Многое... Разное... Странное...
1. Восхищенное...
"Страхи движут нами,
Не в силах измениться
По жизни мы ходим кругами
Как стаи с волками.
Больно, очень больно -
Мы были так близки,
Теперь мы от друг друга свободны..."
Не понимаю... Как можно вложить в слова, черные пиксели на белом экране, СТОЛЬКО души!? В слова и в исполнение... Сколько раз слышал я уже эту и другие 7 песен!? Сотни? Тысячи??? Не знаю... Но как же они прекрасны... Подхватывают, несут, швыряют в пелену - и не отпускают раз за разом... Не понимаю - и не хочу понимать, ибо в волшебство надо верить - вот и все... Спасибо тебе, Анют! Спасибо за все! =)
2. Креатив из ниоткуда... Рисунок вокруг линии.
В некогда шумном переходе метро, где еще пару часов назад какофонией сотен и тысяч подкованных ног гудела толпа куда-то вечно спешащих людей Большого Города, было пусто и одиноко. Какое-то странно-щемящее чувство тоски по светлым, но давно минувшим дням молодости вроде бы почти вырывало его из жуткого цинизма и одновременной правдивости этого мира, чтобы унести по волнам благодарной памяти в мир юности, дружбы и любви, но в последний момент неосторожная мысль или взгляд, брошенный на валяющийся подле него окурок, с безжалостно-игривой улыбкой срезали завязавшиеся было нити воспоминаний и...
Он снова понимал, что всего лишь сидит на заплеванно-отполированном полу подземного перехода и чего-то ждет... или кого-то, если быть точнее... Кого? Возможно, этого он не знал и сам... Согласитесь, довольно глупая мысль - в половину первого ночи, в субботу ждать, что кто-то подкинет рубль-другой опустившемуся человеку, привалившемуся к стенке в грязных засаленных джинсах и в раздоранной, неровно заплатанной рубахе... Да, к тому же, и дурно пахнущему... Бред...
Город ненавидел таких как он. Он не был в этом уверен на все сто процентов, однако, чем дольше он жил в Его лоне, чем больше убеждался в этом. Ненависть была во всем и во всех. Она буквально сквозила из-за каждой сверкающей витрины, из-за каждого тонированного окна проезжающей мимо иномарки, из-за каждых лицемерно закрывающих глаза солнцезащитных очков, даже из-под какой-нибудь любовно закрученной накануне кудряшки... Но еще хуже, мерзостнее ненависти было Их сожаление. Крепко замешанное на плохо срываемой показухе, презрении, ханжестве, той же гребаной лжи - прежде всего перед самими собой, оно вызывало такое отвращение, что он каждый раз с трудом сдерживал себя, чтобы не выкрикнуть им вслед какую-нибудь "пьяную глупость", как говаривали Они.
Интересно, они искренне считали, что, кидая ему монету-другую и оглашая переход скупым металлическим звоном, они таким образом освобождают свои судьбы от подобной участи в будущем? Или, быть может, им казалось, что так они одуховниваются, становятся ближе к Богу. О да, ведь милосердие - богоприятное дело... Гребаное дерьмо! Знали бы они, как жалки они были в этот момент: словно православные (из "новых", для которых религия - не путь к себе, а лишь дань моде), размашисто крестясь, путают направление знамения, или же поклоняются Храму, а в следующий момент сплевывают на его ограду; словно молоденький лейтенант, ходивший на военную кафедру и получавший звезды лишь для того, чтобы потом было легче отмазаться, но промахнувшийся (ха-ха!), проводя первый в своей жизни развод и докладывая командиру, поворачивающийся на глазах у всего строя через правое плечо; словно гламурненько-прилизанная расфуфыренная девочка, словно корова пережевывающая жвачку и украдкой ковыряющаяся в носу между глотками фирменного коктейльчика; словно...
В тишину подземелья безапелляционно ворвался размеренный и четкий звук шагов. "Михалычу вроде рано появляться пока... Да и не его смена сегодня..." - слегка удивленно подумал он о станционном менте, судорожно перебирая в голове варианты происхождения звука, но, тем не менее, с интересом подавшись вперед и высматривая приближающуюся тень. На лице, почти сплошь покрытом струпьями и чуть гноящимися язвочками - памятью о последней зиме, проведенной под Таганским мостом, отражалось практически полное средоточие внимания на дальшем конце изгибающегося туннеля, закрывавшего другой конец перехода, и когда, наконец, на поношеный белый гранит пола упал первый образ - он был практически в каком-то неописуемом экстазе. Заерзав от нетерпения на полу, он попытался приподняться, оперся на культяшку, та предательски поехала и он упал, больно ударившись подбородком. Но боли не было - вернее у него сейчас не было времени на боль. Неведомо откуда, но он знал, что этот Человек не такой, как все они - не лучше и не хуже - просто не такой. И его это пугало и манило... но больше манило...
Тень незаметно подкралась к границе видимости и вышла в мертвый свет перехода мужчиной лет тридцати, неплохо одетым - без шика, но со вкусом. Строгие отутюженные брюки, голубая рубашка, нехитрого рисунка галстук с чуть ослабленным широким узлом и пиджак с поблескивающим значком на лацкане дополнялись небрежно наброшенным светлым плащом. В руках у Гостя был дипломат, которым он как-то по-детски чуть размахивал взад-вперед. Но самое главное - он улыбался... без двадцати час, в метро, в Этом Городе - улыбался...
Боги, казалось, калека ждал его полжизни... Эти полжизни... По эту сторону Черты... А он просто подошел к нему, насвистывая что-то невесомое, наверное, из "Браво", посмотрел в его красные от лопнувших сосудов глаза и улыбнулся - широко-широко... И в глазах его искрилось добро и свет... и еще что-то...
Гость сунул под откинутую полу плаща правую руку, широким движением вытащил пистолет, - Браунинг, безразлично-мимолетно отметил калека, - и тишина перехода, вслед за легким щелчком собачки, была разорвана в клочья грохотом выстрела. С чуть различимым похрустом раскрылась на затылке черепная коробка и щедро окропила грязноалой патитрой скучные мраморные стены, а в следующее мгновение на полу зазвенела и запрыгала упавшая гильза. Гость опустился на колено, с чарующей нежностью поцеловал мертвеца в холодеющие губы и произнес в установившейся звенящей тишине: "Спи спокойно, брат". Поднялся, и в тот же миг то место, где стояла его нога, поглотил утекающий ручеек жизни.
Спустя минуту ничто уже и не напоминало о том, что в переходе было двое - лишь остывающий труп, лужа крови и одно единственное слово, подсыхающее коркой на стене... То, которое было почти пришло в голову калеке, глядящему в улыбающиеся глаза Гостя, но ускользнуло...
Освобождение...
ЗЫ: вообще-то здесь планировалась еще одна или две зарисовки, но часть вторая внезапно превратилась в б/м полноценный пост, посему не буду загружать Вас излишками - будет время, будет пища... =)
ЗЗЫ: все дружно поздравляем Ляхсей Михалыча со снятием бана, УРРЯЯЯ!!! =))) С возвращением, птенчик! =)