Тамара Николаева - must read!
Тамара Лаверченко-Николаева - та самая, многими источниками упоминаемая медсестра, которая стала в войну возлюбленной Брежнева, и которую он никогда не переставал любить и быть ей другом; любви и товариществу между Брежневым и его женой Викторией это не мешало, исключая один тяжелый для всех сторон конфликт - Брежнев по условиям времени и страны не мог позволить себе быть вместе с ними обеими (хотя на это согласились бы, дозволь им такое эта страна, все трое), необходимость сделать выбор между ними была ему против воли навязана обычаями и нравами государства, хотя сам он ни в какой степени не считал, что выбор такой делать действительно надо, будучи - не знаю, насколько полно - человеком скорее в стиле уэллсовских фантазий из "Дней кометы", а не викторианско-совковым; не требовали такого выбора и сами Виктория и Тамара Николаева - видимо, женщин Леонид Ильич тоже находил не совково-викторианского склада, хотя самой Виктории, кроме Леонида Ильича, никто никогда нужен не был. Вообще эта тройка изумительно напоминает тройку Эдварда Седьмого, Королевы Александры и Элис Кеппел, да вот только любимая родина не позволила бы Брежневу, Виктории и Тамаре Николаевой так жить, - а Эдвард и его люди в позволении своей родины не нуждались. Поэтому Леонида Ильича любимая родина заставила решать, с кем оставаться , а с кем расставаться - и вот эта ситуация, так-таки делавшая Викторию и Тамару Николаеву антагонистками, была очень тяжела для всех, и прошел он ее тоже очень тяжело, не в силах принять прочное решение о том, что в такой беде делать и меняя с кровью - своей и их обеих - свои намерения; спасибо Советской власти - если люди по своим редчайшим человеческим качествам и вставали сами над общим средним уровнем мировых семейных разборок и отношений - довольно близким к плинтусному, хотя, по-видимому, биологически предопределенным нашим фатальным ближайшим родством с обычными шимпанзе, а не с шимпанзе бонобо (последние не спутывают любовь/товарищество, секс и желание превращать человека в монопольную собственность как вещь и в объект демонстрации и подтверждения своего над ним владычества в какой-то прискорбный клубок, при преимущественной роли последних двух компонентов) - то Советская власть все равно не позволяла им устроиться так, как они могли бы.
Из них троих до 2000-х дожила только Тамара Николаева. Известна она была тем, что никогда не давала никаких интервью и ничего не рассказывала о Л.И. - но вот Максиму Брежневу, однофамильцу покойного Л.И., все-таки предоставила свой рассказ, за что и ему и ей огромное спасибо. Опубликован он был только в 2006, в составе работы Максима Брежнева: Леонид Брежнев. Величие и драма: последний царь-батюшка // Российский Кто есть кто / Russian Who is Who. Журнал биографий. 6 (2006). С. 5-16. Максим Брежнев сам по себе автор замечательный, в частности, написал биографию министра Щёлокова (а министр Щёлоков человек был такой, что вопрошал публично, чем-де советский ГУЛАГ отличается от гитлеровских концлагерей? Ничем, мол, не отличается - и в качестве министра писал прошения о том, чтоб Солженицына не трогали, а прислушивались бы к нему хоть немного - это уже после полного расцвета солженицынского "антисоветизма", когда Политбюро сажать его хотело, и Брежнев, вертясь как уж, с трудом спас его от этого высылкой. Щелоков, Грушевой и Брежнев втроем дружили по-настоящему - как сказала дочь Грушевого, Инна Конст. ,
"Такой мужской дружбы нет сегодня, да и мужчин таких уже не встретишь!"). Помещаю текст воспоминаний Николаевой из публикации Максима Брежнева (в сети: http://maximbregnev.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=32&Itemid=43 ) и тут:
"Тамара Николаева.
Он был необыкновенно добрый и обаятельный человек"
Я родилась в Москве в 1923 году. Выросла в Днепропетровске, где мой отец Николай Петрович Лаверченко работал начальником цеха на заводе имени Петровского. Он умер в 1935 году, а мама - в 1938 м. Я осталась одна, но все-таки закончила среднюю школу и перед самой войной поступила в техникум рентгеновского оборудования.
8 августа 1941 года нас эвакуировали на Кавказ. Меня призвали на службу, я стала медицинской сестрой. Сначала в тыловом госпитале в Орджоникидзе, потом в прифронтовом в Ворошиловграде. Обстановка была жуткая. Поздняя осень, распутица, потом зима. В холодных палатках замерзали раненые.
В Ворошиловграде я встретилась с Леонидом Ильичом. Как-то в госпиталь к нам пришел полковник Евдокимов из армейского отдела кадров. Предложил мне и моей подруге Люде Пахомовой перейти в политотдел. Кто бы тут долго раздумывал: после крови, грязи предлагают чистую работу в тепле - выписывать партбилеты и аттестаты.
Кажется, на второй день работы Брежнев подошел к нам познакомиться. Сказал: "Девочки, не бойтесь, все у нас будет хорошо". Начал расспрашивать, кто, откуда. Обрадовался, когда узнал, что мы из одного города. На войне земляк - это уже почти друг, сразу пробуждается симпатия к человеку. А тут - молодой красавец, 36-летний бригадный комиссар.
Он не мог пройти мимо, чтобы не сказать что-нибудь приятное, не пошутить. Положит руку на плечо и улыбается. По-военному никогда ко мне не обращался. Он называл меня Томой. Мягкий, красивый баритон. Его речь очень отличалась от речи других офицеров. Он ведь не кадровый военный. Матерщины и хамства я от него никогда не слышала.
Весной и летом 1942 го мы отступали на Кавказ. Мы приезжали в какое-нибудь село, квартирьеры уже заранее подбирали дома для штаба, политотдела, для ночлега. В то время долго нигде не задерживались. Сколько раз ездили под обстрелом, в кустах у дороги прятались, а мины рвались то тут, то здесь, перелет - недолет. Бог спас.
Леонид Ильич передвигался налегке. Он ничего за собой не возил, никаких лишних вещей. Он же все время на передовых позициях был с офицерами и солдатами. Смелый человек был. Ему говорили: ты хоть бы на передовой лампасы свои спрятал, слишком светятся. Или с командующим в штабе работал. Утром уедет, и неизвестно, вернется ли. Бывало, по два-три дня его нет, а ты сидишь и ждешь.
Возвращался из окопов грязный, завшивевший, оборванный. Условий никаких. О бане только мечтать можно. Горячая водичка в тазике - и то радость.
Чинить обмундирование - это была обязанность ординарца Ивана Павловича. Часто, когда он занят был, это делала я - то белый подворотничок пришить, то дырочку на гимнастерке заштопать. И смотришь: а это не от пули? Там такие безумные бои были.
В конце лета 1942 года политотдел 18-й армии остановился в Туапсе. Тылового рая там не было - немцы бомбили город ежедневно. По тревоге выскакивали из домиков, прятались в блиндажах. А немецкие летчики применяли особую тактику - "звездочкой" налетали с разных сторон. Из Туапсе Брежнев уходил на катерах на Малую Землю. А потом и весь политотдел подтянулся в Новороссийск. Отсюда начали мы наступать. Ростов, Украина, Польша, Чехословакия.
Дни рождения свои Леонид Ильич всегда переносил на Новый год. Тогда мы собирались всем политотделом и отмечали двойной праздник. Обычно это происходило в военторговской столовой. Кроме положенных в тот вечер каши и чая, каждый что-то с собой приносил. Девушкам разрешалось приходить в гражданском. У меня было крепдешиновое платье, синее в цветочек (единственное, в котором я эвакуировалась из Днепропетровска), и бежевые туфли на высоком "граненом" каблуке.
Как мы прихорашивались перед вечером, как нам хотелось быть красивыми! На фронте у каждого была своя "симпатия". И каждой девочке очень хотелось понравиться. И поклонников вокруг множество. Брежнев всем девочкам нравился. Нельзя было в него не влюбиться. И красивый, и веселый. Любил танцевать. Патефон у нас был и пластинки - фокстрот "Рио-Рита", танго, вальсы. Вот мы сидим с девочками за столом, он подходит приглашать на танец. Положит руку на плечо: "Потанцуем?" Аристократических манер у него не было, но приглашал он очень ласково. Улыбка добродушная, белозубая, с ямочками - ну невозможно же ему отказать. И вот мы с ним кружимся в вальсе по всему залу, и я чувствую, как он бережно ведет меня, какой он сильный, и он ко мне прижимается. А потом после вечера шел провожать - хоть и недалеко, но обязательно проводит. Однажды приревновал меня. Я писала какой-то документ, а напротив меня сидел майор, начальник отдела. Дело был под вечер. Он наклонил голову, у него были такие мягкие пушистые волосы - я на них дунула, они так смешно разлетелись. Леонид Ильич проходил как раз мимо, увидел, но мне тогда ничего не сказал. А через некоторое время спрашивает:
-Ну как твой майор?
-Какой? - удивилась я.
-А вот этот. - И он дунул, как я тогда.
Мы рассмеялись.
За всю войну он мне подарил только несколько фотографий - а что еще можно дарить на фронте? Вот на обороте одной карточки написал: "Милая Тома! Помни всегда, что у тебя есть надежный, любящий тебя друг. 5 мая 1943 года. Л. Брежнев". Еще были у меня его записки, которые он присылал с передовой.
Когда кончилась война, меня сразу демобилизовали. А он еще оставался служить. Это было в маленьком чешском городке, недалеко от Карловых Вар. Потом я там бывала несколько раз, но никак не могла вспомнить, где этот городок. Леонид Ильич провожал меня, довез на машине к поезду. Никто никому ничего не обещал. Мы не знали, что с нами будет.
Я поехала в Киев. Закончила медицинский техникум, вышла замуж.
В 1947 году он прислал мне письмо, просил приехать на встречу в Черновцы, где было политуправление 4 го Украинского фронта. Я приехала. Там я познакомилась с его женой Викторией. Она мне сказала:
- Тома, я все знаю. Но я никого не упрекаю и не обвиняю. Я только прошу тебя уехать.
Я уехала в тот же вечер. Часа через два поезд остановился на какой-то маленькой станции. Я глянула в окно и вдруг увидела на перроне Брежнева и его ординарца Ивана Павловича. Оба какие-то грязные, прокопченные. Они догоняли меня на паровозе. Брежнев умолял меня вернуться и остаться с ним, но я сказала: нет, я же обещала Виктории, что уеду.
Мы продолжали встречаться. Как-то раз он собирался ехать в Москву из Черновцов через Киев. Мама Леонида Ильича Наталья Денисовна узнала об этом и приехала в Киев повидаться с сыном. Она остановилась у меня. Ко мне же на квартиру приехали потом Брежнев с Мехлисом, членом военного совета 4 го Украинского фронта, членом Политбюро ЦК, любимцем Сталина. Мехлис тогда очень уговаривал меня поехать с Брежневым. Но я отказалась.
Так случилось, что моего мужа одновременно с Брежневым направили в Казахстан. Мы встречались с Леонидом Ильичом в Алма-Ате. Потом и мы, и Брежневы переехали в Москву. Мы дружили семьями, часто бывали у него на даче. Они с Викторией приходили к нам в гости. И никогда ни Виктория, ни мой муж не заикнулись о том, что было между мной и Брежневым на фронте.
Последняя встреча наша была примерно за год до смерти Леонида Ильича. Он жаловался, что у него бессонница, ему нужно принимать снотворное. Мне потом рассказывали, что он был буквально помешан на снотворном. Тайком от врачей "стрелял" снотворное у членов Политбюро. Медики потом стали давать ему "пустышки" с водой. Я думаю: что же с ним сделали, почему он стал таким?..
Я ходила на его похороны. Он был необыкновенно добрый и обаятельный человек. У меня с ним связаны только самые хорошие воспоминания. И когда я его вспоминаю, плачу…"
Из них троих до 2000-х дожила только Тамара Николаева. Известна она была тем, что никогда не давала никаких интервью и ничего не рассказывала о Л.И. - но вот Максиму Брежневу, однофамильцу покойного Л.И., все-таки предоставила свой рассказ, за что и ему и ей огромное спасибо. Опубликован он был только в 2006, в составе работы Максима Брежнева: Леонид Брежнев. Величие и драма: последний царь-батюшка // Российский Кто есть кто / Russian Who is Who. Журнал биографий. 6 (2006). С. 5-16. Максим Брежнев сам по себе автор замечательный, в частности, написал биографию министра Щёлокова (а министр Щёлоков человек был такой, что вопрошал публично, чем-де советский ГУЛАГ отличается от гитлеровских концлагерей? Ничем, мол, не отличается - и в качестве министра писал прошения о том, чтоб Солженицына не трогали, а прислушивались бы к нему хоть немного - это уже после полного расцвета солженицынского "антисоветизма", когда Политбюро сажать его хотело, и Брежнев, вертясь как уж, с трудом спас его от этого высылкой. Щелоков, Грушевой и Брежнев втроем дружили по-настоящему - как сказала дочь Грушевого, Инна Конст. ,
"Такой мужской дружбы нет сегодня, да и мужчин таких уже не встретишь!"). Помещаю текст воспоминаний Николаевой из публикации Максима Брежнева (в сети: http://maximbregnev.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=32&Itemid=43 ) и тут:
"Тамара Николаева.
Он был необыкновенно добрый и обаятельный человек"
Я родилась в Москве в 1923 году. Выросла в Днепропетровске, где мой отец Николай Петрович Лаверченко работал начальником цеха на заводе имени Петровского. Он умер в 1935 году, а мама - в 1938 м. Я осталась одна, но все-таки закончила среднюю школу и перед самой войной поступила в техникум рентгеновского оборудования.
8 августа 1941 года нас эвакуировали на Кавказ. Меня призвали на службу, я стала медицинской сестрой. Сначала в тыловом госпитале в Орджоникидзе, потом в прифронтовом в Ворошиловграде. Обстановка была жуткая. Поздняя осень, распутица, потом зима. В холодных палатках замерзали раненые.
В Ворошиловграде я встретилась с Леонидом Ильичом. Как-то в госпиталь к нам пришел полковник Евдокимов из армейского отдела кадров. Предложил мне и моей подруге Люде Пахомовой перейти в политотдел. Кто бы тут долго раздумывал: после крови, грязи предлагают чистую работу в тепле - выписывать партбилеты и аттестаты.
Кажется, на второй день работы Брежнев подошел к нам познакомиться. Сказал: "Девочки, не бойтесь, все у нас будет хорошо". Начал расспрашивать, кто, откуда. Обрадовался, когда узнал, что мы из одного города. На войне земляк - это уже почти друг, сразу пробуждается симпатия к человеку. А тут - молодой красавец, 36-летний бригадный комиссар.
Он не мог пройти мимо, чтобы не сказать что-нибудь приятное, не пошутить. Положит руку на плечо и улыбается. По-военному никогда ко мне не обращался. Он называл меня Томой. Мягкий, красивый баритон. Его речь очень отличалась от речи других офицеров. Он ведь не кадровый военный. Матерщины и хамства я от него никогда не слышала.
Весной и летом 1942 го мы отступали на Кавказ. Мы приезжали в какое-нибудь село, квартирьеры уже заранее подбирали дома для штаба, политотдела, для ночлега. В то время долго нигде не задерживались. Сколько раз ездили под обстрелом, в кустах у дороги прятались, а мины рвались то тут, то здесь, перелет - недолет. Бог спас.
Леонид Ильич передвигался налегке. Он ничего за собой не возил, никаких лишних вещей. Он же все время на передовых позициях был с офицерами и солдатами. Смелый человек был. Ему говорили: ты хоть бы на передовой лампасы свои спрятал, слишком светятся. Или с командующим в штабе работал. Утром уедет, и неизвестно, вернется ли. Бывало, по два-три дня его нет, а ты сидишь и ждешь.
Возвращался из окопов грязный, завшивевший, оборванный. Условий никаких. О бане только мечтать можно. Горячая водичка в тазике - и то радость.
Чинить обмундирование - это была обязанность ординарца Ивана Павловича. Часто, когда он занят был, это делала я - то белый подворотничок пришить, то дырочку на гимнастерке заштопать. И смотришь: а это не от пули? Там такие безумные бои были.
В конце лета 1942 года политотдел 18-й армии остановился в Туапсе. Тылового рая там не было - немцы бомбили город ежедневно. По тревоге выскакивали из домиков, прятались в блиндажах. А немецкие летчики применяли особую тактику - "звездочкой" налетали с разных сторон. Из Туапсе Брежнев уходил на катерах на Малую Землю. А потом и весь политотдел подтянулся в Новороссийск. Отсюда начали мы наступать. Ростов, Украина, Польша, Чехословакия.
Дни рождения свои Леонид Ильич всегда переносил на Новый год. Тогда мы собирались всем политотделом и отмечали двойной праздник. Обычно это происходило в военторговской столовой. Кроме положенных в тот вечер каши и чая, каждый что-то с собой приносил. Девушкам разрешалось приходить в гражданском. У меня было крепдешиновое платье, синее в цветочек (единственное, в котором я эвакуировалась из Днепропетровска), и бежевые туфли на высоком "граненом" каблуке.
Как мы прихорашивались перед вечером, как нам хотелось быть красивыми! На фронте у каждого была своя "симпатия". И каждой девочке очень хотелось понравиться. И поклонников вокруг множество. Брежнев всем девочкам нравился. Нельзя было в него не влюбиться. И красивый, и веселый. Любил танцевать. Патефон у нас был и пластинки - фокстрот "Рио-Рита", танго, вальсы. Вот мы сидим с девочками за столом, он подходит приглашать на танец. Положит руку на плечо: "Потанцуем?" Аристократических манер у него не было, но приглашал он очень ласково. Улыбка добродушная, белозубая, с ямочками - ну невозможно же ему отказать. И вот мы с ним кружимся в вальсе по всему залу, и я чувствую, как он бережно ведет меня, какой он сильный, и он ко мне прижимается. А потом после вечера шел провожать - хоть и недалеко, но обязательно проводит. Однажды приревновал меня. Я писала какой-то документ, а напротив меня сидел майор, начальник отдела. Дело был под вечер. Он наклонил голову, у него были такие мягкие пушистые волосы - я на них дунула, они так смешно разлетелись. Леонид Ильич проходил как раз мимо, увидел, но мне тогда ничего не сказал. А через некоторое время спрашивает:
-Ну как твой майор?
-Какой? - удивилась я.
-А вот этот. - И он дунул, как я тогда.
Мы рассмеялись.
За всю войну он мне подарил только несколько фотографий - а что еще можно дарить на фронте? Вот на обороте одной карточки написал: "Милая Тома! Помни всегда, что у тебя есть надежный, любящий тебя друг. 5 мая 1943 года. Л. Брежнев". Еще были у меня его записки, которые он присылал с передовой.
Когда кончилась война, меня сразу демобилизовали. А он еще оставался служить. Это было в маленьком чешском городке, недалеко от Карловых Вар. Потом я там бывала несколько раз, но никак не могла вспомнить, где этот городок. Леонид Ильич провожал меня, довез на машине к поезду. Никто никому ничего не обещал. Мы не знали, что с нами будет.
Я поехала в Киев. Закончила медицинский техникум, вышла замуж.
В 1947 году он прислал мне письмо, просил приехать на встречу в Черновцы, где было политуправление 4 го Украинского фронта. Я приехала. Там я познакомилась с его женой Викторией. Она мне сказала:
- Тома, я все знаю. Но я никого не упрекаю и не обвиняю. Я только прошу тебя уехать.
Я уехала в тот же вечер. Часа через два поезд остановился на какой-то маленькой станции. Я глянула в окно и вдруг увидела на перроне Брежнева и его ординарца Ивана Павловича. Оба какие-то грязные, прокопченные. Они догоняли меня на паровозе. Брежнев умолял меня вернуться и остаться с ним, но я сказала: нет, я же обещала Виктории, что уеду.
Мы продолжали встречаться. Как-то раз он собирался ехать в Москву из Черновцов через Киев. Мама Леонида Ильича Наталья Денисовна узнала об этом и приехала в Киев повидаться с сыном. Она остановилась у меня. Ко мне же на квартиру приехали потом Брежнев с Мехлисом, членом военного совета 4 го Украинского фронта, членом Политбюро ЦК, любимцем Сталина. Мехлис тогда очень уговаривал меня поехать с Брежневым. Но я отказалась.
Так случилось, что моего мужа одновременно с Брежневым направили в Казахстан. Мы встречались с Леонидом Ильичом в Алма-Ате. Потом и мы, и Брежневы переехали в Москву. Мы дружили семьями, часто бывали у него на даче. Они с Викторией приходили к нам в гости. И никогда ни Виктория, ни мой муж не заикнулись о том, что было между мной и Брежневым на фронте.
Последняя встреча наша была примерно за год до смерти Леонида Ильича. Он жаловался, что у него бессонница, ему нужно принимать снотворное. Мне потом рассказывали, что он был буквально помешан на снотворном. Тайком от врачей "стрелял" снотворное у членов Политбюро. Медики потом стали давать ему "пустышки" с водой. Я думаю: что же с ним сделали, почему он стал таким?..
Я ходила на его похороны. Он был необыкновенно добрый и обаятельный человек. У меня с ним связаны только самые хорошие воспоминания. И когда я его вспоминаю, плачу…"