так что король их и впрямь в этот момент не видит;
- также все эти чиновники-мусульмане соблюдали и мусульманские посты, и даже сверх необходимого, а король (и ради него все прочие) того как бы и не примечали. "Все это - добрые дела Аллаха всемогущего и великого, в пользу мусульман этого острова, и одна из тайн божественного попечения о них" - резюмирует таковое королевское неведение мусульманский автор Ибн Джубайр;
- однако иной раз и королю надоедало соблюдать такую деликатность; и вот случилось как-то раз, что во время землетрясения перепуганные его чиновники-мусульмане, рядом с которыми он в этот миг находился, хотели, конечно, вознести мусульманскую молитву Аллаху о спасении, но боялись нарушить этим негласные правила игры, ибо это вышло бы уж слишком открытое исповедание ислама при короле, и потому, разрываясь между противоречивыми этими желаниями, находились в тягостном состоянии духа; тут-то король и сказал им не без некоторой иронии: «Пусть каждый из вас взывает к тому Богу, кому поклоняется [на деле], и тот Бог пусть и пошлет вам успокоение». И потом еще бывало, что во время землетрясения он повторял им эти слова.
Также и христианок - вышивальщиц короля иной раз убеждали обратиться в ислам мусульманские вышивальщицы, а король упорно об этом не знал, чтобы не пришлось их карать. "Все это они держали в тайне от своего господина, - честно комментирует Ибн Джубайр. - Они обладали удивительной способностью совершать добрые дела (= конвертировать тех христианок в ислам)!" И, поскольку многие мусульмане, официально принимавшие христианство ради службы королю, видимо, так и оставались фактически вне религий, уподобляясь господину, Ибн Джубайр прибавляет: "Да сохранит Аллах мусульман по своей милости от соблазна, в который их может ввергнуть этот король! А ему и лет-то всего около тридцати. Да убережет Аллах мусульман от его притязаний и его щедрости!"
Батюшка Гуиллельма Доброго завел себе девиз «Хвала Богу, благодарность за его милость!» Сам же Гуиллельм Добрый от такого девиза отказался и придумал себе новый в таких словах: "Хвала Богу, который достоин хвалы!»
И это напоминало его обращение к своим чиновникам (которому Богу кто из вас хочет молиться, тому пусть и молится, и пусть тот Бог и пошлет ему благо) и содержало в себе игру слов: с одной стороны понять это можно было так: "Хвала Богу - он поистине достоин хвалы!", а с другой - совсем иначе: "Какой Бог достоин хвалы, тому и хвала"; и этот второй смысл больше подходит к его настроению и лучше согласуется по духу с его вышеприведенными словами к чиновникам. Сам же он, по скромному выражению одного из специалистов, was indifferent to religion.
Мусульмане на его службе, однако, не то чтобы были за все это ему очень благодарны, ибо он был неверный, и своим открытым единоверцам (которые, не состоя на службе, практиковали ислам не числясь официально христианами) они говорили так: "Вы имеете возможность открыто исповедовать ислам, достигая своей цели, извлекая выгоду, преуспевая, если того желает Бог... тогда как мы должны скрывать свою веру, боясь за себя, поклоняясь Богу и соблюдая предписания тайно. Мы под властью этого не верующего в Бога, и наши шеи - в петле рабства". Интересно, что мусульман сих томило даже не то, что они под властью христианина, а то, что они под властью человека, который вообще не верит в Бога (говорили-то они, естественно, "мы под властью этого не верующего в Аллаха", но и девизы Гуиллельма и его отца передавали просто как "Хвала Аллаху, благодарность за его милость!" и "Хвала Аллаху, который достоин хвалы" - и в самом деле, девиз этот Гуиллельм писал по-арабски. "Аллах" тут во всех случаях просто Бог). Гуиллельм на их счет, как видно из шуточек во время землетрясений, не обольщался, но ему и дела было мало: служили-то они исправно.
А если бы они служили неисправно, то тут всегда можно было бы им припомнить и апостасию; ибо ровно так расправились за фактическое самоуправство, лихоимство и тайные сговоры с рядом мусульманских (номинально христианских) чиновников при деде Гуиллельма: как только те заворовали, выражаясь по-московски, так оный дед сразу и стал примечать их отступническую приверженность к исламу, и ровно по этому поводу их и покарал, хотя исправные чиновники, поступавшие так же, оставались ему в этом качестве не заметны.
Этот Гуиллельм был славен еще и тем, что не ходил сам ни на какие войны, а лишь снаряжал и отправлял в походы войска, и распоряжался из дворца через тех самых чиновников; и хотя в те времена такого человека, казалось бы, должны были считать ни во что, но обходительность, щедрость, великодушие и справедливость короля и его попечение о правосудии и благополучии всего королевства были таковы, что его очень любили и почитали как при жизни, так и после смерти, и как будто вовсе не замечали того, что он не выступает как король-воин.
Гуиллельм (Вильгельм) II - норманский король Сицилии в 1166-1189 гг. Прозвише "Добрый" и блестящую репутацию справедливого и милосердного правителя получил еще при жизни. Вместе с тем к религии был в душе еще более равнодушен, чем его дед и батюшка (хотя деда в этом отношении перещеголять было трудно); по должности, разумеется, был хранителем латинской церкви как государственной, но одинаково терпимо и покровительственно относился ко всем прочим своим подданным: мусульманам, христианам греческой веры, иудеям. Хотя устным государственным языком был, разумеется, романский диалект сицилийских норманнов, а языком официальных актов - латынь, лично Гуиллельм и вовсе предпочитал разговаривать по-арабски - учитывя кадровый состав его ближайших сотрудников. Дело в том, что доверенными и ближайшими его чиновниками были почти сплошь мусульмане, однако, поскольку открытый официальный мусульманин на государственной службе состоять не мог, то все эти чиновники-мусульмане официально числились принявшими крещение. Реально, однако, они оставались - и всем это было известно (только король как бы об этом не знал) - мусульманами, исполнявшими все мусульманские обряды. Тут надо сказать, что хотя верить и молиться в королевстве Гуиллельма и его предков мог кто как пожелает, и всем обеспечивалась полная веротерпимость, _переход_ из уже принятого христианства в иную веру рассматривался, как и всюду, как преступление апостасии. И помянутые номинально перешедшие в христианство чиновники-мусульмане должны были бы по факту того, что они по-прежнему исполняли мусульманские обряды, рассматриваться как повинные в апостасии, и караться соответственно - если бы кто-то обратил законное внимание на эту их общеизвестную практику. Однако поскольку королю было бы это категорически неугодно, то он устроил так, что внимания на это никто и не обращал. А сам король как бы этого не видел вовсе, и это демонстративное не-видение неоднократно приводило к забавным положениям (в частности, когда у него все-таки прорывалось, что он это видит). А именно:
- когда его чиновники-мусульмане "находились в присутствии короля и наступало время [исламской] молитвы, то они по одному выходили из зала, чтобы совершить свою молитву" - а король делал вид, что он и знать не знает, зачем это они выходят;
- однако, больше того, иногда выходить им было не с руки, или король сам на них в момент молитвы натыкался, и тогда они творили мусульманскую молитву непосредственно там, где их видел король; в таких случаях король делал вид, что он вообще их не видит, - вот такие чудеса (иначе ему пришлось бы принимать меры) - и когда сами эти чиновники объясняли сие невероятное положение своим единоверцам-мусульманам, они так и говорили, что когда они молятся по-исламски в пределах прямого наблюдения короля, то "их скрывает завесой Аллах всемогущий и великий", творя чудо ради их блага, так что король их и впрямь в этот момент не видит;
- также все эти чиновники-мусульмане соблюдали и мусульманские посты, и даже сверх необходимого, а король (и ради него все прочие) того как бы и не примечали. "Все это - добрые дела Аллаха всемогущего и великого, в пользу мусульман этого острова, и одна из тайн божественного попечения о них" - резюмирует таковое королевское неведение мусульманский автор Ибн Джубайр;
- однако иной раз и королю надоедало соблюдать такую деликатность; и вот случилось как-то раз, что во время землетрясения перепуганные его чиновники-мусульмане, рядом с которыми он в этот миг находился, хотели, конечно, вознести мусульманскую молитву Аллаху о спасении, но боялись нарушить этим негласные правила игры, ибо это вышло бы уж слишком открытое исповедание ислама при короле, и потому, разрываясь между противоречивыми этими желаниями, находились в тягостном состоянии духа; тут-то король и сказал им не без некоторой иронии: «Пусть каждый из вас взывает к тому Богу, кому поклоняется [на деле], и тот Бог пусть и пошлет вам успокоение». И потом еще бывало, что во время землетрясения он повторял им эти слова.
Также и христианок - вышивальщиц короля иной раз убеждали обратиться в ислам мусульманские вышивальщицы, а король упорно об этом не знал, чтобы не пришлось их карать. "Все это они держали в тайне от своего господина, - честно комментирует Ибн Джубайр. - Они обладали удивительной способностью совершать добрые дела (= конвертировать тех христианок в ислам)!" И, поскольку многие мусульмане, официально принимавшие христианство ради службы королю, видимо, так и оставались фактически вне религий, уподобляясь господину, Ибн Джубайр прибавляет: "Да сохранит Аллах мусульман по своей милости от соблазна, в который их может ввергнуть этот король! А ему и лет-то всего около тридцати. Да убережет Аллах мусульман от его притязаний и его щедрости!"
Батюшка Гуиллельма Доброго завел себе девиз «Хвала Богу, благодарность за его милость!» Сам же Гуиллельм Добрый от такого девиза отказался и придумал себе новый в таких словах: "Хвала Богу, который достоин хвалы!»
И это напоминало его обращение к своим чиновникам (которому Богу кто из вас хочет молиться, тому пусть и молится, и пусть тот Бог и пошлет ему благо) и содержало в себе игру слов: с одной стороны понять это можно было так: "Хвала Богу - он поистине достоин хвалы!", а с другой - совсем иначе: "Какой Бог достоин хвалы, тому и хвала"; и этот второй смысл больше подходит к его настроению и лучше согласуется по духу с его вышеприведенными словами к чиновникам. Сам же он, по скромному выражению одного из специалистов, was indifferent to religion.
Мусульмане на его службе, однако, не то чтобы были за все это ему очень благодарны, ибо он был неверный, и своим открытым единоверцам (которые, не состоя на службе, практиковали ислам не числясь официально христианами) они говорили так: "Вы имеете возможность открыто исповедовать ислам, достигая своей цели, извлекая выгоду, преуспевая, если того желает Бог... тогда как мы должны скрывать свою веру, боясь за себя, поклоняясь Богу и соблюдая предписания тайно. Мы под властью этого не верующего в Бога, и наши шеи - в петле рабства". Интересно, что мусульман сих томило даже не то, что они под властью христианина, а то, что они под властью человека, который вообще не верит в Бога (говорили-то они, естественно, "мы под властью этого не верующего в Аллаха", но и девизы Гуиллельма и его отца передавали просто как "Хвала Аллаху, благодарность за его милость!" и "Хвала Аллаху, который достоин хвалы" - и в самом деле, девиз этот Гуиллельм писал по-арабски. "Аллах" тут во всех случаях просто Бог). Гуиллельм на их счет, как видно из шуточек во время землетрясений, не обольщался, но ему и дела было мало: служили-то они исправно.
А если бы они служили неисправно, то тут всегда можно было бы им припомнить и апостасию; ибо ровно так расправились за фактическое самоуправство, лихоимство и тайные сговоры с рядом мусульманских (номинально христианских) чиновников при деде Гуиллельма: как только те заворовали, выражаясь по-московски, так оный дед сразу и стал примечать их отступническую приверженность к исламу, и ровно по этому поводу их и покарал, хотя исправные чиновники, поступавшие так же, оставались ему в этом качестве не заметны.
Этот Гуиллельм был славен еще и тем, что не ходил сам ни на какие войны, а лишь снаряжал и отправлял в походы войска, и распоряжался из дворца через тех самых чиновников; и хотя в те времена такого человека, казалось бы, должны были считать ни во что, но обходительность, щедрость, великодушие и справедливость короля и его попечение о правосудии и благополучии всего королевства были таковы, что его очень любили и почитали как при жизни, так и после смерти, и как будто вовсе не замечали того, что он не выступает как король-воин.