Когда забудешь свой пароль...
Бывают на белом свете такие сайты, которые с радостью и без лишних вопросов предлагают тебе сброс пароля. Да вот только в силу иерархической структуры их подразделений может потом оказаться так, что местные роботы, осуществляя свой фейс-контроль, упорно откажутся идентифицировать тебя как того самого, первоначального юзера, которым тебе все же хотелось бы оставаться, и не пустят туда, "где мне хочется быть", как пел Анатолий Крупнов... Возможно, я говорю сейчас немного загадками, но в любом случае у меня в итоге все закончилось хорошо, а вам предлагаю почитать почти на ту же самую тему классиков -правда, в книжке пароль все же не вспоминают, а подбирают -итак, вот что читаем в романе, написанном аж в бородатом 1988 году:
"Машина вела себя безучастно, она знала, что требуется пароль, и, не получая пароля, скучала. Но в то же время будто подзуживала: «Вот так-то! То, что тебя интересует, у меня тут, в брюхе, да только как ты ни пыхти, старый крот, все равно ничего не узнаешь».
Пароль на Абулафии мог быть длиной вплоть до семи букв. Сколько шарад, сколько семерок способен дать наш двадцатипятибуквенный алфавит, с учетом возможности повторов, ибо ничто не препятствует таинственному слову выглядеть как «кадабра»?
...Но в любом случае теперь, после всего, что имело место, и пред лицом розенкрейцерской гравюры, невозможно предположить, чтобы Бельбо не подумал, изобретая пароль, о пермутациях имени Бога. И вероятно, он обратился в первую очередь к цифрам тридцать шесть и сто двадцать, ибо, судя по всему, эти цифры стали и его наваждением; а если так, значит, он отправлялся не от четырехбуквенного еврейского слова ЯХВЕ, а от какого-то другого, ибо из четырех камней максимум, что можно построить, это двадцать четыре дома.
Естественнее всего было взять за основу итальянскую транскрипцию ИЕГОВА. Шесть букв - это уже семьсот двадцать пермутаций. Из них он мог употребить для пароля тридцать шестую или сто двадцатую.
Я пришел сюда в одиннадцать, теперь был час дня. Требовалось срочно составить программу анаграммирования шести букв. То есть, вернее, переработать уже имеющуюся программу для четырех.
...Но так как я все-таки был пьян, я снова пододвинулся к компьютеру и отбил СОФИЯ. Машина вежливо переспросила: «Вы знаете пароль?» Глупая машина, тебя не волнует даже мысль о Лоренце.
...На этот раз, от ненависти к Абулафии, к его тупым приставаниям - «Есть у вас ключевое слово?» - я рявкнул: «Нет».
Экран вздрогнул и начал заполняться буквами, линиями, списками, излились хляби слов.
Я взломал Абулафию.
Я так обезумел от своей победы, что даже не задумался: а почему Бельбо выбрал именно это слово? Теперь-то я понимаю почему и понимаю, что он в некую минуту озарения понял то, что понимаю теперь я. Но в четверг я думал только об одном: победа!"
