Исход современной философии - философия.ру - библиотека философии и религии filosofia.ru
http://filosofia.ru/76504/
Статьи
Другие статьиИсход современной философии
Некоторые этапы истории философии можно обозначить как эмпиризм - господство философии внешнего или внутреннего опыта. Именно такой этап и характерен для современной философии. В XIX - ХХ вв. эмпиризм в упорной борьбе почти полностью вытеснил диалектический субстанциализм (платоно-гегелевскую диалектику), освободив место для псевдодиалектических спекуляций сенсуализма (марксистский диалектический материализм, диалектический рационализм Г. Башляра и т.п.). По исследованиям марксиста М.А. Кисселя [14], эмпиризм предстал в двух формах. 1. Сенсуалистический эмпиризм - в виде различных школ позитивизма (Киссель, как марксист, естественно, не мог указать на марксистский диалектический материализм - эклектический и эмпирический в своей основе). 2. Иррационально-интуитивистский (преимущественно экзистенциально-феноменологического толка) - интроспективная эмпирическая метафизика, опыт (эмпирия) которой с самого начала основывался на так называемых «эмоционально-трансцендентальных актах». Но давайте разберемся в сути эмпиризма, условно поддерживая его деление на классический и неклассический, и исследуем его основную мечту - мечту превратиться в фундаментальную теорию - онтологию или философию. Соответственно делению эмпиризма на классический и неклассический выделяют его классическую и неклассическую онтологии. Неклассическую онтологию принято называть антисубстанциализмом, однако следует обратить внимание и на то, что теории эмпиризма классического периода носят ярко выраженный несубстанциальный характер, поэтому антисубстанциализм в более широком понимании (теории внешнего и внутреннего опыта) - явление, сопровождающее всю историю философии. Соответственно, и субстанциализм по большому счету явление для философии вневременного характера.
Эмпиризм классический. Исторически первой формой эмпиризма был эмпиризм сенсуалистический. И первым идеологом сенсуалистического направления в эмпирической онтологии был Аристотель. Он строил онтологию эмпиризма, выводя теорию из опыта и требуя соответствия теории опыту, дающему описание физической реальности. Аристотель был уверен, что условием познания всеобщего является индуктивное обобщение, которое невозможно без чувственного восприятия. Именно к аристотелевскому учению восходит эмпиризм умеренного, имманентного реализма схоластики средних веков и последующего времени. Основателем идеологии нововременного эмпиризма считают Ф. Бзкона. Как, полагают, он расширил рамки простого опыта, недостатки которого не компенсирует даже помощь инструментов, приборов. Полагают, что это был не просто шаг за рамки простого опыта, а шаг к живому, т.е. практическому созерцанию, или к практике как к определенной форме деятельности (и действительно практика может быть различной, практика этики, например, вообще не имеет отношения к чувственному восприятию). Однако сам Бэкон указывал на то, что чувственная практика только тем отличается от простого чувственного восприятия, что предоставляет последнему больше, чем в пассивном созерцании возможностей для органов чувств [7. С. 299].
Вначале сенсуализм исходил из того, что реальность представлена только вещественно-телесным миром, позднее добавилось представление о поле (магнитном, электрическом и т.д.). Тут чувственные восприятия (главным образом через посредство приборов) выступают единственным источником познания реальности. С одной стороны, субъективно (исходя из качеств органов чувств) представленный в сознании образ воспринимается как нечто находящееся за пределами организма, т.е. как различные качества внешних вещей эмпирического мира, а с другой - он отталкивается от того факта, что для восприятия характерно специфическое переживание прямого, непосредственного контакта с вещественно-телесным миром. А непосредственное знание (в отличие от опосредованного) со времен древних греков считается истинным. На самом деле сенсуализм принципиально не может иметь дела с непосредственно данным, его объект всегда опосредован органами чувств, так как в их качестве он и дан сознанию. Только свойства, качества органов чувств в их модификации практикой непосредственно представлены сознанию. Иммануил Кант «скандалом философии и общечеловеческого разума» назвал отсутствие убедительного доказательства существования вещей вокруг нас.
Свойства и качества вещей внешнего эмпирического мира недоступны восприятию как "вещи в себе" и никакие технические приборы неспособны перешагнуть этот барьер. И элементарная логика это обоснует, поэтому и возникают такие концепции как неореализм и нейтральный монизм, пытающиеся хоть как-то сгладить этот дефект эмпиризма. Образ и представление об объектах эмпирической практики создают только иллюзию познания внешних качеств, они крайне субъективны [1. С. 123 - 126] (недаром по этому поводу возникла «теория иероглифов»), хотя для самой практики, для жизнеобеспечения человека это решающей роли не играет (практика - критерий полезности, а не истины). Субъективный мир образов и представлений, как имманентное, замкнут, ограничен рамками качеств, которыми обладают наши органы чувств, и рефлексией понятий, полученных путем абстрагирования от этих качеств. Если бы не это обстоятельство, не возник бы и солипсизм Беркли и Юма.
В ХХ веке с классическими проблемами эмпиризма столкнулся неопозитивизм. Он также ориентировался на сциентизм с его эмпиризмом, но в теории этого эмпиризма ведущей становится математическая логика, которая выступает в форме организации чувственно данного. Факты же могут быть познаны только через посредство чувств. Индукция в этой схеме занимает промежуточное положение вместе с интерпретацией фактов. Неопозитивизм не строил, как классический сенсуализм, эмпирической онтологии. Он ограничивался «непосредственным» опытом и анализом языка, но уйти от преследующих эмпиризм обобщающих абстракций не мог. Эмпирическая проверка теоретических положений столкнулась с непреодолимыми сложностями. Критический рационализм и постпозитивизм сформулировали эту трудность наиболее четко. «Чистых» фактов, не затронутых концептуальными положениями, не существует, самый элементарный эмпирический факт («протокольное предложение») нагружен теориями, т.е. является следствием той или иной интерпретации. Эмпирические факты интерпретируются, исходя из каких-то теорий, но из них же должны выводиться и дедуктивные системы, на которые возлагалось столько надежд в обосновании базисных суждений. Круг замкнулся, пороки классического эмпиризма, которые пытались преодолеть новым эмпиризмом, вылезли наружу.
К. Поппер (критический рационализм) противопоставил индуктивному методу неопозитивизма гипотетико-дедуктивный метод. Но когда на место опыта ставятся аксиомы или гипотезы, то они только дублируют индуктивно-эмпирическую схему исследования, где в структуре любого факта содержится гипотеза. Не случайно, когда применение гипотетико-дедуктивного метода сталкивается с трудностями, эквивалентом ему становится описательный метод с его индуктивными понятиями. Дедуктивная логика - неплохой инструмент для выведения следствий из полученного опыта, но ее выводы зависят от исходных эмпирических посылок и, если они различны (что демонстрирует, например, правомерность применения апорий Зеноном), то можно получить прямо противоположные следствия.
Эмпиризм оперирует бессодержательными абстракциями, полученными при обобщении той образной субъективной картины, которая порождается практикой в сознании. Между восприятием и его логическим выражением находится непробиваемая стена. Чувственный образ данной вещи не отражен уже в первых словах, первых обобщающих абстракциях, что обнаружил еще Антисфен. Отсюда «невыразимость чувственно-единичного» [17. С. 174]. Каждое слово обобщает, но обобщение не в состоянии отразить чувственно воспринимаемый объект, оно воспроизводит лишь совокупность некоторых свойств таковых (вид, род, класс и т.п.). Такая совокупность не отражает эмпирического объекта ни как объекта эмпирической реальности, ни как образа, данного в сознании. Индуктивное понятие не сохраняет образности даже в редуцированном виде, - доказывал Гегель, поэтому дедукция (переход от общего к частному) принципиально неспособна восстановить в нем чувственно данное (абстрактно-всеобщее и конкретно-всеобщее в диалектической логике не имеют к этой процедуре никакого отношения).
Мы не знаем, что такое единичное: синтез всех ощущений дает в итоге образ, представление. Но образ хоть и возникает неосознанно, процесс его возникновения можно проанализировать. Он продукт мышления (чаще всего бессознательного), осмысления ощущений, чувственного восприятия и от образа реализуется абстрагирование. Даже зрительное восприятие само по себе бессмысленно, непонятно, если ему не предшествует практика и накопленный опыт. Т. Рокмор делает очень четкий вывод: «Мы никогда не сможем сравнить представление о независимой реальности с самой независимой реальностью» [21. С. 89].
Исходным пунктом для эмпиризма всегда было обобщение, сопровождающееся объединением объектов в классы, роды, виды, множества, но этот результат есть исключительно продукт деятельности мышления. И, как верно заметил Э.В. Ильенков, «эта тенденция ... неизбежно приходит в конце концов к отождествлению конкретного с индивидуальным "переживанием", а абстрактного - с чистой "формой мышления", т.е. со значением общего термина, "знака" языка ...» [13. С. 219]. Эмпирик, пользуясь пустыми абстракциями, не может адекватно описать сущность или содержание эмпирически данного объекта. С абстрактного он начинает, абстрактным же и заканчивает. «... Движение, которое вначале представлялось эмпирику воспарением от чувственно данного к абстрактному (к "умопостигаемому"), оказывается бесконечным хождением от абстрактного к абстрактному же, круговерчением в сфере абстракций. Чувственные же данные оказываются при этом лишь совершенно внешним поводом для чисто формальных операций, проделываемых над абстрактным» [13. С. 232]. Пустые абстракции совершенно оторваны даже от чувственного мира и это пародия на антипсихологизм Платона, когда их называют идеями, или эйдосами.
В природе нет дерева как такового, нет животного как такового и т.д.; береза - это обобщающая абстракция, собака - тоже совокупность некоторых свойств всех собак. Такая совокупность не обозначает эмпирически данный сознанию конкретный объект, она присутствует, как говорил Э.В. Ильенков, лишь в нашей голове, но не в реальности. Хуже того, отбор свойств, на которых основывается обобщение, всегда субъективен. Выбор признака, по которому необходимо проводить классификационное объединение, оказывается довольно субъективным и всегда может быть оспорен. Вот почему «понимание абстракции как процесса концентрации внимания отрицает ... вообще возможность логической теории абстракции» [20. С. 5]. В описании эмпирического знания все абстрактно и абстрагировано, все различается лишь степенью абстрактности. Из сказанного можно сделать лишь один вывод: эмпиризм и чувственно воспринимаемое (чувственная практика) это далеко не одно и то же.
Постпозитивизм после долгих исканий позитивизма пришел к выводу, что научное знание не может быть разделено на уровни: уровень наблюдения (эмпирический) и уровень теории (теоретический). Всегда теория определяет любое эмпирическое высказывание, предшествует ему. «Эта концепция … решительно порывает с целым рядом старых традиций в анализе науки» [16. С. 266]. Опыт не просто «теоретически нагружен», а нам в нашей рефлексии сознания он вообще дан только как теория. Нужно отбросить предрассудок о непосредственном эмпирически чувственном знании - это миф, живучая легенда. Познание чувственного восприятия всегда предполагает какой-то анализ (иначе не о чем будет сообщать), т.е. оно всегда реализовано в абстракции, обобщении независимо от того простое это описание, теория или логика с ее дедуктивными выводами. Допускается ли элемент идеализации или допущения, прогноза, вывода, как в неклассической логике, в основе их лежит обобщение, а следовательно все это имеет общее название - эмпиризм. Различие в степени абстракции не выводит за рамки эмпиризма, введение дополнительных, допускаемых параметров (идеализация, различные допущения, прогноз в выводном знании и т.п.) - тоже. Поэтому в свете истории вопроса детским лепетом кажутся дискуссии о соотношении эмпирического и теоретического, наблюдаемых и ненаблюдаемых объектов.
Практика служит удовлетворению жизненных потребностей человека, а потре6ности эти порой удовлетворяются и тогда, когда они следуют прямо противоположным концепциям. Практика, как доказал постпозитивизм, довольно сомнительный критерий истины, опыт - голый король эмпиризма. Обращаясь к анализу истории науки, он довольно убедительно показал: 1) теории (о сущности эмпирических объектов), которые обслуживали практические интересы, значительно изменялись со временем; 2) вместо поиска истины происходило простое накопление эмпирических знаний, которое и выдавалось за истину («увеличение эмпирического содержания» по Попперу).
Классический эмпиризм, как теория, несмотря на то, что и до настоящего времени он поддерживается многими философскими концепциями, несостоятелен ни в практическом плане, ни в теоретическом. Глубокое заблуждение кроется в том убеждении, что чувственный опыт является единственным источником информации о внешнем мире. Давайте вспомним Платона - разве практика этики воспринимается органами чувств, и что-то в ней есть от ощущений или абстракции от них? Этическая практика интеллекта радикально, качественно отличается от практики ощущений, практики чувственно воспринимаемого [24. С. 122 - 132]. Исследователей с толку сбивает то обстоятельство, что чувственная сфера является более низшим уровнем, который считают «базовым», «фундаментальным» для организма. Однако так можно, опускаясь по ступеням иерархии уровней организма, дойти до уровня атомов и элементарных частиц. Чтобы соблюдать этику, мы должны пользоваться органами чувств (на самом деле есть практика этики, практика переживаний и практика органов чувств [24. С. 140 - 154]), но чтобы пользоваться органами чувств, мы должны иметь обменные процессы со средой (движение, круговорот молекул) и т.д. и т.п. Но попробуем в мысленном эксперименте убрать органоиды или молекулы (и это не говоря уже об атомах) и станет ясно, что при такой редукции ни о каком самостоятельном чувственном воспрятии и его практике речи вести невозможно. Однако же это не будет являться доказательством того, что оно не существует. Нельзя путать условие (нижележащие уровни, включая чувственную сферу, отражающую чувственную практику) и непосредственную причину - в нашем случае этическое восприятие, порождающее этическую практику. Чувственное восприятие и чувственная практика являются только условием, а не непосредственной причиной интеллекта и этической практики. Условием всегда является наличие нижележащих уровней по отношению к вышележащим, а то, что редукционизм условие (в данном случае - одно из множества условий) превращает в непосредственную причину, так это дефект методологии эмпиризма, который он упорно не желает признавать.
Эмпирический материал крайне разнороден, а опыт крайне субъективен: мало того, что нам даны при его реализации только свои собственные чувственные данные (качества органов чувств), а наши понятия (слова) в силу образующей их обобщающей абстракции не могут отразить единичного, он, как еще выяснилось, всегда нагружен теорией и не всегда той, которая нас устраивает. Вот и попробуй применить традиционную формальную логику, например, логику тождества (А=А) к эмпирическому материалу. Захочешь ее соблюсти, да не всегда получается. На этом фоне и возник спор субстанциалистов с антисубстанциалистами - одни говорят, что эмпирический материал несовершенен, а другие - наоборот, что это логика несовершенна и пора ее менять. Подходы диаметрально противоположные.
Логика. Неспособность отразить в опыте объективную реальность практиками не признается, хотя логически непротиворечивых доводов и не приводится. Поэтому взоры эмпиризма устремились на поиск «адекватной логики». Наиболее перспективными казались два типа логик: логика диалектического материализма и современная неклассическая логика - обе возникли в XIX веке. Что касается диалектической логики марксизма, то критику ей мы давали в 1991г. вкупе с кратким анализом «Капитала» К. Маркса [22], тут же мы отметим только главные недостатки этой логики, извратившей и выхолостившей основное содержание платоно-гегелевской диалектики.
Логика Платона возникла как реакция на кризис древнегреческого эмпиризма. Это учение о сверхчувственном мире и приложимо оно только к нему. Марксистская попытка применить эту логику к эмпирическому материалу в качестве метода имела следующие следствия. 1. Из априорной науки эта логика превратилась фактически в эмпирическую, ее категории стали представляться результатом предельного обобщения. 2. Логику пришлось упростить и «фрагментировать», т.е. расчленить на отдельные законы, после чего ничего диалектического в ней вообще не оставалось. Она перестала отражать специфику субстанции, но принципиально не могла отразить и эмпирический мир. 3. По отношению к эмпирическому материалу и тем индуктивным обобщениям, которые, сопутствуют его познанию, она, как метод, могла выступить только в качестве диктата, что на практике выливается в волюнтаризм. Это новая форма гераклитизма, диалектикообразность. Платон и критиковал за это герактитовское учение.
До XIX века логики не знали, что такое неклассическая логика, но знали, что аристотелевская традиционная имплицитно присутствует в естественном языке. А так как присутствует во всех языках мира, то и возникло понимание того, что она врожденна. Традиционная формальная логика играет особую роль в анализе концепций. Все эмпирические теории внешнего и внутреннего опыта, рациональные и иррациональные и даже мистические в качестве «металогического» (метатеоретического) своего обоснования используют законы классической традиционной логики. И вся их эволюция канализируется, направляется выявившейся нелогичностью теории (яркий пример - критика феноменологии Гуссерля его последователями).
ХХ век - век научно-технической революции. Кризис философии эмпиризма интуитивно или явно осознаваемый требовал адекватного этой революции методологического подхода, но ни гегелевская философия, ни марксистская не оставили ничего действенного. Надежды оставались на реформирование традиционной формальной логики. Еще Ф. Бэкон высказывал неудовлетворенность ее предназначением. По его мнению «Органон» Аристотеля не только бесполезен, но и глубоко вреден для науки, поскольку не является инструментом научного исследования, тормозит развитие наук, служит основанием заблуждений. Аристотель учит лишь ведению пустопорожних споров. Собственно эту мысль и высказывали известные логики ХХ века. Так, Н.А Васильев заявлял, что если логика не имеет отношения к математике, то не имеет отношения и к здравому смыслу, ибо «частное суждение представляет для логики значительные трудности, употребление его полно двусмысленности» [9]. Эту двусмысленность и требуется прояснить. Традиционная формальная логика, о которой Аристотель сказал, что «... будучи способом исследования, она прокладывает путь к началам всех учений» [3. 101b 3], не отражает закономерностей конкретных (частных) объектов природы (не приемлет аналитических методов), Она есть только способ мышления, организует его последовательность, выверяет логику дедукции в отношении чего бы то ни было.
Традиционная логика отличается от математической тем, что она безразлична к объекту анализа, заведомо допускает, что он вообще может не иметь отношения к научности и реальности. Главное, чтобы вывод не противоречил посылкам. Никакую «глубину познания мира» этот способ мышления сам по себе не выявляет. А в отношении эмпирии только накопленный опыт и интуиция исследователя гарантируют верность исходных посылок, предоставленных для дедукции. Выше этого эмпирическое стремление к объективности подняться не может. Недооценка интуиции в истории развития науки обернулась недооценкой традиционной логики. Сильная ее сторона - двузначность, которая резко ограничивает релятивность в анализе истины (релятивизм и субъективность всегда шли рука об руку)! В познании же реальности либо есть истина, либо ее нет, а все остальное связано с так называемым человеческим фактором ( в оценке, в прогнозе, в коммуникациях т.д.). Сильные стороны традиционной логики используются в математике (классическая двузначная математическая логика), в платоновско-гегелевском субстанциализме (тезис и антитезис диалектической логики). Традиционная логика (ее законы) основа нашего естественного мышления, она имплицитно, бессознательно присутствует в речи. В отличие от логики неклассической она врожденна, присутствует во всех языках мира.
Итак, традиционная формальная логика не может быть методом конкретных наук, а метод в сложившейся ситуации нужен по зарез и ничего, кроме традиционной логики (диалектическая была выхолощена и дискредитирована марксистской философией) под рукой не было. Участь ее была предрешена, ее стали переделывать, приспосабливать к анализу научного мышления. Весь этот процесс назвали громко и «доходчиво»: «кризис традиционной логики и создание неклассической». Эту новую неклассическую логику полагают неким наиболее общим и точным методом мышления и даже сравнивают ее понятия с диалектическим эйдосом.
В конце XIX - начале ХХ веков были заложены основы так называемой математической, или символической логики. Ее суть заключается в том, что для обнаружения истинного значения выражений естественного языка можно применять математические методы, в такой функции она компенсирует недостатки естественного языка. Именно использование символической (математической) логики отличает современную логическую науку от традиционной. Если традиционная безразлична к эмпирическим проблемам, то математическая логика допускает разрешимость любой такой проблемы, правда отмечается, что многие области науки, такие, например, как история или культура не приемлют математических методов [26. С. 73 - 74], не приемлет их и диалектическая логика.
Традиционная логика априорна, многие логики полагают, что априорна и математическая логика и конструируют своеобразную априористическую философию математики [19]. При этом в основу доказательства априорности кладется система «некорректируемых аподиктических очевидностей». Классические истоки априорного знания (Платон - Гегель) опирались на субстанциализм, субстанциальность души (диалектическая логика, отражающая субстанцию души). Другие истоки априоризма были недостаточно конкретизированы: априорное присуще субъекту по его природе (И. Кант), присуще всем субъектам, едино для любого мышления (Э. Гуссерль), онтологически истинное (В.Я. Перминов [19. С. 156]). Все это при желании можно истолковать и в духе той же субстанциальности души. Еще одним обоснованием априорности математики занимается концепция «структурирующей деятельности ощущения», как врожденное реагирование на воздействие среды. Так, Б.В. Губин считает, что самым глубоким основанием для математики и логики являются принципы выработки ощущения с его установлением границ и причинной реакции на него [12]. Слабым местом этого подхода, характерным вообще для эмпиризма, является путаница причины и следствия, когда за причину выдается следствие. Чувственное восприятие само по себе никакой анализирующей и структурирующей деятельностью не обладает (представление требует синтеза, переработки данных различных органов чувств) - оно пассивно без анализа нервной системой. А вот эмпирический мир (в отличие, скажем, от сверхчувственного субстанциального) структурирован и его структурные элементы имеют границы. 2 + 2 = 4, это может быть и упорядоченная мыслью структурированность эмпирического мира: (1 + 1) + (1 + 1) = 1 + 1 + 1 + 1, и пространственные отношения групп этой структурированности. Отсюда любой символ арифметики отражает структурность эмпирического мира.
Допустим символ или оператор логики не выведен в обобщении, а интуитивно содержится в подсознании или заимствован из культуры логики, но ведь при желании его можно получить и в этой процедуре обобщения. Все это доказывает, что символы математики имеют свой источник в эмпирическом мире в виде его структурированности и границ объектов, а в интеллектуальной сфере возникают как результат предельного обобщения, в котором «стерты» индивидуальные черты объекта. Опыт не только условие создания числа, но и его источник. Когда-то Г. Фреге пытался опровергнуть возможность получения такого символа как число путем генерализующей абстракции. Он явно путал акт представления образа с актом абстрагирования, полагая, что в начальном абстрагировании должна сохраняться какая-то индивидуальность представления и индивидуальность эмпирческого объекта [28. С. 51]. Качественное различие между первыми абстракциями (словом) и математическими символами отсутствует - ни те, ни другие не отражают ни чувственно данного объекта, ни даже его образа. Центральное звено математической логики - символ накрепко привязывает ее к эмпирии с ее абстрактной сущностью. Платонизм в формальной логике, независимость ее от эмпирии это миф, выдающий желаемое за действительное. Операторы тоже отражают эмпирию, практику, деятельность и интеллектуальную, и научную, и физиологическую, хотя и в предельно абстрагированном виде.
Неклассическая логика призвана служить базовым инструментом почти любой науки, однако это не пассивное, не зеркальное отражение эмпирии. У нее есть свой предмет, составляющий ее метод и ее собственные проблемы: выяснение условий получения истинных заключений в процессе вывода, анализ связей высказываний, отношения между терминами и т.д. и т.п. Поэтому неклассическая логика характеризуется двумя моментами. 1. Она не свободна от обобщений. Обобщения представлены в предельно абстрактном виде, хотя степень абстрактности может и снижаться, например, в «комплексной» логике А.А. Зиновьева. 2. Разрабатывает проблемы своих способов и методов (выводное знание), с помощью которых исследуется уже опосредованное абстрактными построениями знание об эмпирической реальности, но она совершенно неверно называет это мышлением.
В современной логике отсутствует единое представление о ней, но в любом случае - она эмпирическая наука. Таким образом, неклассическая (математическая) логика - это уже инструмент самого научного исследования, его аналитический метод. Конечно, она анализирует не эмпирический объект как таковой, а накопленные знания о нем, хотя разница, как мы выяснили, весьма и весьма условная. Декларируется, что она изучает мышление, однако под мышлением подразумевает не рефлексию сознания, а способ получения выводного знания, определенную схему вывода (доказательства и опровержения). Это действительно схема, ибо символы и операторы логики обладают определенной «жесткостью» (принудительный характер правил дедуктивного умозаключения), направляют, канализируют весь процесс дедукции и в этом смысле совершенно не зависят от мышления, как не зависит от него любой автоматизм. Традиционной логике предшествует интуиция, а в неклассической, как показал еще В.С. Библер, отказ от интуиции мышления замещается автоматизмом структуры логических схем и исчезает проблема перехода от фактов к теории [6], зато становится возможной декларация о независимости логики от эмпирии. «Автоматизм» традиционной логики продиктован свойствами души, ее субстанциальностью (она часть интуитивно данной диалектической логики), а какова субстанция неклассической логики, каков ее носитель? Эйдос, о котором сгоряча говорил Г. Фреге? Но у пустой абстракции, пустой формы эйдос как содержательная, конкретная идея исключается [23].
Перемены, происшедшие в логике в 20 в., приблизили ее к «реальному мышлению» и тем самым к человеческой деятельности, одной из разновидностей которой она является. Современная логика с особой наглядностью показала, что развитие ее тесно связано с практикой теоретического мышления и прежде всего с развитием науки. Конкретные рассуждения дают логике. материал, из которого она извлекает то, что именуется логической формой, логическим законом и т.п. Теории логической правильности оказываются очищением, систематизацией и обобщением практики мышления. Она предметно зависима, т.е. зависима от практики - с изменением толкования эмпирического предмета меняется или уточняется вся надстройка знаний о нем, его логика [18. С. 200]. Логическиезаконы - такие же продукты человеческого опыта, как и аксиомы евклидовой геометрии, тоже казавшиеся когда-то априорными.
Переход к многозначным логикам есть переход к логике эмпирической ситуации (несмотря на предельно обобщающие абстракции, или символы) с ее неоднозначностью, текучестью, неопределенностью, т.е. релятивностью. Это шаг к «подлинно человеческой логике» с ее бесконечно многими истинностными значениями, шаг, который намертво пригвоздил неклассическую логику к эмпирии. Учитывая все пороки эмпиризма, можно сказать, что неклассическая логика по сути исследует способы исследования всех следствий эмпирических дефектов и предлагает эмпирику как их лучше описать. В естественных науках (и это следует подчеркнуть) неклассическая логика не добавляет истины эмпирии, создает видимость ее научности, закрепляет эмпирическое panta rhei. Как аналитический метод эмпирии она есть эмпирическая наука, действительным основанием которой является гераклитизм. Все эмпирические знания и опосредованные знания об эмпирии, накопленные ранее, суть знания, полученные путем индукции и дедукции. Вот эти знания и выверяет неклассическая логика, проверяет их истинность, но парадокс в том, что истина или ложь получены до этой логики, а она как бы облекает научностью полученное, давая ему анализ и развитие. Логика убеждает нас, что вот теперь-то ученый имеет в своем арсенале самый надежный способ мышления, гарантирующий его от ошибок, но в этом и заключена самая большая ложь. И это подтверждается тем, что что доказательства вовсе не обладают абсолютной, вневременной строгостью. Даже способы математической аргументации на деле историчны и социально обусловлены. В разных логических системах доказательствами считаются разные последовательности утверждений, и ни одно доказательство не является окончательным.
Релятивизм преследует неклассическую логику. Если логика марксистской диалектики грешит волюнтаризмом, то неклассическая - приспособленчеством (и это при всей декларируемой и кажущейся независимостью ее от эмпирического материала). Благо дело под рукой логический плюрализм, выведет любую сущность, интуитивно или осознанно подберет подходящий логический аппарат или тут же сочинит новый, соответствующий изменениям в накопленных знаниях, а они зависят от эмпирических интерпретаций. Сам Эйнштейн как-то иронически заметил, что математика - единственный совершенный способ, позволяющий обвести самого себя вокруг пальца.
Ни попытки дополнить или ограничить законы классической формальной логики, ни попытки вообще отойти в этом движении от нее («постовские системы») не создадут никакой действенной методологии столь необходимой эмпиризму со всеми его пороками, что особенно касается онтологии эмпиризма. Вот почему многозначные логики, как будто бы более близкие людям, чем двузначная, не получают широкого распространения и применения - традиционная логика кажется надежнее.
Все надежды на то, что принятие нового языка описания эмпирических объектов приблизит к истине, можно сказать, что уже рухнули вместе с тем, как логики стали говорить на разных языках. Логика все больше и больше превращается в изолированную науку, замкнулась в себе и стала непонятной для многих. Особенно настораживает то обстоятельство, что в среде самих логиков обнаруживается своеобразная слепота по отношению к элементарным логическим ошибкам в основополагающих работах классиков логики Г. Кантора, Д. Гильберта, Б. Рассела, Дж. Пеано и др., на что обращал внимание еще Анри Пуанкаре (15).
= = = Продолжение во второй части..
Понравилась статья? Запомни её сам и поделись с друзьями!
Поделиться
[Версия статьи для печати]
Автор: Семёнов Владимир Васильевич | Опубликовано: 15.07.2009 | Просмотров всего: 3655
Статьи
Другие статьиИсход современной философии
Некоторые этапы истории философии можно обозначить как эмпиризм - господство философии внешнего или внутреннего опыта. Именно такой этап и характерен для современной философии. В XIX - ХХ вв. эмпиризм в упорной борьбе почти полностью вытеснил диалектический субстанциализм (платоно-гегелевскую диалектику), освободив место для псевдодиалектических спекуляций сенсуализма (марксистский диалектический материализм, диалектический рационализм Г. Башляра и т.п.). По исследованиям марксиста М.А. Кисселя [14], эмпиризм предстал в двух формах. 1. Сенсуалистический эмпиризм - в виде различных школ позитивизма (Киссель, как марксист, естественно, не мог указать на марксистский диалектический материализм - эклектический и эмпирический в своей основе). 2. Иррационально-интуитивистский (преимущественно экзистенциально-феноменологического толка) - интроспективная эмпирическая метафизика, опыт (эмпирия) которой с самого начала основывался на так называемых «эмоционально-трансцендентальных актах». Но давайте разберемся в сути эмпиризма, условно поддерживая его деление на классический и неклассический, и исследуем его основную мечту - мечту превратиться в фундаментальную теорию - онтологию или философию. Соответственно делению эмпиризма на классический и неклассический выделяют его классическую и неклассическую онтологии. Неклассическую онтологию принято называть антисубстанциализмом, однако следует обратить внимание и на то, что теории эмпиризма классического периода носят ярко выраженный несубстанциальный характер, поэтому антисубстанциализм в более широком понимании (теории внешнего и внутреннего опыта) - явление, сопровождающее всю историю философии. Соответственно, и субстанциализм по большому счету явление для философии вневременного характера.
Эмпиризм классический. Исторически первой формой эмпиризма был эмпиризм сенсуалистический. И первым идеологом сенсуалистического направления в эмпирической онтологии был Аристотель. Он строил онтологию эмпиризма, выводя теорию из опыта и требуя соответствия теории опыту, дающему описание физической реальности. Аристотель был уверен, что условием познания всеобщего является индуктивное обобщение, которое невозможно без чувственного восприятия. Именно к аристотелевскому учению восходит эмпиризм умеренного, имманентного реализма схоластики средних веков и последующего времени. Основателем идеологии нововременного эмпиризма считают Ф. Бзкона. Как, полагают, он расширил рамки простого опыта, недостатки которого не компенсирует даже помощь инструментов, приборов. Полагают, что это был не просто шаг за рамки простого опыта, а шаг к живому, т.е. практическому созерцанию, или к практике как к определенной форме деятельности (и действительно практика может быть различной, практика этики, например, вообще не имеет отношения к чувственному восприятию). Однако сам Бэкон указывал на то, что чувственная практика только тем отличается от простого чувственного восприятия, что предоставляет последнему больше, чем в пассивном созерцании возможностей для органов чувств [7. С. 299].
Вначале сенсуализм исходил из того, что реальность представлена только вещественно-телесным миром, позднее добавилось представление о поле (магнитном, электрическом и т.д.). Тут чувственные восприятия (главным образом через посредство приборов) выступают единственным источником познания реальности. С одной стороны, субъективно (исходя из качеств органов чувств) представленный в сознании образ воспринимается как нечто находящееся за пределами организма, т.е. как различные качества внешних вещей эмпирического мира, а с другой - он отталкивается от того факта, что для восприятия характерно специфическое переживание прямого, непосредственного контакта с вещественно-телесным миром. А непосредственное знание (в отличие от опосредованного) со времен древних греков считается истинным. На самом деле сенсуализм принципиально не может иметь дела с непосредственно данным, его объект всегда опосредован органами чувств, так как в их качестве он и дан сознанию. Только свойства, качества органов чувств в их модификации практикой непосредственно представлены сознанию. Иммануил Кант «скандалом философии и общечеловеческого разума» назвал отсутствие убедительного доказательства существования вещей вокруг нас.
Свойства и качества вещей внешнего эмпирического мира недоступны восприятию как "вещи в себе" и никакие технические приборы неспособны перешагнуть этот барьер. И элементарная логика это обоснует, поэтому и возникают такие концепции как неореализм и нейтральный монизм, пытающиеся хоть как-то сгладить этот дефект эмпиризма. Образ и представление об объектах эмпирической практики создают только иллюзию познания внешних качеств, они крайне субъективны [1. С. 123 - 126] (недаром по этому поводу возникла «теория иероглифов»), хотя для самой практики, для жизнеобеспечения человека это решающей роли не играет (практика - критерий полезности, а не истины). Субъективный мир образов и представлений, как имманентное, замкнут, ограничен рамками качеств, которыми обладают наши органы чувств, и рефлексией понятий, полученных путем абстрагирования от этих качеств. Если бы не это обстоятельство, не возник бы и солипсизм Беркли и Юма.
В ХХ веке с классическими проблемами эмпиризма столкнулся неопозитивизм. Он также ориентировался на сциентизм с его эмпиризмом, но в теории этого эмпиризма ведущей становится математическая логика, которая выступает в форме организации чувственно данного. Факты же могут быть познаны только через посредство чувств. Индукция в этой схеме занимает промежуточное положение вместе с интерпретацией фактов. Неопозитивизм не строил, как классический сенсуализм, эмпирической онтологии. Он ограничивался «непосредственным» опытом и анализом языка, но уйти от преследующих эмпиризм обобщающих абстракций не мог. Эмпирическая проверка теоретических положений столкнулась с непреодолимыми сложностями. Критический рационализм и постпозитивизм сформулировали эту трудность наиболее четко. «Чистых» фактов, не затронутых концептуальными положениями, не существует, самый элементарный эмпирический факт («протокольное предложение») нагружен теориями, т.е. является следствием той или иной интерпретации. Эмпирические факты интерпретируются, исходя из каких-то теорий, но из них же должны выводиться и дедуктивные системы, на которые возлагалось столько надежд в обосновании базисных суждений. Круг замкнулся, пороки классического эмпиризма, которые пытались преодолеть новым эмпиризмом, вылезли наружу.
К. Поппер (критический рационализм) противопоставил индуктивному методу неопозитивизма гипотетико-дедуктивный метод. Но когда на место опыта ставятся аксиомы или гипотезы, то они только дублируют индуктивно-эмпирическую схему исследования, где в структуре любого факта содержится гипотеза. Не случайно, когда применение гипотетико-дедуктивного метода сталкивается с трудностями, эквивалентом ему становится описательный метод с его индуктивными понятиями. Дедуктивная логика - неплохой инструмент для выведения следствий из полученного опыта, но ее выводы зависят от исходных эмпирических посылок и, если они различны (что демонстрирует, например, правомерность применения апорий Зеноном), то можно получить прямо противоположные следствия.
Эмпиризм оперирует бессодержательными абстракциями, полученными при обобщении той образной субъективной картины, которая порождается практикой в сознании. Между восприятием и его логическим выражением находится непробиваемая стена. Чувственный образ данной вещи не отражен уже в первых словах, первых обобщающих абстракциях, что обнаружил еще Антисфен. Отсюда «невыразимость чувственно-единичного» [17. С. 174]. Каждое слово обобщает, но обобщение не в состоянии отразить чувственно воспринимаемый объект, оно воспроизводит лишь совокупность некоторых свойств таковых (вид, род, класс и т.п.). Такая совокупность не отражает эмпирического объекта ни как объекта эмпирической реальности, ни как образа, данного в сознании. Индуктивное понятие не сохраняет образности даже в редуцированном виде, - доказывал Гегель, поэтому дедукция (переход от общего к частному) принципиально неспособна восстановить в нем чувственно данное (абстрактно-всеобщее и конкретно-всеобщее в диалектической логике не имеют к этой процедуре никакого отношения).
Мы не знаем, что такое единичное: синтез всех ощущений дает в итоге образ, представление. Но образ хоть и возникает неосознанно, процесс его возникновения можно проанализировать. Он продукт мышления (чаще всего бессознательного), осмысления ощущений, чувственного восприятия и от образа реализуется абстрагирование. Даже зрительное восприятие само по себе бессмысленно, непонятно, если ему не предшествует практика и накопленный опыт. Т. Рокмор делает очень четкий вывод: «Мы никогда не сможем сравнить представление о независимой реальности с самой независимой реальностью» [21. С. 89].
Исходным пунктом для эмпиризма всегда было обобщение, сопровождающееся объединением объектов в классы, роды, виды, множества, но этот результат есть исключительно продукт деятельности мышления. И, как верно заметил Э.В. Ильенков, «эта тенденция ... неизбежно приходит в конце концов к отождествлению конкретного с индивидуальным "переживанием", а абстрактного - с чистой "формой мышления", т.е. со значением общего термина, "знака" языка ...» [13. С. 219]. Эмпирик, пользуясь пустыми абстракциями, не может адекватно описать сущность или содержание эмпирически данного объекта. С абстрактного он начинает, абстрактным же и заканчивает. «... Движение, которое вначале представлялось эмпирику воспарением от чувственно данного к абстрактному (к "умопостигаемому"), оказывается бесконечным хождением от абстрактного к абстрактному же, круговерчением в сфере абстракций. Чувственные же данные оказываются при этом лишь совершенно внешним поводом для чисто формальных операций, проделываемых над абстрактным» [13. С. 232]. Пустые абстракции совершенно оторваны даже от чувственного мира и это пародия на антипсихологизм Платона, когда их называют идеями, или эйдосами.
В природе нет дерева как такового, нет животного как такового и т.д.; береза - это обобщающая абстракция, собака - тоже совокупность некоторых свойств всех собак. Такая совокупность не обозначает эмпирически данный сознанию конкретный объект, она присутствует, как говорил Э.В. Ильенков, лишь в нашей голове, но не в реальности. Хуже того, отбор свойств, на которых основывается обобщение, всегда субъективен. Выбор признака, по которому необходимо проводить классификационное объединение, оказывается довольно субъективным и всегда может быть оспорен. Вот почему «понимание абстракции как процесса концентрации внимания отрицает ... вообще возможность логической теории абстракции» [20. С. 5]. В описании эмпирического знания все абстрактно и абстрагировано, все различается лишь степенью абстрактности. Из сказанного можно сделать лишь один вывод: эмпиризм и чувственно воспринимаемое (чувственная практика) это далеко не одно и то же.
Постпозитивизм после долгих исканий позитивизма пришел к выводу, что научное знание не может быть разделено на уровни: уровень наблюдения (эмпирический) и уровень теории (теоретический). Всегда теория определяет любое эмпирическое высказывание, предшествует ему. «Эта концепция … решительно порывает с целым рядом старых традиций в анализе науки» [16. С. 266]. Опыт не просто «теоретически нагружен», а нам в нашей рефлексии сознания он вообще дан только как теория. Нужно отбросить предрассудок о непосредственном эмпирически чувственном знании - это миф, живучая легенда. Познание чувственного восприятия всегда предполагает какой-то анализ (иначе не о чем будет сообщать), т.е. оно всегда реализовано в абстракции, обобщении независимо от того простое это описание, теория или логика с ее дедуктивными выводами. Допускается ли элемент идеализации или допущения, прогноза, вывода, как в неклассической логике, в основе их лежит обобщение, а следовательно все это имеет общее название - эмпиризм. Различие в степени абстракции не выводит за рамки эмпиризма, введение дополнительных, допускаемых параметров (идеализация, различные допущения, прогноз в выводном знании и т.п.) - тоже. Поэтому в свете истории вопроса детским лепетом кажутся дискуссии о соотношении эмпирического и теоретического, наблюдаемых и ненаблюдаемых объектов.
Практика служит удовлетворению жизненных потребностей человека, а потре6ности эти порой удовлетворяются и тогда, когда они следуют прямо противоположным концепциям. Практика, как доказал постпозитивизм, довольно сомнительный критерий истины, опыт - голый король эмпиризма. Обращаясь к анализу истории науки, он довольно убедительно показал: 1) теории (о сущности эмпирических объектов), которые обслуживали практические интересы, значительно изменялись со временем; 2) вместо поиска истины происходило простое накопление эмпирических знаний, которое и выдавалось за истину («увеличение эмпирического содержания» по Попперу).
Классический эмпиризм, как теория, несмотря на то, что и до настоящего времени он поддерживается многими философскими концепциями, несостоятелен ни в практическом плане, ни в теоретическом. Глубокое заблуждение кроется в том убеждении, что чувственный опыт является единственным источником информации о внешнем мире. Давайте вспомним Платона - разве практика этики воспринимается органами чувств, и что-то в ней есть от ощущений или абстракции от них? Этическая практика интеллекта радикально, качественно отличается от практики ощущений, практики чувственно воспринимаемого [24. С. 122 - 132]. Исследователей с толку сбивает то обстоятельство, что чувственная сфера является более низшим уровнем, который считают «базовым», «фундаментальным» для организма. Однако так можно, опускаясь по ступеням иерархии уровней организма, дойти до уровня атомов и элементарных частиц. Чтобы соблюдать этику, мы должны пользоваться органами чувств (на самом деле есть практика этики, практика переживаний и практика органов чувств [24. С. 140 - 154]), но чтобы пользоваться органами чувств, мы должны иметь обменные процессы со средой (движение, круговорот молекул) и т.д. и т.п. Но попробуем в мысленном эксперименте убрать органоиды или молекулы (и это не говоря уже об атомах) и станет ясно, что при такой редукции ни о каком самостоятельном чувственном воспрятии и его практике речи вести невозможно. Однако же это не будет являться доказательством того, что оно не существует. Нельзя путать условие (нижележащие уровни, включая чувственную сферу, отражающую чувственную практику) и непосредственную причину - в нашем случае этическое восприятие, порождающее этическую практику. Чувственное восприятие и чувственная практика являются только условием, а не непосредственной причиной интеллекта и этической практики. Условием всегда является наличие нижележащих уровней по отношению к вышележащим, а то, что редукционизм условие (в данном случае - одно из множества условий) превращает в непосредственную причину, так это дефект методологии эмпиризма, который он упорно не желает признавать.
Эмпирический материал крайне разнороден, а опыт крайне субъективен: мало того, что нам даны при его реализации только свои собственные чувственные данные (качества органов чувств), а наши понятия (слова) в силу образующей их обобщающей абстракции не могут отразить единичного, он, как еще выяснилось, всегда нагружен теорией и не всегда той, которая нас устраивает. Вот и попробуй применить традиционную формальную логику, например, логику тождества (А=А) к эмпирическому материалу. Захочешь ее соблюсти, да не всегда получается. На этом фоне и возник спор субстанциалистов с антисубстанциалистами - одни говорят, что эмпирический материал несовершенен, а другие - наоборот, что это логика несовершенна и пора ее менять. Подходы диаметрально противоположные.
Логика. Неспособность отразить в опыте объективную реальность практиками не признается, хотя логически непротиворечивых доводов и не приводится. Поэтому взоры эмпиризма устремились на поиск «адекватной логики». Наиболее перспективными казались два типа логик: логика диалектического материализма и современная неклассическая логика - обе возникли в XIX веке. Что касается диалектической логики марксизма, то критику ей мы давали в 1991г. вкупе с кратким анализом «Капитала» К. Маркса [22], тут же мы отметим только главные недостатки этой логики, извратившей и выхолостившей основное содержание платоно-гегелевской диалектики.
Логика Платона возникла как реакция на кризис древнегреческого эмпиризма. Это учение о сверхчувственном мире и приложимо оно только к нему. Марксистская попытка применить эту логику к эмпирическому материалу в качестве метода имела следующие следствия. 1. Из априорной науки эта логика превратилась фактически в эмпирическую, ее категории стали представляться результатом предельного обобщения. 2. Логику пришлось упростить и «фрагментировать», т.е. расчленить на отдельные законы, после чего ничего диалектического в ней вообще не оставалось. Она перестала отражать специфику субстанции, но принципиально не могла отразить и эмпирический мир. 3. По отношению к эмпирическому материалу и тем индуктивным обобщениям, которые, сопутствуют его познанию, она, как метод, могла выступить только в качестве диктата, что на практике выливается в волюнтаризм. Это новая форма гераклитизма, диалектикообразность. Платон и критиковал за это герактитовское учение.
До XIX века логики не знали, что такое неклассическая логика, но знали, что аристотелевская традиционная имплицитно присутствует в естественном языке. А так как присутствует во всех языках мира, то и возникло понимание того, что она врожденна. Традиционная формальная логика играет особую роль в анализе концепций. Все эмпирические теории внешнего и внутреннего опыта, рациональные и иррациональные и даже мистические в качестве «металогического» (метатеоретического) своего обоснования используют законы классической традиционной логики. И вся их эволюция канализируется, направляется выявившейся нелогичностью теории (яркий пример - критика феноменологии Гуссерля его последователями).
ХХ век - век научно-технической революции. Кризис философии эмпиризма интуитивно или явно осознаваемый требовал адекватного этой революции методологического подхода, но ни гегелевская философия, ни марксистская не оставили ничего действенного. Надежды оставались на реформирование традиционной формальной логики. Еще Ф. Бэкон высказывал неудовлетворенность ее предназначением. По его мнению «Органон» Аристотеля не только бесполезен, но и глубоко вреден для науки, поскольку не является инструментом научного исследования, тормозит развитие наук, служит основанием заблуждений. Аристотель учит лишь ведению пустопорожних споров. Собственно эту мысль и высказывали известные логики ХХ века. Так, Н.А Васильев заявлял, что если логика не имеет отношения к математике, то не имеет отношения и к здравому смыслу, ибо «частное суждение представляет для логики значительные трудности, употребление его полно двусмысленности» [9]. Эту двусмысленность и требуется прояснить. Традиционная формальная логика, о которой Аристотель сказал, что «... будучи способом исследования, она прокладывает путь к началам всех учений» [3. 101b 3], не отражает закономерностей конкретных (частных) объектов природы (не приемлет аналитических методов), Она есть только способ мышления, организует его последовательность, выверяет логику дедукции в отношении чего бы то ни было.
Традиционная логика отличается от математической тем, что она безразлична к объекту анализа, заведомо допускает, что он вообще может не иметь отношения к научности и реальности. Главное, чтобы вывод не противоречил посылкам. Никакую «глубину познания мира» этот способ мышления сам по себе не выявляет. А в отношении эмпирии только накопленный опыт и интуиция исследователя гарантируют верность исходных посылок, предоставленных для дедукции. Выше этого эмпирическое стремление к объективности подняться не может. Недооценка интуиции в истории развития науки обернулась недооценкой традиционной логики. Сильная ее сторона - двузначность, которая резко ограничивает релятивность в анализе истины (релятивизм и субъективность всегда шли рука об руку)! В познании же реальности либо есть истина, либо ее нет, а все остальное связано с так называемым человеческим фактором ( в оценке, в прогнозе, в коммуникациях т.д.). Сильные стороны традиционной логики используются в математике (классическая двузначная математическая логика), в платоновско-гегелевском субстанциализме (тезис и антитезис диалектической логики). Традиционная логика (ее законы) основа нашего естественного мышления, она имплицитно, бессознательно присутствует в речи. В отличие от логики неклассической она врожденна, присутствует во всех языках мира.
Итак, традиционная формальная логика не может быть методом конкретных наук, а метод в сложившейся ситуации нужен по зарез и ничего, кроме традиционной логики (диалектическая была выхолощена и дискредитирована марксистской философией) под рукой не было. Участь ее была предрешена, ее стали переделывать, приспосабливать к анализу научного мышления. Весь этот процесс назвали громко и «доходчиво»: «кризис традиционной логики и создание неклассической». Эту новую неклассическую логику полагают неким наиболее общим и точным методом мышления и даже сравнивают ее понятия с диалектическим эйдосом.
В конце XIX - начале ХХ веков были заложены основы так называемой математической, или символической логики. Ее суть заключается в том, что для обнаружения истинного значения выражений естественного языка можно применять математические методы, в такой функции она компенсирует недостатки естественного языка. Именно использование символической (математической) логики отличает современную логическую науку от традиционной. Если традиционная безразлична к эмпирическим проблемам, то математическая логика допускает разрешимость любой такой проблемы, правда отмечается, что многие области науки, такие, например, как история или культура не приемлют математических методов [26. С. 73 - 74], не приемлет их и диалектическая логика.
Традиционная логика априорна, многие логики полагают, что априорна и математическая логика и конструируют своеобразную априористическую философию математики [19]. При этом в основу доказательства априорности кладется система «некорректируемых аподиктических очевидностей». Классические истоки априорного знания (Платон - Гегель) опирались на субстанциализм, субстанциальность души (диалектическая логика, отражающая субстанцию души). Другие истоки априоризма были недостаточно конкретизированы: априорное присуще субъекту по его природе (И. Кант), присуще всем субъектам, едино для любого мышления (Э. Гуссерль), онтологически истинное (В.Я. Перминов [19. С. 156]). Все это при желании можно истолковать и в духе той же субстанциальности души. Еще одним обоснованием априорности математики занимается концепция «структурирующей деятельности ощущения», как врожденное реагирование на воздействие среды. Так, Б.В. Губин считает, что самым глубоким основанием для математики и логики являются принципы выработки ощущения с его установлением границ и причинной реакции на него [12]. Слабым местом этого подхода, характерным вообще для эмпиризма, является путаница причины и следствия, когда за причину выдается следствие. Чувственное восприятие само по себе никакой анализирующей и структурирующей деятельностью не обладает (представление требует синтеза, переработки данных различных органов чувств) - оно пассивно без анализа нервной системой. А вот эмпирический мир (в отличие, скажем, от сверхчувственного субстанциального) структурирован и его структурные элементы имеют границы. 2 + 2 = 4, это может быть и упорядоченная мыслью структурированность эмпирического мира: (1 + 1) + (1 + 1) = 1 + 1 + 1 + 1, и пространственные отношения групп этой структурированности. Отсюда любой символ арифметики отражает структурность эмпирического мира.
Допустим символ или оператор логики не выведен в обобщении, а интуитивно содержится в подсознании или заимствован из культуры логики, но ведь при желании его можно получить и в этой процедуре обобщения. Все это доказывает, что символы математики имеют свой источник в эмпирическом мире в виде его структурированности и границ объектов, а в интеллектуальной сфере возникают как результат предельного обобщения, в котором «стерты» индивидуальные черты объекта. Опыт не только условие создания числа, но и его источник. Когда-то Г. Фреге пытался опровергнуть возможность получения такого символа как число путем генерализующей абстракции. Он явно путал акт представления образа с актом абстрагирования, полагая, что в начальном абстрагировании должна сохраняться какая-то индивидуальность представления и индивидуальность эмпирческого объекта [28. С. 51]. Качественное различие между первыми абстракциями (словом) и математическими символами отсутствует - ни те, ни другие не отражают ни чувственно данного объекта, ни даже его образа. Центральное звено математической логики - символ накрепко привязывает ее к эмпирии с ее абстрактной сущностью. Платонизм в формальной логике, независимость ее от эмпирии это миф, выдающий желаемое за действительное. Операторы тоже отражают эмпирию, практику, деятельность и интеллектуальную, и научную, и физиологическую, хотя и в предельно абстрагированном виде.
Неклассическая логика призвана служить базовым инструментом почти любой науки, однако это не пассивное, не зеркальное отражение эмпирии. У нее есть свой предмет, составляющий ее метод и ее собственные проблемы: выяснение условий получения истинных заключений в процессе вывода, анализ связей высказываний, отношения между терминами и т.д. и т.п. Поэтому неклассическая логика характеризуется двумя моментами. 1. Она не свободна от обобщений. Обобщения представлены в предельно абстрактном виде, хотя степень абстрактности может и снижаться, например, в «комплексной» логике А.А. Зиновьева. 2. Разрабатывает проблемы своих способов и методов (выводное знание), с помощью которых исследуется уже опосредованное абстрактными построениями знание об эмпирической реальности, но она совершенно неверно называет это мышлением.
В современной логике отсутствует единое представление о ней, но в любом случае - она эмпирическая наука. Таким образом, неклассическая (математическая) логика - это уже инструмент самого научного исследования, его аналитический метод. Конечно, она анализирует не эмпирический объект как таковой, а накопленные знания о нем, хотя разница, как мы выяснили, весьма и весьма условная. Декларируется, что она изучает мышление, однако под мышлением подразумевает не рефлексию сознания, а способ получения выводного знания, определенную схему вывода (доказательства и опровержения). Это действительно схема, ибо символы и операторы логики обладают определенной «жесткостью» (принудительный характер правил дедуктивного умозаключения), направляют, канализируют весь процесс дедукции и в этом смысле совершенно не зависят от мышления, как не зависит от него любой автоматизм. Традиционной логике предшествует интуиция, а в неклассической, как показал еще В.С. Библер, отказ от интуиции мышления замещается автоматизмом структуры логических схем и исчезает проблема перехода от фактов к теории [6], зато становится возможной декларация о независимости логики от эмпирии. «Автоматизм» традиционной логики продиктован свойствами души, ее субстанциальностью (она часть интуитивно данной диалектической логики), а какова субстанция неклассической логики, каков ее носитель? Эйдос, о котором сгоряча говорил Г. Фреге? Но у пустой абстракции, пустой формы эйдос как содержательная, конкретная идея исключается [23].
Перемены, происшедшие в логике в 20 в., приблизили ее к «реальному мышлению» и тем самым к человеческой деятельности, одной из разновидностей которой она является. Современная логика с особой наглядностью показала, что развитие ее тесно связано с практикой теоретического мышления и прежде всего с развитием науки. Конкретные рассуждения дают логике. материал, из которого она извлекает то, что именуется логической формой, логическим законом и т.п. Теории логической правильности оказываются очищением, систематизацией и обобщением практики мышления. Она предметно зависима, т.е. зависима от практики - с изменением толкования эмпирического предмета меняется или уточняется вся надстройка знаний о нем, его логика [18. С. 200]. Логическиезаконы - такие же продукты человеческого опыта, как и аксиомы евклидовой геометрии, тоже казавшиеся когда-то априорными.
Переход к многозначным логикам есть переход к логике эмпирической ситуации (несмотря на предельно обобщающие абстракции, или символы) с ее неоднозначностью, текучестью, неопределенностью, т.е. релятивностью. Это шаг к «подлинно человеческой логике» с ее бесконечно многими истинностными значениями, шаг, который намертво пригвоздил неклассическую логику к эмпирии. Учитывая все пороки эмпиризма, можно сказать, что неклассическая логика по сути исследует способы исследования всех следствий эмпирических дефектов и предлагает эмпирику как их лучше описать. В естественных науках (и это следует подчеркнуть) неклассическая логика не добавляет истины эмпирии, создает видимость ее научности, закрепляет эмпирическое panta rhei. Как аналитический метод эмпирии она есть эмпирическая наука, действительным основанием которой является гераклитизм. Все эмпирические знания и опосредованные знания об эмпирии, накопленные ранее, суть знания, полученные путем индукции и дедукции. Вот эти знания и выверяет неклассическая логика, проверяет их истинность, но парадокс в том, что истина или ложь получены до этой логики, а она как бы облекает научностью полученное, давая ему анализ и развитие. Логика убеждает нас, что вот теперь-то ученый имеет в своем арсенале самый надежный способ мышления, гарантирующий его от ошибок, но в этом и заключена самая большая ложь. И это подтверждается тем, что что доказательства вовсе не обладают абсолютной, вневременной строгостью. Даже способы математической аргументации на деле историчны и социально обусловлены. В разных логических системах доказательствами считаются разные последовательности утверждений, и ни одно доказательство не является окончательным.
Релятивизм преследует неклассическую логику. Если логика марксистской диалектики грешит волюнтаризмом, то неклассическая - приспособленчеством (и это при всей декларируемой и кажущейся независимостью ее от эмпирического материала). Благо дело под рукой логический плюрализм, выведет любую сущность, интуитивно или осознанно подберет подходящий логический аппарат или тут же сочинит новый, соответствующий изменениям в накопленных знаниях, а они зависят от эмпирических интерпретаций. Сам Эйнштейн как-то иронически заметил, что математика - единственный совершенный способ, позволяющий обвести самого себя вокруг пальца.
Ни попытки дополнить или ограничить законы классической формальной логики, ни попытки вообще отойти в этом движении от нее («постовские системы») не создадут никакой действенной методологии столь необходимой эмпиризму со всеми его пороками, что особенно касается онтологии эмпиризма. Вот почему многозначные логики, как будто бы более близкие людям, чем двузначная, не получают широкого распространения и применения - традиционная логика кажется надежнее.
Все надежды на то, что принятие нового языка описания эмпирических объектов приблизит к истине, можно сказать, что уже рухнули вместе с тем, как логики стали говорить на разных языках. Логика все больше и больше превращается в изолированную науку, замкнулась в себе и стала непонятной для многих. Особенно настораживает то обстоятельство, что в среде самих логиков обнаруживается своеобразная слепота по отношению к элементарным логическим ошибкам в основополагающих работах классиков логики Г. Кантора, Д. Гильберта, Б. Рассела, Дж. Пеано и др., на что обращал внимание еще Анри Пуанкаре (15).
= = = Продолжение во второй части..
Понравилась статья? Запомни её сам и поделись с друзьями!
Поделиться
[Версия статьи для печати]
Автор: Семёнов Владимир Васильевич | Опубликовано: 15.07.2009 | Просмотров всего: 3655