Бодрийяр, часть 6: современное состояние западной цивилизации
Оригинал взят у nchudova в Бодрийяр, часть 6: современное состояние западной цивилизации
Еще до недавнего времени все высотные здания на Манхэттене противостояли друг другу в вертикальной конкуренции, образуя знаменитую архитектурную панораму города. Эта картина изменилась в 1973 году вместе со строительством Всемирного торгового центра. Тогда изображением системы перестал быть обелиск или пирамида, им стали перфокарта и статистическая диаграмма. Эта графическая форма архитектуры олицетворяет уже не систему конкуренции, а цифровую и счетную систему, где конкуренция уступила место сетям и монополии. Сам факт наличия этих двух идентичных башен означал конец всякой конкуренции, конец всякой оригинальной референции. Если бы была только одна башня, это не было бы совершенным олицетворением монополии. Только редупликация знака действительно кладет конец тому, что он обозначал.
Да, художники, они такие, они за поколение-два уже чуют, куда мир движется ;)
Моральное сознание рассуждает таким образом: поскольку мы - Добро, поразить нас может только Зло. Но если для тех, кто считает себя воплощением Добра, Зло невообразимо, то поразить может только Бог. И за что это наказание, если только не за избыток Добродетели и Могущества, за эту чрезмерность, которая указывает на совладение Добром и Всемогуществом? Наказание за то, что в Доброте и воплощении Добра зашли слишком далеко. Это никого не смущает и не мешает по-прежнему творить Добро без зазрения совести. И следовательно, чувствовать себя еще ближе к Богу. И следовательно, еще больше игнорировать существование Зла. Братом-близнецом сострадания (это тоже близнецы, как и башни) является высокомерие. Мы оплакиваем сами себя, но в то же время мы самые сильные. А что дает нам право быть самыми сильными, так это то, что мы теперь являемся жертвами. Это идеальное алиби, это психогигиена жертвы, которая позволяет ей смыть с себя всю вину и пользоваться своим несчастьем, словно, так сказать, кредитной картой.
Какое непривычное, внехристианское понимание жертвы. Жертва как кругленькая сумма на карте - это ведь в чистом виде фрейдовская «вторичная выгода» от болезни. Получается языческое ощущение себя жертвой Рока. И весь смысл добровольной жертвы - ходя бы в форме жертвователя на храм, донатора, изображённого в углу заказанного художнику Снятию с креста -, весь смысл прежнего, допостевропейского отношения к личному участию в страданиях мира - утрачен.
Созданная в мечтах научной фантастики ситуация: некая темная сила, которая хочет нас уничтожить, но которая до сих пор существовала только в нашем бессознательном. И вот внезапно эта сила материализуется благодаря терроризму! И вот ось Зла завладевает бессознательным Америки и с жестокостью осуществляет то, что было лишь фантазмом и вымыслом! Все это происходит потому, что Другой, как и Зло, невообразим. Все это происходит из-за невозможности представить себе Другого - друга или врага - в его радикальной инаковости, в его не-преодолимой чуждости. Неприятие, проистекающее из полной идентификации с самим собой на основе моральных ценностей и технической мощи. Это Америка, которая считает, что есть только Америка, и, в отсутствии иного, всматривается в саму себя со все более безумным состраданием. Давайте внесем ясность: Америка здесь лишь аллегория или универсальная фигура всякой власти, которая не может вынести даже призрака вражды. Как Другой, если он не идиот, психопат или фанатик, может хотеть отличаться, отличаться бесповоротно, даже без малейшего желания присоединиться к нашему универсальному евангелию?! Таково высокомерие империи.
Красиво, ничего не скажешь. Проблема непреодолённого детского эгоцентризма по Пиаже предложена как модель политической картины мира целого народа. Всемогущество, уникальность и неуязвимость как компоненты личного мифа подростка (см. шкала «Личностный миф», New Personal Fable Scale (NPFS) Lapsley et al., 1989).
Только про империю хотелось бы уточнить. Такой тип империи складывался не всюду - Рим - да, а вот РИ или СССР, например, нет. Никакой уверенности в том, что любой готов «задрав штаны бежать за комсомолом» в СССР не было - опыт Гражданской и практика «чисток» показали, что «вся наша жизнь есть борьба» и никакой очевидной привлекательностью идеология Советской империи не обладает. Напротив, предполагалось, что, как и в РИ, народы нужно просвещать и убеждать в преимуществах присоединения. Причём не рекламировать свой образ жизни и образ мыслей как товар, пытаясь впарить лысому расчёску, а именно пропагандировать, апеллируя не к ОЧЕВИДНОСТИ как главному критерию истинности в житейской картине мира, а к логически точным операциям с абстрактными понятиями вроде Справедливости, Самоотверженности, Интернационализма. (Может поэтому всеобщее бесплатное образование, отличающееся высокой нагрузкой именно на абстрактно-логическое мышление, было так важно для советской империи? Диктат советской школы был направлен на принуждение к оперированию абстракциями, о свободах и правах учеников заговорили лишь в 90е, когда стали растить квалифицированного потребителя, поощряя спонтанное (непрофессиональное) творчество и способность к самовыражению).
Даже в акте возмездия или на войне виден тот же самый недостаток воображения - та же самая невозможность восприятия Другого как полноправного противника, то же самое чудесное решение, которое состоит в том, чтобы истреблять его и стирать с лица земли без лишних церемоний.
Вот забавно, обычные культуры осуждают враждебную агрессию, агрессию личной ненависти. А инструментальная агрессия считается неизбежным, но терпимым злом, этакой оборотной стороной любого человеческого взаимодействия. Здесь же именно инструментальная агрессия описывается как истинное Зло - мол, американская культура давит не противника, а таракана, а это - восприятие человека и его культуры как технической помехи - есть расчеловечивание и хуже этого уж ничего и быть не может.
Мы также не в состоянии хотя бы на минуту представить себе, что эти «фанатики» [исламисты] могут заниматься своим делом полностью добровольно и «свободно», не будучи ослепленными, обезумевшими или манипулируемыми. Поскольку это мы обладаем монополией решать, где Добро, а где Зло, под чем подразумевается, что «свободный и ответственный» выбор может быть сделан лишь в соответствии с нашим моральным законом. Это означает, что всякое сопротивление, всякое нарушение наших ценностей может быть сделано лишь в ослепленном сознании.
О, да! Как ярко это было продемонстрировано в 2014 - сначала в связи с волеизъявлением крымчан, а потом по отношению к гражданской войне на Украине! Ну и уж пресловутым 86% россиян досталось: или жертва зомбоящика, или проплаченный - третьего не дано.
Следовало бы все-таки попытаться выйти за пределы морального императива безусловного уважения к человеческой жизни и представить себе, что можно уважать в Другом и в себе нечто иное, большее, чем жизнь (существование - это еще не все, это даже не самая важная вещь): судьбу, причину, гордость, славу и самопожертвование. Существуют символические ставки, которые выходят далеко за пределы существования и свободы, потеря которых для нас невыносима, потому что мы сделали из них ценности-фетиши универсального гуманистического порядка.
Ну да, вообще-то следовало бы, пора уж опомниться…
Когда-то господином был тот, кто подвергался риску смерти и мог пустить ее в ход. А рабом был тот, кто, лишенный смерти и судьбы, был обречен на выживание и на работу. А как сегодня? Мы, сильные мира сего, отныне застрахованные от смерти и сверхзащищенные со всех сторон, занимаем именно позицию раба, тогда как те, кто распоряжается своей смертью и для кого сохранение жизни не является единственной целью, как для нас, именно они сегодня символически занимают позицию господина.
Да уж, именно что ПОСТевропейская культура, у европейцев такой проблемы не было: «Лишь тот достоин жизни и свободы,
Кто каждый день за них идёт на бой».
И вот для Гёте или Клейста, да даже для Дюма с его мушкетёрами или Скотта с Айвенго, жители Донбасса точно достойны жизни и свободы. А брюссельские, госдеповские и натовские чиновники - ну, эти достойны только своих зарплат, вот встань они на пути Михаэля Кольхааса и им бы не поздоровилось. И Бодрийяр готов был бы выступить в роли Лютера и заступаться за того, кто за дело чести готов заплатить жизнью.
Еще до недавнего времени все высотные здания на Манхэттене противостояли друг другу в вертикальной конкуренции, образуя знаменитую архитектурную панораму города. Эта картина изменилась в 1973 году вместе со строительством Всемирного торгового центра. Тогда изображением системы перестал быть обелиск или пирамида, им стали перфокарта и статистическая диаграмма. Эта графическая форма архитектуры олицетворяет уже не систему конкуренции, а цифровую и счетную систему, где конкуренция уступила место сетям и монополии. Сам факт наличия этих двух идентичных башен означал конец всякой конкуренции, конец всякой оригинальной референции. Если бы была только одна башня, это не было бы совершенным олицетворением монополии. Только редупликация знака действительно кладет конец тому, что он обозначал.
Да, художники, они такие, они за поколение-два уже чуют, куда мир движется ;)
Моральное сознание рассуждает таким образом: поскольку мы - Добро, поразить нас может только Зло. Но если для тех, кто считает себя воплощением Добра, Зло невообразимо, то поразить может только Бог. И за что это наказание, если только не за избыток Добродетели и Могущества, за эту чрезмерность, которая указывает на совладение Добром и Всемогуществом? Наказание за то, что в Доброте и воплощении Добра зашли слишком далеко. Это никого не смущает и не мешает по-прежнему творить Добро без зазрения совести. И следовательно, чувствовать себя еще ближе к Богу. И следовательно, еще больше игнорировать существование Зла. Братом-близнецом сострадания (это тоже близнецы, как и башни) является высокомерие. Мы оплакиваем сами себя, но в то же время мы самые сильные. А что дает нам право быть самыми сильными, так это то, что мы теперь являемся жертвами. Это идеальное алиби, это психогигиена жертвы, которая позволяет ей смыть с себя всю вину и пользоваться своим несчастьем, словно, так сказать, кредитной картой.
Какое непривычное, внехристианское понимание жертвы. Жертва как кругленькая сумма на карте - это ведь в чистом виде фрейдовская «вторичная выгода» от болезни. Получается языческое ощущение себя жертвой Рока. И весь смысл добровольной жертвы - ходя бы в форме жертвователя на храм, донатора, изображённого в углу заказанного художнику Снятию с креста -, весь смысл прежнего, допостевропейского отношения к личному участию в страданиях мира - утрачен.
Созданная в мечтах научной фантастики ситуация: некая темная сила, которая хочет нас уничтожить, но которая до сих пор существовала только в нашем бессознательном. И вот внезапно эта сила материализуется благодаря терроризму! И вот ось Зла завладевает бессознательным Америки и с жестокостью осуществляет то, что было лишь фантазмом и вымыслом! Все это происходит потому, что Другой, как и Зло, невообразим. Все это происходит из-за невозможности представить себе Другого - друга или врага - в его радикальной инаковости, в его не-преодолимой чуждости. Неприятие, проистекающее из полной идентификации с самим собой на основе моральных ценностей и технической мощи. Это Америка, которая считает, что есть только Америка, и, в отсутствии иного, всматривается в саму себя со все более безумным состраданием. Давайте внесем ясность: Америка здесь лишь аллегория или универсальная фигура всякой власти, которая не может вынести даже призрака вражды. Как Другой, если он не идиот, психопат или фанатик, может хотеть отличаться, отличаться бесповоротно, даже без малейшего желания присоединиться к нашему универсальному евангелию?! Таково высокомерие империи.
Красиво, ничего не скажешь. Проблема непреодолённого детского эгоцентризма по Пиаже предложена как модель политической картины мира целого народа. Всемогущество, уникальность и неуязвимость как компоненты личного мифа подростка (см. шкала «Личностный миф», New Personal Fable Scale (NPFS) Lapsley et al., 1989).
Только про империю хотелось бы уточнить. Такой тип империи складывался не всюду - Рим - да, а вот РИ или СССР, например, нет. Никакой уверенности в том, что любой готов «задрав штаны бежать за комсомолом» в СССР не было - опыт Гражданской и практика «чисток» показали, что «вся наша жизнь есть борьба» и никакой очевидной привлекательностью идеология Советской империи не обладает. Напротив, предполагалось, что, как и в РИ, народы нужно просвещать и убеждать в преимуществах присоединения. Причём не рекламировать свой образ жизни и образ мыслей как товар, пытаясь впарить лысому расчёску, а именно пропагандировать, апеллируя не к ОЧЕВИДНОСТИ как главному критерию истинности в житейской картине мира, а к логически точным операциям с абстрактными понятиями вроде Справедливости, Самоотверженности, Интернационализма. (Может поэтому всеобщее бесплатное образование, отличающееся высокой нагрузкой именно на абстрактно-логическое мышление, было так важно для советской империи? Диктат советской школы был направлен на принуждение к оперированию абстракциями, о свободах и правах учеников заговорили лишь в 90е, когда стали растить квалифицированного потребителя, поощряя спонтанное (непрофессиональное) творчество и способность к самовыражению).
Даже в акте возмездия или на войне виден тот же самый недостаток воображения - та же самая невозможность восприятия Другого как полноправного противника, то же самое чудесное решение, которое состоит в том, чтобы истреблять его и стирать с лица земли без лишних церемоний.
Вот забавно, обычные культуры осуждают враждебную агрессию, агрессию личной ненависти. А инструментальная агрессия считается неизбежным, но терпимым злом, этакой оборотной стороной любого человеческого взаимодействия. Здесь же именно инструментальная агрессия описывается как истинное Зло - мол, американская культура давит не противника, а таракана, а это - восприятие человека и его культуры как технической помехи - есть расчеловечивание и хуже этого уж ничего и быть не может.
Мы также не в состоянии хотя бы на минуту представить себе, что эти «фанатики» [исламисты] могут заниматься своим делом полностью добровольно и «свободно», не будучи ослепленными, обезумевшими или манипулируемыми. Поскольку это мы обладаем монополией решать, где Добро, а где Зло, под чем подразумевается, что «свободный и ответственный» выбор может быть сделан лишь в соответствии с нашим моральным законом. Это означает, что всякое сопротивление, всякое нарушение наших ценностей может быть сделано лишь в ослепленном сознании.
О, да! Как ярко это было продемонстрировано в 2014 - сначала в связи с волеизъявлением крымчан, а потом по отношению к гражданской войне на Украине! Ну и уж пресловутым 86% россиян досталось: или жертва зомбоящика, или проплаченный - третьего не дано.
Следовало бы все-таки попытаться выйти за пределы морального императива безусловного уважения к человеческой жизни и представить себе, что можно уважать в Другом и в себе нечто иное, большее, чем жизнь (существование - это еще не все, это даже не самая важная вещь): судьбу, причину, гордость, славу и самопожертвование. Существуют символические ставки, которые выходят далеко за пределы существования и свободы, потеря которых для нас невыносима, потому что мы сделали из них ценности-фетиши универсального гуманистического порядка.
Ну да, вообще-то следовало бы, пора уж опомниться…
Когда-то господином был тот, кто подвергался риску смерти и мог пустить ее в ход. А рабом был тот, кто, лишенный смерти и судьбы, был обречен на выживание и на работу. А как сегодня? Мы, сильные мира сего, отныне застрахованные от смерти и сверхзащищенные со всех сторон, занимаем именно позицию раба, тогда как те, кто распоряжается своей смертью и для кого сохранение жизни не является единственной целью, как для нас, именно они сегодня символически занимают позицию господина.
Да уж, именно что ПОСТевропейская культура, у европейцев такой проблемы не было: «Лишь тот достоин жизни и свободы,
Кто каждый день за них идёт на бой».
И вот для Гёте или Клейста, да даже для Дюма с его мушкетёрами или Скотта с Айвенго, жители Донбасса точно достойны жизни и свободы. А брюссельские, госдеповские и натовские чиновники - ну, эти достойны только своих зарплат, вот встань они на пути Михаэля Кольхааса и им бы не поздоровилось. И Бодрийяр готов был бы выступить в роли Лютера и заступаться за того, кто за дело чести готов заплатить жизнью.