подлог данных о младенческой смертности в России?
Младенческая смертность в России с позиций достоверности ее регистрации
Л.П. Суханова1, Н.Н. Бушмелева2,З.Х. Сорокина31ФГБУ «ЦНИИОИЗ» Минздрава России, Москва
2Ижевская государственная медицинская академия, г. Ижевск
3ФГБУ Научный Центр акушерства, гинекологии и перинатологии им. акад. В.И. Кулакова, Москва
Резюме. При оценке регистрируемой официальной статистикой младенческой смертности динамика показателей в России выглядит вполне благополучной - снижается ее уровень в целом (с 17,8 на 1000 родившихся живыми в 1991г. до 7,4 в 2011г., или в 2,4 раза), неонатальной смертности (с 11,0 до 4,2‰, или на 61,8% за те же годы), преимущественно за счет детей первой недели жизни (с 8,9‰ до 2,8, или на 68,5%), а также постнеонатальной (с 6,8 до 3,3‰ - на 51,5%). При этом максимальные темпы снижения смертности детей 1 года отмечены за последнее десятилетие - с 15,3‰ в 2000г. до 7,4‰ в 2011г. В том, насколько реальны эти данные и насколько возможны такие высокие темпы снижения столь устойчивого демографического показателя, каким является младенческая смертность, возникают очевидные сомнения, подтверждаемые при анализе ее динамики, возрастной и весовой структуры.
Принципиальной особенностью смертности детей до 1 года в России, качественно отличающей ее от стран Евросоюза, является устойчивая тенденция снижения доли неонатальной смертности и соответственно увеличение постнеонатальной («постарение» смертности младенцев) - при противоположной динамике возрастной структуры младенческой смертности в странах ЕС, где снижение ее происходит за счет поздних потерь. Эта отечественная особенность динамики показателя обусловлена недорегистрацией умерших новорожденных. Существуют два механизма занижения показателя младенческой смертности - «переброс» умерших детей в мертворожденные, не учитывавшиеся в государственной статистике, или отнесение умершего ребенка к нерегистрируемым в ЗАГСе «плодам» («выкидышам», к которым в отечественной медицине - до 2011 года включительно - относились прерывания беременности в сроке до 27 полных недель). Выявляются оба эти «механизма» на основании очевидных структурных диспропорций числа живо- и мертворожденных, а также по диссоциации весовой структуры умерших - исчезновению детей пограничной массы тела (1000-1499г), «перебрасываемых» в нерегистрируемые «плоды». Объективным показателем «переброса» живорожденных детей в мертворожденные является также отсутствие (или неадекватно малое число) умерших в первые 24 часа после рождения.
Исходя из того, что уровень младенческой и неонатальной смертности в России искусственно занижается за счет детей 0-6 суток жизни и считая показатель постнеонатальных потерь более достоверным, чем уровень смертности новорожденных, можно, ориентируясь на соотношение постнеонатальных и неонатальных потерь в странах ЕС как более правильное, рассчитать величину МС по соответствующей пропорции.
В статье предлагается метод реконструирования младенческой смертности на основе использования постнеонатальной составляющей как наиболее надежно регистрируемой.
Ключевые слова. Младенческая смертность, неонатальная смертность, достоверность регистрации случаев смерти новорожденных, детей первого года жизни.
Summary. Evaluation of recent two decades tendencies in infantile mortality shows rather a favorable situation when based on indicators from official statistics: the rates of overall infantile mortality has decreased from 17.8 deaths upon 1000 newborns in 1991 to 7.4 (that is 2.4-foldly) in 2011, neonatal mortality has decreased from 11.0 ‰ in 1991 to 4.2 ‰ in 2011 (61.8% less in 2011), the mortality of infants of first week after birth has decreased from 8.9‰ to 2.8‰ (68.5% less in 2011‰) - mainly contributing to neonatal mortality improved rates, post-neonatal mortality has decreased from 6.8 in 1991 to 3.3 in 2011 (51.5% less in 2011). Interestingly enough, the fastest rates of diminishment of the infantile mortality were pertaining to the second decade of the period studied - from 15.3 in 2000 to 7.4 in 2011.
Noteworthy, infantile mortality is generally considered to be a rather steady and persistent demographic indicator not quite susceptible to drastic or just rapid changes, thus, a strong doubt arises as to the verified nature of these statistical data. Analysis of the dynamics of these changes, of the age structure of dead-borns and the structure of newborns’ deaths along body (at-birth) weight categories only but gave growth to these doubts.
A peculiar feature of infantile mortality age structure in Russia presented in official statistics was the steady diminishment of the proportion of neonatal mortality with simultaneous growth of post-neonatal mortality (the so called ageing of infantile mortality), while in the EU, for instance, the tendencies are quite opposite to these ones: more late fatalities are not so prominent in comparison, and the overall decreased infantile mortality here comes mainly from the decreased post-neonatal mortality.
The whole nuisance with Russian peculiar features in the dynamics of the statistically presented infantile mortality could be accounted for merely by factual under-registration of dead infants.
Two evasion pathways involved in under-calculated indicators of infantile mortality in Russia were identified in this study: first, the statistical transfer of a infant dead in early neonatal period to the category of stillborn, which was quite possible before the new regulations for the official statistics on this point; secondly, entering the fact of dead infant (or stillborn) into the pool of fetus phenomena specifically including miscarriage with no official registration (on the ground that it was a fetus phenomenon) which was also quite possible before the new regulations of 2011 for the official statistics on that point. Peculiar enough was that before these new regulations, the very discontinuation of pregnancy prior to 27 full weeks of gestation had been often considered as a miscarriage only.
First, the structural discrepancies in the statistical pool between the number of life-born and still-born infants are quite obvious from the official statistics presentations, and these discrepancies were due to unjustified transfer of infants dead in early neonatal period to a stillborn category. Secondly, a mythical ablation of a whole category of newborns (and that was the category with the weight-at-birth of 1000-1499 g) not rarely occurring in statistics of registered infantile mortality, indicated the existence of great lacunae in this respect. These insufficiencies to a great extent were due to referring dead infants to unborn fetes not intended for official registration as dead-borns.
The first evasion pathway when a life-born, then dead infant was entered into the category of a stillborn was being very clearly identified judging from not rare statistical absence or unrealistically small numbers of the infants dead in the primary 24 hours after birth.
Conclusions: Infantile mortality, or more specifically neonatal mortality, was artificially under-estimated and under-calculated in Russia in the past two decades, mainly due to sharp under-registration - through various evasion pathways - of the infants dead in the PB (post-birth) neonatal period (0-6 days after birth). Post-neonatal losses has proved to be of more verified character compared to neonatal mortality presented by official statistics. Moreover, numerical relationship between neonatal and post-neonatal losses in the official statistics of the EU has proved to be much more appropriate, presuming the possible implementation of the established there proportion for the correction of the biased statistics in our country - for the indicators of early neonatal (1st day) and post-birth (0-6 days) neonatal mortality, in particular.
This presumed correction could be done on the way of artificially reconstructed infantile mortality rates with specified consideration to the officially registered post-neonatal mortality as much more reliable in this context - with due correction - on this basis - of early neonatal figures that were, most probably, unreliable ones.
Keywords. Infantile mortality, neonatal mortality, verification of registered newborns mortality, infants of 1st year after birth.
1. Общая ситуация с младенческой смертностью в России
Младенческая смертность (МС) является общепризнанным критерием оценки эффективности репродуктивно-демографического развития и индикатором социально-экономического благополучия общества. Уровень МС включен в показатели оценки эффективности деятельности органов исполнительной власти субъектов РФ [12], на снижение смертности детей первого года жизни направлены главные усилия системы здравоохранения, и именно высокая значимость данного показателя определяет актуальность проблемы достоверности его регистрации.
.Динамика МС в России в течение постсоветского периода характеризуется снижением ее уровня в 2,4 раза (с 17,8 на 1000 родившихся живыми в 1991г. до 7,4 в 2011г.), что является безусловной заслугой службы охраны материнства и детства. Важно отметить, что снижение МС не было абсолютно линейным - отмечался рост показателя в годы кризиса в стране - в 1993г. (на 10,5%) и в 1999г. (на 2,4%) - рис.1, подтверждая наличие зависимости смертности младенцев от уровня жизни населения [9,11].
Рис. 1. Динамика младенческой смертности в России по компонентам (на 1000 родившихся живыми)
Максимальные темпы снижения МС наблюдаются в последние годы: если за 1991-2000 годы показатель снизился лишь на 14% (с 17,8 на 1000 родившихся до 15,3), то за последнее десятилетие темпы снижения показателя достигли предельных значений - показатель уменьшился более чем в два раза - до 7,4‰ в 2011г. В том, насколько достоверны столь высокие темпы снижения (на 8,9% в 2002г, на 9,6% в 2008г, на 7,9% в 2010г.) - возникают очевидные сомнения, подтверждаемые при анализе динамики младенческой смертности по компонентам и темпам их снижения.
Дело в том, что снижение МС в России было неравномерным по различным ее составляющим. В максимальной степени за 20 постсоветских лет снизилась ранняя неонатальная смертность (в возрасте 0-6 дней) - с 8,9‰ в 1991г. до 2,8 в 2010г., или на 68,5%, что определило высокие темпы снижения неонатальной составляющей (0-27 дня) - с 11,0 до 4,2‰, или на 61,8%. При этом младенческая смертность сократилась на 57,9% (с 17,8 до 7,5‰). В минимальной степени снизилась постнеонатальная смертность (28-365 дня жизни) - на 51,5% (с 6,8 до 3,3‰).
Соответственно разным темпам снижения младенческой смертности по возрастным компонентам, в структуре ее произошел рост доли постнеонатальной смертности (с 38,2% в 1991г. до 44,0 в 2010 г.) при относительном снижении неонатальных потерь (с 61,8% до 56 за те же 20 лет), т.е. «старение» МС - рис. 2.
Рис.2. Доля неонатальной и постнеонатальной смертности в структуре младенческой смертности в динамике 1991-2010 гг. (%)
Динамика показателей МС в России (и в целом, и по ее компонентам) при внешней оценке выглядит вполне благополучной - устойчиво снижается и общий уровень МС, и неонатальной, и постнеонатальной - рис. 3.
Рис. 3. Динамика младенческой (вверху), неонатальной (в центре) и постнеонатальной смертности (внизу) в России и странах Европы в 1990-2010 гг. - на 1000 родившихся живыми.
Однако при сравнительной оценке данных обращает на себя внимание непропорционально быстрое снижение неонатальных потерь (средний рисунок 3), уровень которых стремительно приближается к европейским значениям и при сохранении сегодняшней тенденции в ближайшие годы должен достичь их.
На нижнем рисунке наглядно видно относительное отставание темпов снижения постнеонатальной смертности (в сравнении с неонатальной).
Тем не менее, динамика всех показателей МС вполне позитивна, соответствует европейским тенденциям и вроде бы не должна вызывать тревоги. Однако при оценке структурных показателей МС в динамике и в сравнении с данными европейских стран возникают серьезные сомнения в достоверности представляемых в России статистических данных (рис. 4).
Рис. 4. Динамика удельного веса неонатальной (ННС - вверху), ранней неонатальной (РННС-в центре) и постнеонатальной смертности (постННС-внизу) в России и странах Евросоюза в 1990-2010 гг. - % к числу умерших
Как видно на рисунке 4, принципиальной особенностью динамики МС в России, качественно отличающей ее от стран ЕС, является устойчивая тенденция ее «старения» - снижение доли неонатальной смертности и соответственно увеличение постнеонатальной (с 38,5% до 43,4% за 1990-2010гг.) - при противоположной динамике составляющих МС в странах ЕС (снижение доли постнеонатальной смертности с 41,8 до 33,7% за те же годы).
В течение постсоветских лет в максимальной степени и опережающими темпами в России снижается доля ранней неонатальной смертности - с 53,9% в 1990г. до 36,8% в 2010 г. (на треть!). На среднем рисунке 4 хорошо видно катастрофическое «падение» ее доли в МС в последние годы - годы сверх успешного снижения показателя за счет смертности детей первой недели жизни (с 4,8‰ до 2,8‰ за 2005-2010 гг.) - что абсолютно нереально, не согласуется с динамикой параметров МС в странах ЕС и не соответствует действительной ситуации с состоянием здоровья и смертностью новорожденных детей в России. Эта отечественная особенность динамики МС обусловлена недорегистрацией умерших новорожденных детей первой недели жизни - «перебросом» их в нерегистрируемые мертворожденные или «плоды» массой тела менее 1000г, т.е. фальсификацией представляемых данных о ранней неонатальной смертности [2,3,7,8,10].
Характерно, что в 1990 г. ситуация была обратной: при уровне младенческих потерь в России 17,6‰, почти двукратно превышающем показатель в странах Евросоюза (9,9‰), доля неонатальной смертности в структуре младенческой составляла 62,4%, превышая соответствующий показатель в ЕС (58,4%). Удельный вес ранних неонатальных потерь в России превышал половину в МС (53,9%) - при 43,7% в странах ЕС, притом что уровень смертности детей первой недели жизни в России (9,5‰) был двукратно выше, чем в странах ЕС (4,3‰) - табл.1. Это вполне закономерно отражало недостаточный уровень перинатальной помощи в России.
Читать далее
+ Л.П.Суханова. Репродуктивные потери как медико-социальная проблема демографического развития России
Доклад на 17 съезде педиатров России с международным участием "Актуальные проблемы педиатрии"
via zemleroi
Л.П. Суханова1, Н.Н. Бушмелева2,З.Х. Сорокина31ФГБУ «ЦНИИОИЗ» Минздрава России, Москва
2Ижевская государственная медицинская академия, г. Ижевск
3ФГБУ Научный Центр акушерства, гинекологии и перинатологии им. акад. В.И. Кулакова, Москва
Резюме. При оценке регистрируемой официальной статистикой младенческой смертности динамика показателей в России выглядит вполне благополучной - снижается ее уровень в целом (с 17,8 на 1000 родившихся живыми в 1991г. до 7,4 в 2011г., или в 2,4 раза), неонатальной смертности (с 11,0 до 4,2‰, или на 61,8% за те же годы), преимущественно за счет детей первой недели жизни (с 8,9‰ до 2,8, или на 68,5%), а также постнеонатальной (с 6,8 до 3,3‰ - на 51,5%). При этом максимальные темпы снижения смертности детей 1 года отмечены за последнее десятилетие - с 15,3‰ в 2000г. до 7,4‰ в 2011г. В том, насколько реальны эти данные и насколько возможны такие высокие темпы снижения столь устойчивого демографического показателя, каким является младенческая смертность, возникают очевидные сомнения, подтверждаемые при анализе ее динамики, возрастной и весовой структуры.
Принципиальной особенностью смертности детей до 1 года в России, качественно отличающей ее от стран Евросоюза, является устойчивая тенденция снижения доли неонатальной смертности и соответственно увеличение постнеонатальной («постарение» смертности младенцев) - при противоположной динамике возрастной структуры младенческой смертности в странах ЕС, где снижение ее происходит за счет поздних потерь. Эта отечественная особенность динамики показателя обусловлена недорегистрацией умерших новорожденных. Существуют два механизма занижения показателя младенческой смертности - «переброс» умерших детей в мертворожденные, не учитывавшиеся в государственной статистике, или отнесение умершего ребенка к нерегистрируемым в ЗАГСе «плодам» («выкидышам», к которым в отечественной медицине - до 2011 года включительно - относились прерывания беременности в сроке до 27 полных недель). Выявляются оба эти «механизма» на основании очевидных структурных диспропорций числа живо- и мертворожденных, а также по диссоциации весовой структуры умерших - исчезновению детей пограничной массы тела (1000-1499г), «перебрасываемых» в нерегистрируемые «плоды». Объективным показателем «переброса» живорожденных детей в мертворожденные является также отсутствие (или неадекватно малое число) умерших в первые 24 часа после рождения.
Исходя из того, что уровень младенческой и неонатальной смертности в России искусственно занижается за счет детей 0-6 суток жизни и считая показатель постнеонатальных потерь более достоверным, чем уровень смертности новорожденных, можно, ориентируясь на соотношение постнеонатальных и неонатальных потерь в странах ЕС как более правильное, рассчитать величину МС по соответствующей пропорции.
В статье предлагается метод реконструирования младенческой смертности на основе использования постнеонатальной составляющей как наиболее надежно регистрируемой.
Ключевые слова. Младенческая смертность, неонатальная смертность, достоверность регистрации случаев смерти новорожденных, детей первого года жизни.
Summary. Evaluation of recent two decades tendencies in infantile mortality shows rather a favorable situation when based on indicators from official statistics: the rates of overall infantile mortality has decreased from 17.8 deaths upon 1000 newborns in 1991 to 7.4 (that is 2.4-foldly) in 2011, neonatal mortality has decreased from 11.0 ‰ in 1991 to 4.2 ‰ in 2011 (61.8% less in 2011), the mortality of infants of first week after birth has decreased from 8.9‰ to 2.8‰ (68.5% less in 2011‰) - mainly contributing to neonatal mortality improved rates, post-neonatal mortality has decreased from 6.8 in 1991 to 3.3 in 2011 (51.5% less in 2011). Interestingly enough, the fastest rates of diminishment of the infantile mortality were pertaining to the second decade of the period studied - from 15.3 in 2000 to 7.4 in 2011.
Noteworthy, infantile mortality is generally considered to be a rather steady and persistent demographic indicator not quite susceptible to drastic or just rapid changes, thus, a strong doubt arises as to the verified nature of these statistical data. Analysis of the dynamics of these changes, of the age structure of dead-borns and the structure of newborns’ deaths along body (at-birth) weight categories only but gave growth to these doubts.
A peculiar feature of infantile mortality age structure in Russia presented in official statistics was the steady diminishment of the proportion of neonatal mortality with simultaneous growth of post-neonatal mortality (the so called ageing of infantile mortality), while in the EU, for instance, the tendencies are quite opposite to these ones: more late fatalities are not so prominent in comparison, and the overall decreased infantile mortality here comes mainly from the decreased post-neonatal mortality.
The whole nuisance with Russian peculiar features in the dynamics of the statistically presented infantile mortality could be accounted for merely by factual under-registration of dead infants.
Two evasion pathways involved in under-calculated indicators of infantile mortality in Russia were identified in this study: first, the statistical transfer of a infant dead in early neonatal period to the category of stillborn, which was quite possible before the new regulations for the official statistics on this point; secondly, entering the fact of dead infant (or stillborn) into the pool of fetus phenomena specifically including miscarriage with no official registration (on the ground that it was a fetus phenomenon) which was also quite possible before the new regulations of 2011 for the official statistics on that point. Peculiar enough was that before these new regulations, the very discontinuation of pregnancy prior to 27 full weeks of gestation had been often considered as a miscarriage only.
First, the structural discrepancies in the statistical pool between the number of life-born and still-born infants are quite obvious from the official statistics presentations, and these discrepancies were due to unjustified transfer of infants dead in early neonatal period to a stillborn category. Secondly, a mythical ablation of a whole category of newborns (and that was the category with the weight-at-birth of 1000-1499 g) not rarely occurring in statistics of registered infantile mortality, indicated the existence of great lacunae in this respect. These insufficiencies to a great extent were due to referring dead infants to unborn fetes not intended for official registration as dead-borns.
The first evasion pathway when a life-born, then dead infant was entered into the category of a stillborn was being very clearly identified judging from not rare statistical absence or unrealistically small numbers of the infants dead in the primary 24 hours after birth.
Conclusions: Infantile mortality, or more specifically neonatal mortality, was artificially under-estimated and under-calculated in Russia in the past two decades, mainly due to sharp under-registration - through various evasion pathways - of the infants dead in the PB (post-birth) neonatal period (0-6 days after birth). Post-neonatal losses has proved to be of more verified character compared to neonatal mortality presented by official statistics. Moreover, numerical relationship between neonatal and post-neonatal losses in the official statistics of the EU has proved to be much more appropriate, presuming the possible implementation of the established there proportion for the correction of the biased statistics in our country - for the indicators of early neonatal (1st day) and post-birth (0-6 days) neonatal mortality, in particular.
This presumed correction could be done on the way of artificially reconstructed infantile mortality rates with specified consideration to the officially registered post-neonatal mortality as much more reliable in this context - with due correction - on this basis - of early neonatal figures that were, most probably, unreliable ones.
Keywords. Infantile mortality, neonatal mortality, verification of registered newborns mortality, infants of 1st year after birth.
1. Общая ситуация с младенческой смертностью в России
Младенческая смертность (МС) является общепризнанным критерием оценки эффективности репродуктивно-демографического развития и индикатором социально-экономического благополучия общества. Уровень МС включен в показатели оценки эффективности деятельности органов исполнительной власти субъектов РФ [12], на снижение смертности детей первого года жизни направлены главные усилия системы здравоохранения, и именно высокая значимость данного показателя определяет актуальность проблемы достоверности его регистрации.
.Динамика МС в России в течение постсоветского периода характеризуется снижением ее уровня в 2,4 раза (с 17,8 на 1000 родившихся живыми в 1991г. до 7,4 в 2011г.), что является безусловной заслугой службы охраны материнства и детства. Важно отметить, что снижение МС не было абсолютно линейным - отмечался рост показателя в годы кризиса в стране - в 1993г. (на 10,5%) и в 1999г. (на 2,4%) - рис.1, подтверждая наличие зависимости смертности младенцев от уровня жизни населения [9,11].
Рис. 1. Динамика младенческой смертности в России по компонентам (на 1000 родившихся живыми)
Максимальные темпы снижения МС наблюдаются в последние годы: если за 1991-2000 годы показатель снизился лишь на 14% (с 17,8 на 1000 родившихся до 15,3), то за последнее десятилетие темпы снижения показателя достигли предельных значений - показатель уменьшился более чем в два раза - до 7,4‰ в 2011г. В том, насколько достоверны столь высокие темпы снижения (на 8,9% в 2002г, на 9,6% в 2008г, на 7,9% в 2010г.) - возникают очевидные сомнения, подтверждаемые при анализе динамики младенческой смертности по компонентам и темпам их снижения.
Дело в том, что снижение МС в России было неравномерным по различным ее составляющим. В максимальной степени за 20 постсоветских лет снизилась ранняя неонатальная смертность (в возрасте 0-6 дней) - с 8,9‰ в 1991г. до 2,8 в 2010г., или на 68,5%, что определило высокие темпы снижения неонатальной составляющей (0-27 дня) - с 11,0 до 4,2‰, или на 61,8%. При этом младенческая смертность сократилась на 57,9% (с 17,8 до 7,5‰). В минимальной степени снизилась постнеонатальная смертность (28-365 дня жизни) - на 51,5% (с 6,8 до 3,3‰).
Соответственно разным темпам снижения младенческой смертности по возрастным компонентам, в структуре ее произошел рост доли постнеонатальной смертности (с 38,2% в 1991г. до 44,0 в 2010 г.) при относительном снижении неонатальных потерь (с 61,8% до 56 за те же 20 лет), т.е. «старение» МС - рис. 2.
Рис.2. Доля неонатальной и постнеонатальной смертности в структуре младенческой смертности в динамике 1991-2010 гг. (%)
Динамика показателей МС в России (и в целом, и по ее компонентам) при внешней оценке выглядит вполне благополучной - устойчиво снижается и общий уровень МС, и неонатальной, и постнеонатальной - рис. 3.
Рис. 3. Динамика младенческой (вверху), неонатальной (в центре) и постнеонатальной смертности (внизу) в России и странах Европы в 1990-2010 гг. - на 1000 родившихся живыми.
Однако при сравнительной оценке данных обращает на себя внимание непропорционально быстрое снижение неонатальных потерь (средний рисунок 3), уровень которых стремительно приближается к европейским значениям и при сохранении сегодняшней тенденции в ближайшие годы должен достичь их.
На нижнем рисунке наглядно видно относительное отставание темпов снижения постнеонатальной смертности (в сравнении с неонатальной).
Тем не менее, динамика всех показателей МС вполне позитивна, соответствует европейским тенденциям и вроде бы не должна вызывать тревоги. Однако при оценке структурных показателей МС в динамике и в сравнении с данными европейских стран возникают серьезные сомнения в достоверности представляемых в России статистических данных (рис. 4).
Рис. 4. Динамика удельного веса неонатальной (ННС - вверху), ранней неонатальной (РННС-в центре) и постнеонатальной смертности (постННС-внизу) в России и странах Евросоюза в 1990-2010 гг. - % к числу умерших
Как видно на рисунке 4, принципиальной особенностью динамики МС в России, качественно отличающей ее от стран ЕС, является устойчивая тенденция ее «старения» - снижение доли неонатальной смертности и соответственно увеличение постнеонатальной (с 38,5% до 43,4% за 1990-2010гг.) - при противоположной динамике составляющих МС в странах ЕС (снижение доли постнеонатальной смертности с 41,8 до 33,7% за те же годы).
В течение постсоветских лет в максимальной степени и опережающими темпами в России снижается доля ранней неонатальной смертности - с 53,9% в 1990г. до 36,8% в 2010 г. (на треть!). На среднем рисунке 4 хорошо видно катастрофическое «падение» ее доли в МС в последние годы - годы сверх успешного снижения показателя за счет смертности детей первой недели жизни (с 4,8‰ до 2,8‰ за 2005-2010 гг.) - что абсолютно нереально, не согласуется с динамикой параметров МС в странах ЕС и не соответствует действительной ситуации с состоянием здоровья и смертностью новорожденных детей в России. Эта отечественная особенность динамики МС обусловлена недорегистрацией умерших новорожденных детей первой недели жизни - «перебросом» их в нерегистрируемые мертворожденные или «плоды» массой тела менее 1000г, т.е. фальсификацией представляемых данных о ранней неонатальной смертности [2,3,7,8,10].
Характерно, что в 1990 г. ситуация была обратной: при уровне младенческих потерь в России 17,6‰, почти двукратно превышающем показатель в странах Евросоюза (9,9‰), доля неонатальной смертности в структуре младенческой составляла 62,4%, превышая соответствующий показатель в ЕС (58,4%). Удельный вес ранних неонатальных потерь в России превышал половину в МС (53,9%) - при 43,7% в странах ЕС, притом что уровень смертности детей первой недели жизни в России (9,5‰) был двукратно выше, чем в странах ЕС (4,3‰) - табл.1. Это вполне закономерно отражало недостаточный уровень перинатальной помощи в России.
Читать далее
+ Л.П.Суханова. Репродуктивные потери как медико-социальная проблема демографического развития России
Доклад на 17 съезде педиатров России с международным участием "Актуальные проблемы педиатрии"
via zemleroi