Просветительная миссия кайзера Йозефа... - 2.
Просветительная миссия кайзера Йозефа, или Мария-Антуанетта и другие.
Продолжение. Начало - http://wyradhe.livejournal.com/143139.html
2. Сентябрь 1770 - октябрь 1770.
Все тот же посол Испании Фуэнтес писал в Мадрид 17.09.1770: «Что касается господина Дофина, я должен сказать, что у него постоянно наблюдают все тот же угрюмый характер, что он любит охоту чрезмерно и даже со страстью, и что он не дюжего темперамента. Возможно, это последнее обстоятельство и есть истинная причина неосуществления им брака, и оно задерживает идеи, соответствующие его возрасту, которые должны бы возвестить таковое событие как ближайшее. После своей болезни он не спит более [рядом] с Мадам Дофиной, хотя полностью отошел от того последнего нерасположения [к ней]. Эта ситуация с Господином Дофином немало огорчает графа де Мерси, который меня уверял, что Мадам Дофина завоевала доверие в восприятии ее мужа, что он обращается с ней очень хорошо, когда заходит иногда в ее апартаменты, но что он не идет дальше этого» [Сoursac: 54].
Как раз тогда, около 17 сентября Дофина приступила к Дофину вновь, и настолько убедительно, что он пообещал ей, что явится в ее спальню (и лишит, наконец, ее девственности) 20-го числа; Мария-Антуанетта тут же с торжеством написала об этом обещании матери в Вену.
Между тем 19.09.1770 Мерси-Аржанто, не знавший об этой новации, зато как раз разузнавший недавно об июльском осмотре дофина и его результатах, отослал Марии-Терезии совершенно секретное послание, где писал, что все образуется, но надобно подождать еще: «Первый хирург Ла Мартиньер, коему было приказано дать отчет [королю] в физическом состоянии Господина Дофина [буд. Людовика XVI], удостоверил, что этот принц не имеет никакого природного дефекта, который препятствовал бы осуществлению его брака, и надлежит отметить, что покойный Господин Дофин [Людовик-Фердинанд] по той же причине отстающего темперамента и в силу стыдливости оставался в течение [первых] шести месяцев своего первого брака без того, чтобы овладеть своей женой Инфантой Испанской. Ваше Величество может положиться на истинность сих двух деталей [ заключения Ла Мартиньера и истории старшего дофина], о которых я разузнал через самые надежные каналы" [донесение лежит в архивах Вены, опубл.: Coursac 1990: 119].
Прав оказался Мерси-Аржанто, а не Мария-Антуанетта, положившаяся на обещание Дофина. Придравшись к тому, что Мария-Антуанетта рассказала об этом обещании своим конфиденткам, его тетушкам, Дофин дезавуировал его и ночевать не пришел. После очередных объяснений Дофин пообещал все сделать 10 октября, после чего сентябрьская ситуация повторилась одно в одно: Мария-Антуанетта рассказала тетушкам, Дофин отказался от выполнения. 14 октября Мерси-Аржанто встретился с Марией-Антуанеттой и потребовал больше не болтать о таких вещах; она признала свою вину и пообещала не болтать.
20.10.1770 Мерси-Аржанто в привычном духе «всё образуется» писал про все сии происшествия Марии-Терезии: «Я полагаю за лучшее вернуться здесь к письму Мадам Дофины, которое Ваше Величество соизволили мне поручить, и по поводу предмета, относительно которого я имею представить существенные примечания. Её Королевское Высочество [Мария-Антуанетта] отметила [ранее в этом письме к Вам], что мсье Дофин обещал ей, что будет спать в ее спальне «послезавтра», то есть 20 сентября. Госпожа эрцгерцогиня [Мария-Антуанетта], сильно обрадовавшись этому обещанию, не нашла ничего более спешного, чем доверить по секрету все это Мадам Аделаиде и Мадам Софи, а также графине де Нарбонн. Они же, со своей стороны, доверили это всему миру, так что это стало новостью дня. Мадам Аделаида пожелала добавить к этой нескромности еще и то, что обратила увещательные призывы [по этому поводу] к [самому] Мсье Дофину, и он был так напуган всем этим, что просто не стал выполнять свое обещание Мадам Дофине. Он снова дал подобное обещание на 10-е число сего месяца [октября]; она [Дофина] так же поведала о нем Мадам [Аделаиде и Софи], как и о первом, и Мсье Дофин сдержал его не более верно [, чем в прошлый раз]. Предвидя более чем с давних пор, что откровенности подобного рода будут иметь место, что они кончат лишь тем, что отдалят Мсье Дофина, и не зная, как говорить о столь деликатном деле с Мадам Дофиной, я видел между тем, что должен сам вмешаться и решил на моей аудиенции 14-го числа сказать Е.К.В. [Марии-Антуанетте], что она мне доставила живейшие беспокойства из-за того, что в Париже широко распространилось, будто она поссорилась с Мсье Дофином, что имела место молва, на основании которой публика заявляла, что осведомлена об определенном обещании со стороны Мсье Дофина пойти спать в такой-то день в спальню Мадам Дофины, обещание которой он, по-видимому, не выполнил, из чего заключают, что произошла очень серьезная ссора
Я прибавил далее, что сперва эта деталь меня ужаснула, но что, после того как я все обдумал, я был успокоен очевидной ложной выдуманностью подобных обстоятельств, так как если бы и было дано подобное обещание, то о нем никогда бы не узнали, ибо не является ни естественным, ни возможным, чтобы Мсье Дофин или Мадам Дофина когда-либо кому-либо о нем сказали».
Со стороны Мерси-Аржанто это была скорбная ирония, имевшая целью вызвать Марию-Антуанетту на признание - ибо он знал, что она именно что разболтала о таком обещании, но не хотел заявлять об этом первым, а хотел, чтобы она призналась сама. И в самом деле, Мария-Антуанетта «казалась пришедшей в некоторое замешательство при этом объяснении», но тут же призналась, что она как раз и виновата в болтливости насчет обещаний дофина, после чего, выслушав разъяснения Мерси о том, что «интимность брака есть священная тайна» и от разглашений ее будут большие неприятности, пообещала сию тайну отныне соблюдать; Мерси меланхолично прибавил для Императрицы, что он не сомневается, что это обещание будет выполнено в отношении графини де Нарбонн, но не думает, что оно будет выполнено в отношении Мадам Софи и Мадам Аделаиды.
«Король, - заключает Мерси свое донесение от 20 октября, - упрекал Мсье Дофина в его холодности и учинил ему расспрос. Этот юный принц ответил, что находит Мадам Эрцгерцогиню очаровательной, что он ее любит, но что ему требуется еще некоторое время, чтобы победить свою робость. <…> Ясно, что, если несколько потерпеть, все устроится нужным образом» [Arneth - Geffroy I: 77-78].
Октябрь 1770 был в некотором смысле переломным моментом. Еще 2 октября 1770 Мария-Терезия писала Мерси, отвечая на его августовское послание: «Два Ваши письма, предназначенные для меня одной, исключительно важны и успокоили меня насчет состояния дофина, которое, однако, достаточно неприятно. Я проповедую моей дочери, что нужно терпение и что ничего не потеряно, но что она должна удвоить ласки» [Arneth - Geffroy I: 60].
Надо добавить, что не далее как летом Мерси и Вермон объясняли Марии-Антуанетте, что она ради привлечения Дофина не должна слишком живо заигрывать с ним ни словом, ни делом; теперь мать ей указывала, что для этого надо удвоить ласки. Советы эти давались не многоопытной куртизанке, а девочке 14 лет (которая и через 7 лет, благодаря добропорядочному материнскому воспитанию, не знала, что такое фрикции при соитии и зачем они могли бы понадобиться).
Письмо Марии-Терезии от 2.10 Мерси получил в середине октября; тогда же Мария-Антуанетта должна была получить соответствующее внушение от матери. Едва ли она могла применить это внушение на деле (даже если бы у нее хватило умения): ведь, как мы только что видели, как раз в середине октября Людовик XV устроил разбирательство внуку по поводу его брачного сожительства и самолично санкционировал ему дальнейшее промедление, приняв его объяснения «что ему требуется еще некоторое время, чтобы победить свою робость».
Дофин истолковал результат этой беседы ровно так, как и следовало: так, что ему предоставлено неограниченное время. После чего он месяц за месяцем и вовсе не предпринимал никаких попыток и не ночевал в спальне Дофины - так что совет насчет удвоенных ласк реализован на практике быть не мог. Надо сказать, что если бы он и был реализован - то с обратным эффектом, потому что в августе Дофин уже выказал в ответ на что-то в этом стиле (и не в первый раз) свое «последнее нерасположение» и именно после этого перестал посещать спальню Дофины.
Мерси-Аржанто хотел только одного: чтобы ему приходилось как можно меньше мешаться в это дело. Поэтому донесения его Императрице были выдержаны в неуклонном духе «ничего страшного, торопиться некуда, какой-никакой, а прогресс есть». Если Мария-Терезия и поняла переданные им в письме от 20.10.1770 заявления Дофина про «некоторое время», требующееся ему, как указание на то, что время это небольшое, то очень скоро надежды по этому поводу развеялись: Дофин вообще никаких попыток или обещаний более не делал, а спокойно жил месяц за месяцем с женой как с товарищем по дворцу, не пускаясь с ней ни в какие объяснения и не ночуя с ней. Возникали подозрения в том, что Дофин вообще гомосексуалист и женщин чурается.
Надо сказать, что Мария-Терезия реагировала на все эти известия с плохо скрываемой злобой и презрением в адре Дофина. Дело в том, что по понятиям того времени ничего страшного или стыдного ни в проблемах подобного рода, ни в их обсуждении с родными и лекарями не было, и исправляли их часто легко (см. пролог о переписке Людовика XV с Фердинандом Пармским). У самой Марии-Терезии при вступлении в брак с Францем Лотарингским - даром что тот был человек взрослый, опытный и женолюбивый - тоже случились проблемы - введение не могло быть осуществлено из-за рефлекторного сжатия, она оставалась девственна. Эта супружеская пара не потратила зря и недели; немедленно они обратились к лейб-медику императрицы голландцу Герарду ван Свитену, и тот немедленно же выдал письменную рекомендацию: Ego vero censeo, vulvam Sacratissimæ Majestatis ante coitum diutius esse titillandam [Я твердо полагаю, что вульву Священнейшего Величества перед соитием надлежит подольше возбуждать, теребя] (Hyrtl Joseph. Handbuch der Topographischen Anatomie. II. Wien, 1857. S. 62; Ferdy Hans. Die Mittel zur Verhütung der Gonception. Eine Studie für praktische Aerzte und Geburtshelfer. B., 1889. S. 21 f. ; Ellis Havelock. Studies in the Psychology of Sex. III. 1927. P. 396 ). Эффект: 16 детей; первый ребенок (Мария-Елизавета) родился 5 февраля 1737, через 11 с лишним месяцев после свадьбы (имела место 12 февраля 1736). Ван Свитен навсегда остался довереннейшим лицом при Марии-Терезии и ее лейб-медиком. Между прочим, положил (не отвлекаясь от ремесла) полжизни на борьбу с легендами о вампирах, и та же Мария-Терезия посылала его в 1755 в Моравию, чтобы он там расследованием удостоверил, что нет никаких вампиров, и вырвал сие, по его словам "невежественное варварство" с корнем. В 1768 он опубликовал на эту тему обобщающую работу (о том, что призраков и оживших мертвецов вообще не существует), а Мария-Терезия издала специальный эдикт, запрещающий процессы и меры по поводу вампиров. Он же настоял на том, чтобы она издала эдикт, по которому хоронили не ранее чем через двое суток после смерти - чтобы избежать риска погребения заживо. Cостоя при глубоко верующей императрице, на людях осуждал и деизм, и протестантизм, и неверие (сам он был сначала протестантом, но сменил веру ради службы), но добился реорганизации и ослабления духовной цензуры (которую по этому случаю сам и возглавил), а сына своего Готфрида воспитал более или менее открытым деистом и конституционалистом; тот потом тоже был важным сановником от цензуры при Йозефе II и проводил при Йозефе более либеральные меры по этой части, чем сам Йозеф желал бы. См. о них Brechka Frank T. Gerard van Swieten and his world (1700-1772). Hague, 1970; Michel Vovelle, Enlightenment Portraits. Chicago, 1997. P.349.
Так все это происходило у сколько-нибудь нормальных людей - от Марии-Терезии до Фердинанда Пармского.
Поэтому Мария-Терезия на проволочки Дофина и бесконечные неопределенности в его случае глядеть могла только с крайним презрением - которого вовсе не вызывали бы какие-то физические неудачи как таковые.
ЛИТЕРАТУРА http://wyradhe.livejournal.com/143139.html?thread=11417635#t11417635
Продолжение. Начало - http://wyradhe.livejournal.com/143139.html
2. Сентябрь 1770 - октябрь 1770.
Все тот же посол Испании Фуэнтес писал в Мадрид 17.09.1770: «Что касается господина Дофина, я должен сказать, что у него постоянно наблюдают все тот же угрюмый характер, что он любит охоту чрезмерно и даже со страстью, и что он не дюжего темперамента. Возможно, это последнее обстоятельство и есть истинная причина неосуществления им брака, и оно задерживает идеи, соответствующие его возрасту, которые должны бы возвестить таковое событие как ближайшее. После своей болезни он не спит более [рядом] с Мадам Дофиной, хотя полностью отошел от того последнего нерасположения [к ней]. Эта ситуация с Господином Дофином немало огорчает графа де Мерси, который меня уверял, что Мадам Дофина завоевала доверие в восприятии ее мужа, что он обращается с ней очень хорошо, когда заходит иногда в ее апартаменты, но что он не идет дальше этого» [Сoursac: 54].
Как раз тогда, около 17 сентября Дофина приступила к Дофину вновь, и настолько убедительно, что он пообещал ей, что явится в ее спальню (и лишит, наконец, ее девственности) 20-го числа; Мария-Антуанетта тут же с торжеством написала об этом обещании матери в Вену.
Между тем 19.09.1770 Мерси-Аржанто, не знавший об этой новации, зато как раз разузнавший недавно об июльском осмотре дофина и его результатах, отослал Марии-Терезии совершенно секретное послание, где писал, что все образуется, но надобно подождать еще: «Первый хирург Ла Мартиньер, коему было приказано дать отчет [королю] в физическом состоянии Господина Дофина [буд. Людовика XVI], удостоверил, что этот принц не имеет никакого природного дефекта, который препятствовал бы осуществлению его брака, и надлежит отметить, что покойный Господин Дофин [Людовик-Фердинанд] по той же причине отстающего темперамента и в силу стыдливости оставался в течение [первых] шести месяцев своего первого брака без того, чтобы овладеть своей женой Инфантой Испанской. Ваше Величество может положиться на истинность сих двух деталей [ заключения Ла Мартиньера и истории старшего дофина], о которых я разузнал через самые надежные каналы" [донесение лежит в архивах Вены, опубл.: Coursac 1990: 119].
Прав оказался Мерси-Аржанто, а не Мария-Антуанетта, положившаяся на обещание Дофина. Придравшись к тому, что Мария-Антуанетта рассказала об этом обещании своим конфиденткам, его тетушкам, Дофин дезавуировал его и ночевать не пришел. После очередных объяснений Дофин пообещал все сделать 10 октября, после чего сентябрьская ситуация повторилась одно в одно: Мария-Антуанетта рассказала тетушкам, Дофин отказался от выполнения. 14 октября Мерси-Аржанто встретился с Марией-Антуанеттой и потребовал больше не болтать о таких вещах; она признала свою вину и пообещала не болтать.
20.10.1770 Мерси-Аржанто в привычном духе «всё образуется» писал про все сии происшествия Марии-Терезии: «Я полагаю за лучшее вернуться здесь к письму Мадам Дофины, которое Ваше Величество соизволили мне поручить, и по поводу предмета, относительно которого я имею представить существенные примечания. Её Королевское Высочество [Мария-Антуанетта] отметила [ранее в этом письме к Вам], что мсье Дофин обещал ей, что будет спать в ее спальне «послезавтра», то есть 20 сентября. Госпожа эрцгерцогиня [Мария-Антуанетта], сильно обрадовавшись этому обещанию, не нашла ничего более спешного, чем доверить по секрету все это Мадам Аделаиде и Мадам Софи, а также графине де Нарбонн. Они же, со своей стороны, доверили это всему миру, так что это стало новостью дня. Мадам Аделаида пожелала добавить к этой нескромности еще и то, что обратила увещательные призывы [по этому поводу] к [самому] Мсье Дофину, и он был так напуган всем этим, что просто не стал выполнять свое обещание Мадам Дофине. Он снова дал подобное обещание на 10-е число сего месяца [октября]; она [Дофина] так же поведала о нем Мадам [Аделаиде и Софи], как и о первом, и Мсье Дофин сдержал его не более верно [, чем в прошлый раз]. Предвидя более чем с давних пор, что откровенности подобного рода будут иметь место, что они кончат лишь тем, что отдалят Мсье Дофина, и не зная, как говорить о столь деликатном деле с Мадам Дофиной, я видел между тем, что должен сам вмешаться и решил на моей аудиенции 14-го числа сказать Е.К.В. [Марии-Антуанетте], что она мне доставила живейшие беспокойства из-за того, что в Париже широко распространилось, будто она поссорилась с Мсье Дофином, что имела место молва, на основании которой публика заявляла, что осведомлена об определенном обещании со стороны Мсье Дофина пойти спать в такой-то день в спальню Мадам Дофины, обещание которой он, по-видимому, не выполнил, из чего заключают, что произошла очень серьезная ссора
Я прибавил далее, что сперва эта деталь меня ужаснула, но что, после того как я все обдумал, я был успокоен очевидной ложной выдуманностью подобных обстоятельств, так как если бы и было дано подобное обещание, то о нем никогда бы не узнали, ибо не является ни естественным, ни возможным, чтобы Мсье Дофин или Мадам Дофина когда-либо кому-либо о нем сказали».
Со стороны Мерси-Аржанто это была скорбная ирония, имевшая целью вызвать Марию-Антуанетту на признание - ибо он знал, что она именно что разболтала о таком обещании, но не хотел заявлять об этом первым, а хотел, чтобы она призналась сама. И в самом деле, Мария-Антуанетта «казалась пришедшей в некоторое замешательство при этом объяснении», но тут же призналась, что она как раз и виновата в болтливости насчет обещаний дофина, после чего, выслушав разъяснения Мерси о том, что «интимность брака есть священная тайна» и от разглашений ее будут большие неприятности, пообещала сию тайну отныне соблюдать; Мерси меланхолично прибавил для Императрицы, что он не сомневается, что это обещание будет выполнено в отношении графини де Нарбонн, но не думает, что оно будет выполнено в отношении Мадам Софи и Мадам Аделаиды.
«Король, - заключает Мерси свое донесение от 20 октября, - упрекал Мсье Дофина в его холодности и учинил ему расспрос. Этот юный принц ответил, что находит Мадам Эрцгерцогиню очаровательной, что он ее любит, но что ему требуется еще некоторое время, чтобы победить свою робость. <…> Ясно, что, если несколько потерпеть, все устроится нужным образом» [Arneth - Geffroy I: 77-78].
Октябрь 1770 был в некотором смысле переломным моментом. Еще 2 октября 1770 Мария-Терезия писала Мерси, отвечая на его августовское послание: «Два Ваши письма, предназначенные для меня одной, исключительно важны и успокоили меня насчет состояния дофина, которое, однако, достаточно неприятно. Я проповедую моей дочери, что нужно терпение и что ничего не потеряно, но что она должна удвоить ласки» [Arneth - Geffroy I: 60].
Надо добавить, что не далее как летом Мерси и Вермон объясняли Марии-Антуанетте, что она ради привлечения Дофина не должна слишком живо заигрывать с ним ни словом, ни делом; теперь мать ей указывала, что для этого надо удвоить ласки. Советы эти давались не многоопытной куртизанке, а девочке 14 лет (которая и через 7 лет, благодаря добропорядочному материнскому воспитанию, не знала, что такое фрикции при соитии и зачем они могли бы понадобиться).
Письмо Марии-Терезии от 2.10 Мерси получил в середине октября; тогда же Мария-Антуанетта должна была получить соответствующее внушение от матери. Едва ли она могла применить это внушение на деле (даже если бы у нее хватило умения): ведь, как мы только что видели, как раз в середине октября Людовик XV устроил разбирательство внуку по поводу его брачного сожительства и самолично санкционировал ему дальнейшее промедление, приняв его объяснения «что ему требуется еще некоторое время, чтобы победить свою робость».
Дофин истолковал результат этой беседы ровно так, как и следовало: так, что ему предоставлено неограниченное время. После чего он месяц за месяцем и вовсе не предпринимал никаких попыток и не ночевал в спальне Дофины - так что совет насчет удвоенных ласк реализован на практике быть не мог. Надо сказать, что если бы он и был реализован - то с обратным эффектом, потому что в августе Дофин уже выказал в ответ на что-то в этом стиле (и не в первый раз) свое «последнее нерасположение» и именно после этого перестал посещать спальню Дофины.
Мерси-Аржанто хотел только одного: чтобы ему приходилось как можно меньше мешаться в это дело. Поэтому донесения его Императрице были выдержаны в неуклонном духе «ничего страшного, торопиться некуда, какой-никакой, а прогресс есть». Если Мария-Терезия и поняла переданные им в письме от 20.10.1770 заявления Дофина про «некоторое время», требующееся ему, как указание на то, что время это небольшое, то очень скоро надежды по этому поводу развеялись: Дофин вообще никаких попыток или обещаний более не делал, а спокойно жил месяц за месяцем с женой как с товарищем по дворцу, не пускаясь с ней ни в какие объяснения и не ночуя с ней. Возникали подозрения в том, что Дофин вообще гомосексуалист и женщин чурается.
Надо сказать, что Мария-Терезия реагировала на все эти известия с плохо скрываемой злобой и презрением в адре Дофина. Дело в том, что по понятиям того времени ничего страшного или стыдного ни в проблемах подобного рода, ни в их обсуждении с родными и лекарями не было, и исправляли их часто легко (см. пролог о переписке Людовика XV с Фердинандом Пармским). У самой Марии-Терезии при вступлении в брак с Францем Лотарингским - даром что тот был человек взрослый, опытный и женолюбивый - тоже случились проблемы - введение не могло быть осуществлено из-за рефлекторного сжатия, она оставалась девственна. Эта супружеская пара не потратила зря и недели; немедленно они обратились к лейб-медику императрицы голландцу Герарду ван Свитену, и тот немедленно же выдал письменную рекомендацию: Ego vero censeo, vulvam Sacratissimæ Majestatis ante coitum diutius esse titillandam [Я твердо полагаю, что вульву Священнейшего Величества перед соитием надлежит подольше возбуждать, теребя] (Hyrtl Joseph. Handbuch der Topographischen Anatomie. II. Wien, 1857. S. 62; Ferdy Hans. Die Mittel zur Verhütung der Gonception. Eine Studie für praktische Aerzte und Geburtshelfer. B., 1889. S. 21 f. ; Ellis Havelock. Studies in the Psychology of Sex. III. 1927. P. 396 ). Эффект: 16 детей; первый ребенок (Мария-Елизавета) родился 5 февраля 1737, через 11 с лишним месяцев после свадьбы (имела место 12 февраля 1736). Ван Свитен навсегда остался довереннейшим лицом при Марии-Терезии и ее лейб-медиком. Между прочим, положил (не отвлекаясь от ремесла) полжизни на борьбу с легендами о вампирах, и та же Мария-Терезия посылала его в 1755 в Моравию, чтобы он там расследованием удостоверил, что нет никаких вампиров, и вырвал сие, по его словам "невежественное варварство" с корнем. В 1768 он опубликовал на эту тему обобщающую работу (о том, что призраков и оживших мертвецов вообще не существует), а Мария-Терезия издала специальный эдикт, запрещающий процессы и меры по поводу вампиров. Он же настоял на том, чтобы она издала эдикт, по которому хоронили не ранее чем через двое суток после смерти - чтобы избежать риска погребения заживо. Cостоя при глубоко верующей императрице, на людях осуждал и деизм, и протестантизм, и неверие (сам он был сначала протестантом, но сменил веру ради службы), но добился реорганизации и ослабления духовной цензуры (которую по этому случаю сам и возглавил), а сына своего Готфрида воспитал более или менее открытым деистом и конституционалистом; тот потом тоже был важным сановником от цензуры при Йозефе II и проводил при Йозефе более либеральные меры по этой части, чем сам Йозеф желал бы. См. о них Brechka Frank T. Gerard van Swieten and his world (1700-1772). Hague, 1970; Michel Vovelle, Enlightenment Portraits. Chicago, 1997. P.349.
Так все это происходило у сколько-нибудь нормальных людей - от Марии-Терезии до Фердинанда Пармского.
Поэтому Мария-Терезия на проволочки Дофина и бесконечные неопределенности в его случае глядеть могла только с крайним презрением - которого вовсе не вызывали бы какие-то физические неудачи как таковые.
ЛИТЕРАТУРА http://wyradhe.livejournal.com/143139.html?thread=11417635#t11417635