Broniewski. Magnitogorsk albo rozmowa z Janem. PL-RU.
Владислав Броневский
Магнитогорск или разговор с Яном
По-польски с вариантами перевода на русский.
Władysław Broniewski
Magnitogorsk albo rozmowa z Janem
Siedzę z Janem w trzynastej celi
na Ratuszu, pośrodku miasta,
trzy dni temu razem nas wzięli,
posadzili, trzymają, i basta.
Na podłodze sen nasz nielekki,
zupę dali, że pies jej nie zje,
Jana chroni pancerz dialektyki,
mnie- leciutki obłok poezji.
Smród, robactwo, ciężkie chrapanie...
Ano- różnie w życiu się darzy.
Ktoś nabazgrał węglem na ścianie:
"Niechaj żyje walka piekarzy!"
Ja-cóż? Gwizdać! Siedzę od piątku,
mogę siedzieć tak choćby miesiąc,
ale Jan ma katar żołądka,
no i lat bez mała sześćdziesiąt,
trzeba jego hartu i woli,
żeby ważyć to sobie lekce,
no bo człowiek, gdy go brzuch boli,
zapomina i o dialektyce!
Siedzę, siedzę, liczę godziny,
Jan się zdrzemną, o ścianę wsparty,
nad globusem jego łysiny
zaświtało kwadrans po czwartej.
Stęknął, ockną się i beztrosko
wyprostował zgarbione plecy:
"Wiesz- powiada- w Magnitogorsku
dziś ruszają dwa wielkie piece..."
Świt był szary, pełznął niechętnie,
jakby mieli co zarżnąć nad miastem,
i myslałem sobie: "Jak pięknie
w tej parszywej celi trzynastej."
I o Janie myślałem jeszcze,
i gdzie Rzym, gdzie Krym, a gdzie Polska,
i płonęły w śledczym areszcie
wielkie piece Magnitogorska.
МАГНИТОГОРСК, ИЛИ РАЗГОВОР С ЯНОМ
Перевод М. Живова
Сидим с Яном в охранке под арестом
в тринадцатой камере, в центре города.
Три дня назад взяли меня и товарища,
посадили и держат под запором.
Спать на полу не тай уж уютно,
суп дали - собаке в горло не влезет.
Ян в броню диалектики закутан,
а я - в легкое облачко поэзии.
Неистовый храп, смрад, насекомые...
Что же, жизнь - не увеселительная прогулка.
На стене написано рукой незнакомою:
«Да здравствует забастовка булочников!»
Мне что? Меня не сломать им! Дудки!
Пусть держат хоть до будущих святок.
[107]
А вот Ян - у него катар желудка,
и скоро стукнет ему шестой десяток.
Конечно, у него железная воля,
порою кажется, что он сам из железа,
но когда в желудке начинаются боли,
никакая диалектика в голову не лезет.
Сижу и считаю часы на пальцах.
Ян вздремнул, прижавшись к стене клетки.
Рассвет на лысине его, как на пяльцах,
разрисовывает причудливые виньетки.
Застонал, проснулся - спать жёстко.
Расправил сутуловатые плечи.
«Знаешь, - говорит, - в Магнитогорске
сегодня задувают две первые печи»...
Рассвет был серый, и полз он лениво,
в смертном испуге над городом замер он,
и я подумал: «Как жизнь красива
даже в этой паршивой тринадцатой камере»...
И еще думал - о Яне, о многом, о разном,
мысли связать далось не легко мне.
И пылали над нами в этом застенке грязном
огромные магнитогорские домны.
1933
[108]
Броневский В. Магнитогорск или разговор с Яном // Броневский В. Печаль и песня. - М.:Государственное издательство «Художественная литература», 1937. - с. 107-108.
МАГНИТОГОРСК ИЛИ РАЗГОВОР С ЯНОМ
Перевод М. Живова
Сидим с Яном в охранке под арестом
в тринадцатой камере, в центре города.
Три дня назад взяли меня и товарища,
посадили и держат под запором.
Спать на полу не так уж уютно,
дали суп - и собаке в горло не лезет.
Ян в броню диалектики закутан,
а я - в легкое облачко поэзии.
Неистовый храп, смрад, насекомые...
Что же, жизнь - не увеселительная прогулка.
На стене написано рукой незнакомою:
«Да здравствует забастовка булочников!»
Мне что? Меня не сломать им! Дудки!
Пусть держат хоть до будущих святок.
А вот Ян - у него катар желудка
и скоро пойдет ему седьмой десяток.
Конечно, у него железная воля,
порою кажется, что он сам из железа,
[378]
но когда в желудке начинаются боли,
никакая диалектика в голову не лезет.
Сижу и считаю часы на пальцах.
Ян вздремнул на полу нашей клетки.
Рассвет на лысине его, словно в пяльцах,
вышивает причудливые виньетки.
Застонал, проснулся: спать жестко.
Расправил сутуловатые плечи.
«Знаешь, - говорит, - в Магнитогорске
сегодня задувают две первые печи...»
Рассвет был серый и полз он лениво,
в смертном испуге над городом замер он,
и я подумал: «Как жизнь красива
даже в этой паршивой тринадцатой камере...»
И еще думая о Яне, о многом, о разном,
мысли связать далось нелегко мне.
И пылали над нами в этом застенке грязном
огромные магнитогорские домны.
[379]
Броневский В. Магнитогорск или разговор с Яном // Поэты-лауреаты народной Польши. - Т. 1. - М.: Издательство иностранной литературы, 1954. - с. 378-379.
МАГНИТОГОРСК,
ИЛИ РАЗГОВОР С ЯНОМ
Перевод Р. Казаковой
Сидим вместе с Яном в тюрьме, в Ратуше,
в тесной камере номер тринадцать.
Здесь нас держат три дня подряд уже.
До чего-то им надо дознаться.
Пол - подушка, на ужин - корочка...
Тут найти опору сумейте-ка!
Мчит ко мне поэзии облачко,
к Яну мчит сама диалектика.
Кто-то стонет. Кто-то похрапывает.
Вонь. И насекомые бегают...
На стене углем нацарапано:
«Да здравствует забастовка пекарей!»
Я-то что? Мне все это - шутка!
Хоть на целый месяц засяду.
А у Яна - катар желудка,
да к тому ж ему шесть десятков.
А какая там диалектика,
если болит живот...
Даже лучшего теоретика
со свету боль сживет!
Только Ян - из железа, истинно!
Хорошо, что вздремнул опять...
А над глобусом его лысины
начинает светлеть. Скоро пять.
[91]
Утро - серым комочком в горстке.
Ян вздыхает с улыбкой доброй.
«Знаешь, парень, в Магнитогорске
нынче в строй вступают две домны...»
Еле полз рассвет мутно-грязный -
за улитой и то не угнаться! -
а я думал: «Как здесь прекрасно,
в гнусной камере номер тринадцать!»
И - где Рим, где Крым, а где Польша...
Но пылают в тюрьме этой польской,
согревая душу все больше,
домны Магнитогорска.
[92]
Броневский В. Магнитогорск или разговор с Яном // Броневский В. Стихи. - М.:Художественная литература, 1968. - с. 91-92.
Магнитогорск или разговор с Яном
По-польски с вариантами перевода на русский.
Władysław Broniewski
Magnitogorsk albo rozmowa z Janem
Siedzę z Janem w trzynastej celi
na Ratuszu, pośrodku miasta,
trzy dni temu razem nas wzięli,
posadzili, trzymają, i basta.
Na podłodze sen nasz nielekki,
zupę dali, że pies jej nie zje,
Jana chroni pancerz dialektyki,
mnie- leciutki obłok poezji.
Smród, robactwo, ciężkie chrapanie...
Ano- różnie w życiu się darzy.
Ktoś nabazgrał węglem na ścianie:
"Niechaj żyje walka piekarzy!"
Ja-cóż? Gwizdać! Siedzę od piątku,
mogę siedzieć tak choćby miesiąc,
ale Jan ma katar żołądka,
no i lat bez mała sześćdziesiąt,
trzeba jego hartu i woli,
żeby ważyć to sobie lekce,
no bo człowiek, gdy go brzuch boli,
zapomina i o dialektyce!
Siedzę, siedzę, liczę godziny,
Jan się zdrzemną, o ścianę wsparty,
nad globusem jego łysiny
zaświtało kwadrans po czwartej.
Stęknął, ockną się i beztrosko
wyprostował zgarbione plecy:
"Wiesz- powiada- w Magnitogorsku
dziś ruszają dwa wielkie piece..."
Świt był szary, pełznął niechętnie,
jakby mieli co zarżnąć nad miastem,
i myslałem sobie: "Jak pięknie
w tej parszywej celi trzynastej."
I o Janie myślałem jeszcze,
i gdzie Rzym, gdzie Krym, a gdzie Polska,
i płonęły w śledczym areszcie
wielkie piece Magnitogorska.
МАГНИТОГОРСК, ИЛИ РАЗГОВОР С ЯНОМ
Перевод М. Живова
Сидим с Яном в охранке под арестом
в тринадцатой камере, в центре города.
Три дня назад взяли меня и товарища,
посадили и держат под запором.
Спать на полу не тай уж уютно,
суп дали - собаке в горло не влезет.
Ян в броню диалектики закутан,
а я - в легкое облачко поэзии.
Неистовый храп, смрад, насекомые...
Что же, жизнь - не увеселительная прогулка.
На стене написано рукой незнакомою:
«Да здравствует забастовка булочников!»
Мне что? Меня не сломать им! Дудки!
Пусть держат хоть до будущих святок.
[107]
А вот Ян - у него катар желудка,
и скоро стукнет ему шестой десяток.
Конечно, у него железная воля,
порою кажется, что он сам из железа,
но когда в желудке начинаются боли,
никакая диалектика в голову не лезет.
Сижу и считаю часы на пальцах.
Ян вздремнул, прижавшись к стене клетки.
Рассвет на лысине его, как на пяльцах,
разрисовывает причудливые виньетки.
Застонал, проснулся - спать жёстко.
Расправил сутуловатые плечи.
«Знаешь, - говорит, - в Магнитогорске
сегодня задувают две первые печи»...
Рассвет был серый, и полз он лениво,
в смертном испуге над городом замер он,
и я подумал: «Как жизнь красива
даже в этой паршивой тринадцатой камере»...
И еще думал - о Яне, о многом, о разном,
мысли связать далось не легко мне.
И пылали над нами в этом застенке грязном
огромные магнитогорские домны.
1933
[108]
Броневский В. Магнитогорск или разговор с Яном // Броневский В. Печаль и песня. - М.:Государственное издательство «Художественная литература», 1937. - с. 107-108.
МАГНИТОГОРСК ИЛИ РАЗГОВОР С ЯНОМ
Перевод М. Живова
Сидим с Яном в охранке под арестом
в тринадцатой камере, в центре города.
Три дня назад взяли меня и товарища,
посадили и держат под запором.
Спать на полу не так уж уютно,
дали суп - и собаке в горло не лезет.
Ян в броню диалектики закутан,
а я - в легкое облачко поэзии.
Неистовый храп, смрад, насекомые...
Что же, жизнь - не увеселительная прогулка.
На стене написано рукой незнакомою:
«Да здравствует забастовка булочников!»
Мне что? Меня не сломать им! Дудки!
Пусть держат хоть до будущих святок.
А вот Ян - у него катар желудка
и скоро пойдет ему седьмой десяток.
Конечно, у него железная воля,
порою кажется, что он сам из железа,
[378]
но когда в желудке начинаются боли,
никакая диалектика в голову не лезет.
Сижу и считаю часы на пальцах.
Ян вздремнул на полу нашей клетки.
Рассвет на лысине его, словно в пяльцах,
вышивает причудливые виньетки.
Застонал, проснулся: спать жестко.
Расправил сутуловатые плечи.
«Знаешь, - говорит, - в Магнитогорске
сегодня задувают две первые печи...»
Рассвет был серый и полз он лениво,
в смертном испуге над городом замер он,
и я подумал: «Как жизнь красива
даже в этой паршивой тринадцатой камере...»
И еще думая о Яне, о многом, о разном,
мысли связать далось нелегко мне.
И пылали над нами в этом застенке грязном
огромные магнитогорские домны.
[379]
Броневский В. Магнитогорск или разговор с Яном // Поэты-лауреаты народной Польши. - Т. 1. - М.: Издательство иностранной литературы, 1954. - с. 378-379.
МАГНИТОГОРСК,
ИЛИ РАЗГОВОР С ЯНОМ
Перевод Р. Казаковой
Сидим вместе с Яном в тюрьме, в Ратуше,
в тесной камере номер тринадцать.
Здесь нас держат три дня подряд уже.
До чего-то им надо дознаться.
Пол - подушка, на ужин - корочка...
Тут найти опору сумейте-ка!
Мчит ко мне поэзии облачко,
к Яну мчит сама диалектика.
Кто-то стонет. Кто-то похрапывает.
Вонь. И насекомые бегают...
На стене углем нацарапано:
«Да здравствует забастовка пекарей!»
Я-то что? Мне все это - шутка!
Хоть на целый месяц засяду.
А у Яна - катар желудка,
да к тому ж ему шесть десятков.
А какая там диалектика,
если болит живот...
Даже лучшего теоретика
со свету боль сживет!
Только Ян - из железа, истинно!
Хорошо, что вздремнул опять...
А над глобусом его лысины
начинает светлеть. Скоро пять.
[91]
Утро - серым комочком в горстке.
Ян вздыхает с улыбкой доброй.
«Знаешь, парень, в Магнитогорске
нынче в строй вступают две домны...»
Еле полз рассвет мутно-грязный -
за улитой и то не угнаться! -
а я думал: «Как здесь прекрасно,
в гнусной камере номер тринадцать!»
И - где Рим, где Крым, а где Польша...
Но пылают в тюрьме этой польской,
согревая душу все больше,
домны Магнитогорска.
[92]
Броневский В. Магнитогорск или разговор с Яном // Броневский В. Стихи. - М.:Художественная литература, 1968. - с. 91-92.