Немного из Торстейна Веблена
caliban_upon
«Некоторые факты, чтобы прояснить то, что написано ниже. Во-первых - Веблен это основатель “старой институциональной школы”, которая достаточно четко обозначила свои направления исследования - как влияют общественные институты на экономическое поведение индивида/группы, чем оно обуславливается и обратно - влияние надстроечных институтов на базис и его функционирование. Во-вторых - Веблин анти-социалист и анти-марксист при том, что из его примечаний к нижецитированной книге ясно видно, что Маркса он читал и оценивал его достаточно высоко.
Меня, тем не менее, заинтересовали не его взаимоотношения с марксизмом, не то, как он рассматривает соотношение базиса и надстройки. Скорее - просто ряд положений, которые в его книге очень четко бросаются в глаза и которые, как мне кажется стоит озвучить по следующим причинам.
Первая состоит в том, что книга вышла в 1904 году, т.е. более 100 лет назад. Вторая - то что он очень четко, честно и ясно представлял себе как капитализм в его, современной ему, стадии переделывает надстроечные институты. Наконец третье - он, Веблен, в ряде мест книги, показывает что мелкобуржуазные представления и советы по исправлению “родовых черт” капитализма являются паллиативом и не имеют никакой ценности и более того - смешны.
Такая честность, тем более из “уст” буржуазного теоретика ещё более интересна, учитывая то, что в последнее время они ей не страдают, разделяя своё мнение по принципу - для своих своё, а для пролетарита и ещё более для мелкой буржуазии - своё.
При этом надо понимать, что ряд моментов, из цитируемых ниже, в какой-то своей части, были характерны именно для США конца 19 и начала 20 века и прямо переноситься на современную действительность не могут. Не смотря на это - большая часть, именно потому, что это органически присуще капитализму во все времена и в большинстве стран, прямо соотносятся с тем что происходит вокруг, и в РФ в частности.
“...Машинное производство выступает в роли непосредственного дисциплинирующего фактора, обеспечивающего продуктивность наемного труда в сфере бизнеса, затрагивая при этом наиболее крупные классы общества и активно внедряя в них характерные стереотипы мышления. Любой возврат к более архаичным промышленным методам, которые порой отстаивают, апеллируя к основам профессионального мастерства, представляется безнадежной затеей, ибо с точки деловых интересов отказ от использования методов машинного производства нецелесообразен; эти методы, развращающие душу рабочих и уродующие их образ жизни, рентабельны, а именно это обстоятельство является решающим фактором для бизнеса. Реставрация ремесленничества или какая-либо аналогичная форма отказа от машинной индустрии абсолютно исключены, хотя нечто вроде частичного возврата к более примитивным промышленным методам иногда небесполезно в качестве второстепенного варианта эксплуатации делового предприятия...”
Торстейн Веблен. “Теория делового предприятия”, М. 2007, стр.274
“...Действенная сила косвенного или побочного культурного влияния принципов бизнеса и деловой практики заключается в том, что через человеческие эмоции, по существу, внедряются представления о благе и справедливости. Тем самым этими принципами постепенно стали руководствоваться даже в тех видах деятельности, которые изначально не воспринимались как деловые предприятия, например, связанных с системой образования. Современное понимание здравого смысла проявляется в советах “воспитателей”, наивно настаивающих на включение “практических занятий” в схему обучения. “Практические занятия” означают полезность с точки зрения частного дохода. Любое новоявленное отступление от сложившейся системы государственного образования, будь то в государственной школе или в частном благотворительном учреждении, подгоняется под постепенное, хотя и не совсем последовательное, низведение программы обучения до такого уровня, когда ученикам предлагаются готовые сведения в ущерб систематической организации процесса обретения знаний. Первичным тестом служит практическая возможность извлекать доход. Вторичным тестом - возможность использовать полученные сведения там, где ценятся широта взглядов и внешняя “культурность”, а также пригодность обучения для тех, кому надо привить прилежание в деле благопристойного употребления своих доходов. Многое из современной полемики по поводу присутствия того или иного предмета в текущем убечном плане средней и классической школы можно свести к той или иной из этих двух целей, причем ценится не сила выдвигаемой аргументации, а выигрыш в смысле сжатости и ясности.
Руководство школ неоднократно прибегает к методам бизнеса, в результате чего система школьного бухгалтерского учета довлеет над работой учителей и оценками успехов учеников; отсюда возникает рутина с её механическими тестами на все варианты способностей. Тем самым снижается ценность обучения, призванного развивать интеллектуальную инициативу, и осмысленное понимание предмета. Прививаемый тип эрудиции скорее мешает, чем помогает, развитию навыков мышления. Он больше способствует затверделой убежденности, чем исследовательской работе ума, и тем самым является консервативным фактором.
Кроме того, в школах, содержащихся на средства благотворительных организаций, отмечаются возрастающее участие бизнесменов, а также внедрение методов бизнеса в работу персонала и администрации. Это неизбежно, поскольку эти школы конкурируют друг с другом как за учащихся, так и за фонды. По логике вещей экономическая политика таких школ в чем-то обретает характер конкурентного бизнеса, тем самым выставляя на первый план те аспекты школьной жизни, которые больше всего привлекают учащихся и спонсоров. Характерные критерии, которые принимаются здесь во внимание, несовместимы с целесообразными общепризнанными задачами таких школ. Оправданные необходимостью стандарты идут вровень с низким уровнем учебной работы. Соображения деловой конкурентности и целесообразности склоняют к погоне за показными успехами и культивированию мнений, рассчитанных на одобрение со стороны состоятельных людей, т.е. бизнесменов, по большей части пожилых людей с характерными для них - как это хорошо известно - преимущественно консервативными воззрениями на все проблемы культуры, особенно на те, что затрагивают институты, связанные со сферой бизнеса.
Торстейн Веблен. “Теория делового предприятия”, М. 2007, стр.274 - 276
[Про, как атмосфера и методы бизнеса переделывают школу под себя для нас исключительно актуально. И не только школу - это касается также науки и научного просвещения (не говоря уже о политике), про что хочу написать вскорости. В.К.]
http://caliban-upon.livejournal.com/119693.html#cutid1
Про главный труд Т.Веблена «Теория праздного класса» хорошо написал юзер reva_vita:
«Постсоветские девяностые были ярким временем. Из серых, однородных недр страны, прискучивших почти всем обывателям - интеллигентным и не очень - выплеснулась бурливая малиновая магма. Новые русские. Они увлечённо грабили общество, оцепеневшее от их наглости и от собственной отвычки от массового сопротивления; азартно убивали друг друга. И тратили, тратили, тратили!.. Немалая часть новых капиталов шла на приобретение футбольных команд и роскошных жён, строительство церквей и особняков, игры в казино и заигрывание с властью. «Новый русский» тратил с неистовством, феерично и вызывающе. Все взлелеянные идеалы о суровом промышленнике, влекущем на измозоленных плечах «бремя белого человека» в несколько лет развеялись. Откуда такое иррациональное поведение? Многие ещё помнили, что Маркс и Вебер писали о бережливости буржуа, а взросшие в советских НИИ апологеты капитализма весь конец 80-х только и говорили об его созидательных качествах, противопоставляя их полупатриархальной неподвижности бюрократа и «безответственности» «избалованного» уравниловкой рабочего. Тайна? Кто-то разочаровался в капитализме как таковом, кто-то искал объяснений его очевидных уродств в чертах русского национального характера.
Была начисто забыта одна сущностная особенность поведения буржуа, дорвавшегося до власти. «Капитал» заметил её: «При исторических зачатках капиталистического способа производства - а каждый капиталистический parvenue индивидуально проделывает эту историческую стадию - жажда обогащения и скупость господствуют как абсолютные страсти. Но прогресс капиталистического производства создаёт не только новый мир наслаждений; с развитием спекуляции и кредитного дела он открывает тысячи источников внезапного обогащения. На известной ступени развития некоторый условный уровень расточительности, являясь демонстрацией богатства и, следовательно, средством получения кредита, становится даже деловой необходимостью для «несчастного» капиталиста. Роскошь входит в представительские издержки капитала. К тому же капиталист обогащается не пропорционально своему личному труду или урезыванию своего личного потребления, как это происходит с собирателем сокровищ, а пропорционально количеству той чужой рабочей силы, которую он высасывает, и тому отречению от всех жизненных благ, которое он навязывает рабочим. Правда, расточительность капиталиста никогда не приобретает такого bona fide характера, как расточительность разгульного феодала, наоборот, в основе её всегда таится самое грязное скряжничество и мелочная расчётливость; тем не менее расточительность капиталиста возрастает с ростом его накопления, отнюдь не мешая последнему. Вместе с тем в благородной груди капиталиста развёртывается фаустовский конфликт между страстью к накоплению и жаждой наслаждений» (Капитал. Т1. С. 608).
Та книга, которую мы предлагаем прочесть - «Теория праздного класса» Торстейна Бунде Веблена, - говорит нам о буржуа в состоянии свободного расширения, о восторжествовавшем парвеню, в чьей груди уже улёгся фаустовский конфликт.
Автор этого (в своё время скандального!) исследования - нетипичный пример американского идеала self-made man. Его карьера была не денежной, а научной. А начинал своё «обучение» Торстейн Бунде - на земле, в крестьянском хозяйстве. Он родился шестым ребёнком в семье поселян норвежского происхождения Томаса и Кэри Веблен. Детство провёл в традиционном скандинавском бревенчатом доме, гдё всё делалось своими руками - вплоть до одежды. Даже учась в колледже, дети Вебленов кормились своими продуктами и ходили в домотканом - у семьи не доставало денег на их содержание. Над ними, разумеется, потешались «нормальные» студенты - так и произошло первое столкновение будущего теоретика с миром «демонстративного потребления».
За шестью годами колледжа пошла трудная и медленная академическая карьера Веблена. Богословски-насыщенная гуманитарная профессура не любила чужака за эволюционизм, учёные-экономисты - за нескрываемую антибуржуазность. Вдохновение Веблен черпал в наблюдениях за пышным расцветом империализма в Северной Америке и Европе, а интеллектуально подпитывался писаниями Дарвина, Спенсера, больше всего - Маркса. В целом разделяя основные посылки исторического материализма, Веблен оставил без внимания тему экономических формаций. Он использовал немного отредактированную моргановскую схему общественного развития, и для его круга задач того было достаточно.
Т.Веблен имел возможность наблюдать американский капитализм в пору его буйного роста. Именно тогда и в США, и по всему миру распространился социо-психологический типаж, обрисованный в художественной литературе Т. Драйзером в «Трилогии желания». Молодой, бессовестный, яркий, невежественный и обожающий роскошь, романтичный… Веблен возненавидел этого вырвавшегося из социальной бездны Магога всеми силами своей крестьянской души. И он облёк свою ненависть в холодную научную форму. Правда в потоке этого научного дискурса тут и там попадаются колючие кристаллы сдержанного юмора.
Исторический процесс Веблен видел в «естественном отборе» социальном институтов, т.е. некоторых социальных структур вкупе с материальными и моральными средствами их функционирования. Их учёный уподоблял биологическим видам внутри экосистем. История, по Веблену, слепа, она не имеет ни чёткой направленности, ни конечного пункта. Её содержание - процесс «естественного отбора» социальных институтов и приспособление к «среде» - социальной и природной. Веблена нельзя притом числить в социал-дарвинистах. Во-первых, он отстаивал положение об активном приспособлении человека к среде в противоположность пассивному приспособлению всех прочих живых существ. Жизнь человека и общества не детерминирована напрямую его врождёнными биологическими свойствами, а сама - предмет постоянных изменений. Во-вторых, эволюционизм Веблена заострён именно против набиравшего в его время силу представления о том, то наиболее конкурентоспособные бизнесмены суть вершина цивилизационного развития - как особи, лучше всех приспособленные к социальной среде. Напротив, по Веблену «капитаны индустрии» не лидеры эволюции общества, а паразиты. «Праздный класс живет скорее рядом с производственной общностью, чем в ней самой», ровно также как развитие паразита происходит параллельно развитию несущей его особи. Он, возможно, и играет трудно измеримую роль в развитии общественного организма - наподобие вирусов - однако вполне естественно стремление организма поставить его существование под свой контроль.
Дарвинизм во второй половине девятнадцатого века был теорией грозной, с неясными перспективами. Художник, поставивший своей целью быть строгим естествоиспытателем, - Эмиль Золя - описывал чувства рабочего, вызванные знакомством с теорией эволюции: «А неужели Дарвин прав и все в мире - борьба, в которой сильные пожирают слабых, что обеспечивает красоту и сохранение рода? Проблема эта смущала его, хотя, рассматривая ее, он добросовестно применял приобретенные познания. Но вдруг у него возникла мысль, рассеявшая его сомнения и восхитившая его: в первый же раз, как ему придется выступить с речью, надо обратиться к своему давнишнему толкованию этой теории. Если верно, что один класс общества пожрет другой класс, то, конечно, будет так, что народ как жизнеспособный, полный нерастраченной энергии социальный организм пожрет буржуазию, истощившую в наслаждениях свои силы». А Август Стриндберг шёл ещё дальше, эпатируя читателей: «Жизнь не устроена по идиотской математической схеме, согласно которой только большие поедают маленьких, - столь же часто случается, что пчела убивает льва или по крайней мере доводит его до бешенства. …обретя со временем силу первых французских революционеров, мы, безусловно, будем радоваться, наблюдая, как в лесу вырубают гнилые, дряхлые деревья, слишком много мешавшие другим, имеющим равное право на свой срок жизни, радоваться, как радуешься, видя смерть неизлечимо больного!».
То было время оптимистического натурализма, когда даже Ницшев призыв «Падающего - подтолкни!» склонны были отнести к зыблющемуся капиталистическому классу. Стержневая концепция Вебленовых исследований - антагонизм собственности и производства в современном, в упадочном, следовало бы добавить, капитализме. Именно на этой стадии в нём наблюдаются поразительные сходства и с разлагающейся античностью, и с «осенью средневеквья». Национальные капитализмы неоднократно в европейской истории переживали поры стремительного взлёта и блистательного упадка. Пример родины самого культуросозидательного раннего торгового капитализма - Италии - крайне показателен: «Этому капиталистическому великолепию наступает, однако, довольно быстрый конец. <…> Мы совершенно ясно можем проследить, как в Южной Италии уже с конца XV столетия, а в остальных частях стра¬ны с XVI столетия радость от наживы и деловое трудолюбие уступают место спокойному, полусеньориальному, полурантьерскому образу жизни» [Зомбарт В. Буржуа: Пер. с нем./ Ин-т социологии. - М.: Наука., с. 106]. Испания и Португалия, прославившиеся географическими открытиями завоеванием огромной части новооткрытого мира, проделывают схожий путь: «…завоевательными походами и колонизационными предприятиями капиталистический дух испанцев и португальцев отнюдь не исчерпывался: мы видим, что лиссабонские купцы ведут торговлю со вновь открытыми и приближенными областями Запада и Востока - торговлю, которая по объему, во всяком случае, далеко превосходила итальянскую; мы видим, что севильцы нагружают привозящие серебро корабли в обратный путь товарами. Мы встречаем, однако, в XVI столетии в различных местах широко распространенную промышленность, которая позволяет сделает заключение о достаточно значительном развитии капиталистического духа. <…> А потом в XVII столетии наступает полное оцепенение, о котором так часто рассказывалось. Предпринимательский дух ослабевает, деловые интересы угасают: дух нации отчуждается от всего хозяйственного и обращается к церковным и придворным или рыцарским делам. <…> благоволение общественного мнения было обращено на сословие гийосдальго. Каждый желал вести свою жизнь, как они, в высокой чести и без тягостного труда.» [там же, с. 107-108].
Не избежала перерождения даже Голландия - страна первой буржуазной революции: «И что сталось с этим развитым капиталистическим духом? <…> буржуа, правда, не «феодализируется», как в других странах, но - как бы это можно было охарактеризовать - он подвергается ожирению. Он живет на свою ренту, которую ему доставляют, хотя он и сидит сложа руки, либо колонии, либо ссуженные им деньги» [там же, с. 107-108]. Разумеется, на историческую сцену регулярно выступала новая группа эксплуататорского класса, более «голодная» и активная - экспансия капитализма продолжалась. И. Валлерстайн резюмировал этот процесс так: «…существует довольно большая группа тех, кто добивается успеха, и … внутри этой группы имеется достаточно большое количество, если не большинство, людей, стремящихся насладиться преимуществами своего положения.
Одно из этих потенциальных преимуществ состоит в уменьшении необходимости участия в жесткой конкурентной борьбе. Но так как предположительно именно рынок является источником первичного дохода, то в этой связи структурируется запрос на обеспечение способов поддержания уровня доходов при снижении необходимых трудовых затрат. И это усилие - социальное и политическое - является усилием по преобразованию достигнутого экономического успеха в социальную позицию, в статус. Статус есть не что иное как окаменелость, в которой схватываются вознаграждения за прошлые достижения. Проблема буржуазии заключается в том, что динамика капитализма проявляется в экономике, а не в политических или культурных институциях. Поэтому всегда появляются все новые буржуа, еще лишенные статуса, но притязающие на его обретение. Но поскольку любой высокий статус лишается своей ценности, если им наделены слишком многие, то «нувориши» («недавно преуспевшие») пытаются всегда оттолкнуть других, чтобы самим утвердиться на их месте. Удобной мишенью здесь становятся та подгруппа «давно преуспевших», представители которой, обретя искомый статус, больше не проявляют себя активно на рынке» [Иммануил Валлерстайн. «Конфликт классов в капиталистической мироэкономике» в кн. Э. Балибара и И. Валлерстайна «Раса, нация, класс. Двусмысленные идентичности»].
В середине XIX и XX вв. капитализм в новых регионах и отраслях хозяйства испытывал подъёмы, которые вели к неизменному результату: окостенению новых элит и сворачиванию развития - это-то и наблюдал Веблен, наблюдал и описывал. На сегодняшний день пределы интенсивного прогрессивного роста системы капитализма представляется проблематичным (может быть страны южной и юго-восточной Азии ещё могут подавать к этому какие-то надежды). Объединяющий признак всех упадочных классовых структур - в них правящий класс стабилизировался в своём исключительном положении, это - праздный класс. Теории которого Торстейн Бунде Веблен посвятил свою самую известную книгу.
Итак, «Теория праздного класса»… Праздность? Пусть русское значение этого слова не вызовет в представлении читателя образ толстяка в шлафроке, томящегося от июльской жары и скуки на веранде фамильной усадьбы. Leisure в английском языке имеет более положительное значение, чем русское слово «праздность». Это, скорее, свобода занятия, а не лишённость занятия; это форма активности, но активности по собственному усмотрению,- с внутренней мотивацией. Управление активными («одушевлёнными») предметами и явлениями - вот, достойное и почётное занятие. «Предмет, на который деловой человек обращает свой труд и свои заботы, свою гордость и свои желания, - это его предприятие, как бы оно ни называлось: торговым делом, фабрикой, банком, судоходством, театром, железной дорогой. Это предприятие стоит перед ним как живое, обладающее телом существо, которое в своей бухгалтерии, организации и фирме имеет независимое хозяйственное существование. У делового человека нет другого стремления, как только к тому, чтобы его дело выросло в цветущий, мощный и обладающий богатыми возможностями в будущем организм…» [Walther Rathenau, Reflexionen, 1908, 81].
Читать далее