Дайте места Китаю в мировой экономике
Making room for China in the world economy
Dani Rodrik
17 December 2009 VOX
Политики обвиняют недооцененный юань в глобальных дисбалансах. Родрик считает, что недооцененная валюта повышает экономический рост Китая, а это, в свою очередь, хорошо для восстановление мировой экономики и борьбы с нищетой. Китай может сохранить свой рост без торговых дисбалансов, если ему удастся ввести промышленные субсидий для компенсации роста юаня. Лучше субсидировать товары напрямую , чем субсидировать их косвенно, через обменный курс. Это идет вразрез с правилами ВТО, но от этого не теряет экономического смысла.
По мере выхода из кризиса, мировая экономика сталкивается с двумя явно противоречивыми требованиями. С одной стороны, достижение глобальной макроэкономической стабильности и предотвращение протекционистской реакции требует уменьшения огромных дисбалансов текущего счета аналогичных тем, что мировая экономика переживала в преддверии кризиса. С другой стороны, для возвращения к быстрому росту в развивающихся странах необходимо, чтобы они продолжили свое завоевание мирового рынка промышленных товаров.
Проблема решения этих противоположных задач является олицетворением американо-китайских двусторонних отношений. Американские (и европейские) политики обвиняют Китай в занижении курса юаня, который как они утверждают, является главной причиной огромного положительного сальдо торгового баланса Китая (Cline and Williamson 2009). Китайские лидеры сопротивляются давлению, опасаясь, что удовлетворение данных требований будет подрывать конкурентоспособность китайских товаров на мировых рынках, уменьшать экспорт, и в конечном итоге уменьшать рост. Аргументы китайской стороны, как правило, не воспринимаются западными комментаторами, которые утверждают, что китайцам необходимо отойти от экспорта и начать развивать сектор услуг.
Но если рост в основном зависит от поставок современной промышленной продукции и других торгуемых товаров, в противоположность неторгуемым товарам и сфере услуг, то позиция Китая, как мне кажется, имеет большую силу, чем полагают критики. Стандартное предложение поправить текущий счет Китая состоит из двух идей: расширения расходов и повышения курса реминби, это приведет к смене структуры экономики от товарной и к нетоварной. Это может быть хорошо для макроэкономической сбалансированности в Китае и где-нибудь еще, но почти наверняка окажет неблагоприятное воздействие на экономический рост Китая - и оно может быть достаточно большим, чтобы угрожать социальной и политической стабильности в стране.
Товары как двигатель экономического роста
Что общего в истории Японии, Южной Кореей, Китая и всех других суперзвезд роста? Все они строят свои стратегии роста на развитии промышленного потенциала, чем на специализации в соответствии с их преобладающими сравнительными преимуществами. Каждая из этих стран стала промышленной сверхдержавой в короткий срок - и намного быстрее, чем можно было бы ожидать исходя из их обеспеченности ресурсами. Экспортный сектор в Китае была создан на основе стратегических государственных инвестиций и промышленной политики, побуждающей иностранные компаний к передаче технологий; сегодня китайский экспорт достиг таких уровней, которые можно было бы ожидать от страны в три или четыре раза богаче Китая.
Быстрорастущими странами становятся те, которые в состоянии осуществлять быстрые структурные преобразования от деятельности с низкой производительностью ("традиционной") к деятельности с высокой производительностью ("современной"). Эти современные отрасли в основном отрасли рыночных продуктов (tradable products), и в рамках рынка, они в основном являются промышленными товарами (хотя и сектор торгуемых услуг также становится важным). Рисунок 1 показывает, жесткую связь между промышленной занятостью и экономическим ростом, в таких странах.
Рисунок 1. Регрессия, каждая точка 5летнее среднее между экономическим ростом и долей занятых в промышленности, подробнее см. http://www.hks.harvard.edu/fs/drodrik/Growth%20after%20the%20crisis.pdf
Почему переход на современную промышленную деятельность становится двигателем экономического роста?
Как я уже писал (Rodrik 2008), и в соответствии с давней традицией двух секторных моделей экономики (dual-economy models), ответ заключается в том, что существует значительный разрыв между общей предельной производительностью (social marginal productivities) в традиционной и современной частях экономики развивающихся стран. Даже очень бедные страны занимаются экономической деятельностью - садоводство в Эфиопии, автосборка в Индии, потребительская электроника в Китае - где производительность труда не слишком далека от того, что мы наблюдаем в развитых странах. Поскольку ресурсы переходят от традиционных видов деятельности к новым это увеличивает производительность труда в масштабах всей экономики.
Этот разрыв обусловлен широким спектром причин, которые являются специфическими для слаборазвитых стран. Я рассматриваю две широкие категории. Первая группа причин связана с институциональной слабостью - туда входят такие вопросы, как слабая защита прав собственности и слабое обеспечение выполнения контрактов - они дают о себе знать более интенсивно в рыночной деятельности. Вторая группа связана с различными провалами рынка и внешними эффектами (экстерналиями или здесь) - например, эффекты обучения и координационные провалы - присущими современной деятельности. В обоих случаях, производственная деятельность и инвестиции недостаточны в условиях рыночного равновесия. Все, что ускоряет структурные преобразования в их направлении позволяет ускорить темпы экономического роста.
Причиной того, что заниженный курс валюты работает в качестве мощной движущей силы экономического роста является то, что он действует как своего рода промышленная политика. Благодаря повышению внутренних относительных цен торгуемой экономической деятельности, они увеличивают прибыльность такой деятельности, и раскручивают потенциал и занятость в современных промышленных секторах, которые являются ключевыми для экономического роста. Как подробно обсуждается в Родрик (2008), связь между заниженным курсом валюты и высоким ростом является очень надежной чертой послевоенного развития, особенно для стран с низким доходом.
Занижение курса юаня
У Китая не всегда был такой огромный внешний дисбаланс или недооцененная валюта. В самом деле, до начала нынешнего десятилетия КНР никогда не имела профицита счета текущих операций выше 4% от ВВП. С 2001 года, профицит Китая начал свой неумолимый рост более чем к 10% в 2007 году. Индекс недооценки, использованный мной в Родрик (2008) также достиг дна в 2001 году и увеличивался в последующий период (Рисунок 2).
Рисунок 2.
Интересно, что именно в 2001 году Китай после нескольких лет переговоров наконец то вступил в ВТО. Не может быть простым совпадением тот факт, что существующий дисбаланс баланса Китая начал увеличиваться и недооценка валюты начала расти, как только страна стала членом торговой организации. Членство в ВТО затруднило китайцам, если не сделало невозможным, содействие своим отраслям с помощью промышленной политики, на которую страна полагалась раньше. До конца 1990-х, промышленность Китая пользовалась широким кругом стимулов, в том числе высокими тарифными барьерами, инвестиционными льготами, субсидированием экспорта и внутренними требованиями к иностранным фирмам. Поэтапный отказ от этой политики был условием членства Китая в ВТО. От уровней, которые были одними из самых высоких в мире еще в начале 1990-х годов, китайские импортные тарифы упали до однозначного значения к концу десятилетия. Были ликвидированы требования местного содержания и экспортные субсидий. Занижение валютного курса, или защита на основе валютного курса, де-факто стало их заменой.
А что если Китай перестанет расти?
Если заниженный курс юаня поддерживал недавний рост, то какой удар будет нанесен китайской экономике, если КНР укрепит свою валюту (в условиях отсутствия компенсирующего изменения в промышленной политике)? Ранее я исследовал регрессии которые предполагают, что частичная корреляция между моим индексом недооценки и ежегодными темпами роста составляет 0,026 для развивающихся стран. (По доводам, изложенным в этой работе, я склонен думать об этом как причинном отношении) Однако в случае с Китаем эта оценка возрастает до 0,086, что гораздо большее число, которое может быть связано с большим запасом и избытком рабочей силы и огромным разрывом в уровнях производительности современных и традиционных секторов экономики (рис. 3). Эта оценка означает, что 10% рост курса приведет к сокращению роста в Китае на 0,86 процентного пункта.
Рисунок 3. Отношения между недооценкой и экономическим ростом среди всех развивающихся стран и Китае.
Подробнее: http://www.brookings.edu/~/media/Files/Programs/ES/BPEA/2008_fall_bpea_papers/2008_fall_bpea_rodrik.pdf
По многочисленным данным, в том числе и моей собственной оценке (основанной на сравнении ценовых уровней с поправками на эффект Баласса-Самуэльсона), китайская валюта недооценена примерно на 25%. Исправление недооценки может привести к снижению китайского роста на 2,15 процента в год (= 0.25x0.086). Это значительный эффект, даже по меркам рекордного роста в Китае. Самое главное, замедление темпов роста на указанную величину отправит Китай ниже 8% порога определенного его руководством, и скорее всего необходимого для поддержания социального мира и предотвращения социальных конфликтов.
Никто не знает откуда взялся этот уровень в 8%, очевидно, он не имеет научной основы. Многие эксперты считают, что китайское общество и государство в состоянии пережить рост значительно ниже, чем этот. Тем не менее, даже если политические последствия могут быть оставлены в стороне, это замедление едва ли было бы желательным результатом, так как самая мощная из когда-либо известных миру машин по сокращению нищеты заметно притормозила бы. Это верно, что другие страны, которые полагаются на экспорт для быстрого роста - такие, как Германия, Япония и Корея - в конечном итоге должны позволить своим валютам укрепиться. Но Китай все еще очень бедная страна, чуть выше одной десятой уровня дохода США. КНР имеет огромный запас избыточной рабочей силы в сельской местности. Кроме того, он должен жить с ограничениями на свою промышленную политику, которые ни одна из этих стран во времена до ВТО не соблюдала.
Каналы связывающие недооценку и рост
Реальный обменный курс влияет на торговый баланс, предложение экспорта, а также на производство товаров. Какой из этих каналов преобразует недооценку в экономический рост? В Родрик (2009) я провел серию сравнений этих соперничающих между собой механизмов. Я обнаружил, что промышленная деятельность доминирует над экспортом и сальдо торгового баланса. В частности, когда промышленность и доля экспорта взаимодействуют друг с другом, оба фактора являются статистически значимыми, однако, согласно оценкам воздействие промышленной деятельности более чем в два раза сильнее. Рост в одно стандартное отклонение промышленной доли, по оценкам, увеличивает рост на 1,6 процентных пункта, тогда как соответствующее увеличение доли экспорта усиливает рост только на 0,7 процентных пункта. Кроме того, выясняется, что полученный результат относительно доли экспорта не является устойчивым.
Выгоды для Китая и развивающихся стран, которые они получили в результате положительного сальдо торгового баланса и экспорта, как их "двигателя роста" ясны. Что действительно важно, это производство торгуемых товаров (в моих расчетах это доля промышленного производства). Ни экспорт сам по себе, ни торговый профицит в целом, не являются ключевыми факторами - до тех пор пока внутренний спрос на товары может быть увеличен наряду с внутренним предложением.
Структурные изменения и рост без профицита
Хорошей новостью является то, что не существует внутреннего конфликта между экономическим ростом Китая и желанием других стран иметь разумный баланс внешних расчетов. Что действительно важно для экономического роста в развивающихся странах таких как Китай, так это не размер их торгового баланса, и даже не объем их экспорта, а производство нетрадиционных торгуемых товаров (non-traditional tradables), которое может увеличиваться без предела, пока внутренний спрос (в то же время и на те же товары) растет.
Поэтому есть простое решение. Можно позволить юаню укрепляться, и, следовательно, устранить активное сальдо торгового баланса, но до тех пор осуществлять дополнительные меры поддержки современных товаров напрямую. Такая политика, в сочетании с макроэкономической политикой направленной на текущий счет, может достичь как внешнего баланса так и структурных изменений в пользу современных товаров. Лучше субсидировать товары непосредственно, чем субсидировать их косвенно, через обменный курс, тоже происходит при налогообложении внутреннего потребления товаров.
Такие субсидии идут в разрез с правилами ВТО. Но имеют экономический смысл.
References
Cline, William, and John Williamson (2009). “Equilibrium exchange rates,” VoxEU.org, 18 June.
Rodrik, Dani (2009) “Growth after the Crisis,” Harvard Kennedy School, unpublished paper, September.
Rodrik, Dani (2010) “Making Room for China in the World Economy,” American Economic Review, Papers & Proceedings, May, forthcoming.
Rodrik, Dani (2008) “The Real Exchange Rate and Economic Growth,” Brookings Papers on Economic Activity.
Dani Rodrik
17 December 2009 VOX
Политики обвиняют недооцененный юань в глобальных дисбалансах. Родрик считает, что недооцененная валюта повышает экономический рост Китая, а это, в свою очередь, хорошо для восстановление мировой экономики и борьбы с нищетой. Китай может сохранить свой рост без торговых дисбалансов, если ему удастся ввести промышленные субсидий для компенсации роста юаня. Лучше субсидировать товары напрямую , чем субсидировать их косвенно, через обменный курс. Это идет вразрез с правилами ВТО, но от этого не теряет экономического смысла.
По мере выхода из кризиса, мировая экономика сталкивается с двумя явно противоречивыми требованиями. С одной стороны, достижение глобальной макроэкономической стабильности и предотвращение протекционистской реакции требует уменьшения огромных дисбалансов текущего счета аналогичных тем, что мировая экономика переживала в преддверии кризиса. С другой стороны, для возвращения к быстрому росту в развивающихся странах необходимо, чтобы они продолжили свое завоевание мирового рынка промышленных товаров.
Проблема решения этих противоположных задач является олицетворением американо-китайских двусторонних отношений. Американские (и европейские) политики обвиняют Китай в занижении курса юаня, который как они утверждают, является главной причиной огромного положительного сальдо торгового баланса Китая (Cline and Williamson 2009). Китайские лидеры сопротивляются давлению, опасаясь, что удовлетворение данных требований будет подрывать конкурентоспособность китайских товаров на мировых рынках, уменьшать экспорт, и в конечном итоге уменьшать рост. Аргументы китайской стороны, как правило, не воспринимаются западными комментаторами, которые утверждают, что китайцам необходимо отойти от экспорта и начать развивать сектор услуг.
Но если рост в основном зависит от поставок современной промышленной продукции и других торгуемых товаров, в противоположность неторгуемым товарам и сфере услуг, то позиция Китая, как мне кажется, имеет большую силу, чем полагают критики. Стандартное предложение поправить текущий счет Китая состоит из двух идей: расширения расходов и повышения курса реминби, это приведет к смене структуры экономики от товарной и к нетоварной. Это может быть хорошо для макроэкономической сбалансированности в Китае и где-нибудь еще, но почти наверняка окажет неблагоприятное воздействие на экономический рост Китая - и оно может быть достаточно большим, чтобы угрожать социальной и политической стабильности в стране.
Товары как двигатель экономического роста
Что общего в истории Японии, Южной Кореей, Китая и всех других суперзвезд роста? Все они строят свои стратегии роста на развитии промышленного потенциала, чем на специализации в соответствии с их преобладающими сравнительными преимуществами. Каждая из этих стран стала промышленной сверхдержавой в короткий срок - и намного быстрее, чем можно было бы ожидать исходя из их обеспеченности ресурсами. Экспортный сектор в Китае была создан на основе стратегических государственных инвестиций и промышленной политики, побуждающей иностранные компаний к передаче технологий; сегодня китайский экспорт достиг таких уровней, которые можно было бы ожидать от страны в три или четыре раза богаче Китая.
Быстрорастущими странами становятся те, которые в состоянии осуществлять быстрые структурные преобразования от деятельности с низкой производительностью ("традиционной") к деятельности с высокой производительностью ("современной"). Эти современные отрасли в основном отрасли рыночных продуктов (tradable products), и в рамках рынка, они в основном являются промышленными товарами (хотя и сектор торгуемых услуг также становится важным). Рисунок 1 показывает, жесткую связь между промышленной занятостью и экономическим ростом, в таких странах.
Рисунок 1. Регрессия, каждая точка 5летнее среднее между экономическим ростом и долей занятых в промышленности, подробнее см. http://www.hks.harvard.edu/fs/drodrik/Growth%20after%20the%20crisis.pdf
Почему переход на современную промышленную деятельность становится двигателем экономического роста?
Как я уже писал (Rodrik 2008), и в соответствии с давней традицией двух секторных моделей экономики (dual-economy models), ответ заключается в том, что существует значительный разрыв между общей предельной производительностью (social marginal productivities) в традиционной и современной частях экономики развивающихся стран. Даже очень бедные страны занимаются экономической деятельностью - садоводство в Эфиопии, автосборка в Индии, потребительская электроника в Китае - где производительность труда не слишком далека от того, что мы наблюдаем в развитых странах. Поскольку ресурсы переходят от традиционных видов деятельности к новым это увеличивает производительность труда в масштабах всей экономики.
Этот разрыв обусловлен широким спектром причин, которые являются специфическими для слаборазвитых стран. Я рассматриваю две широкие категории. Первая группа причин связана с институциональной слабостью - туда входят такие вопросы, как слабая защита прав собственности и слабое обеспечение выполнения контрактов - они дают о себе знать более интенсивно в рыночной деятельности. Вторая группа связана с различными провалами рынка и внешними эффектами (экстерналиями или здесь) - например, эффекты обучения и координационные провалы - присущими современной деятельности. В обоих случаях, производственная деятельность и инвестиции недостаточны в условиях рыночного равновесия. Все, что ускоряет структурные преобразования в их направлении позволяет ускорить темпы экономического роста.
Причиной того, что заниженный курс валюты работает в качестве мощной движущей силы экономического роста является то, что он действует как своего рода промышленная политика. Благодаря повышению внутренних относительных цен торгуемой экономической деятельности, они увеличивают прибыльность такой деятельности, и раскручивают потенциал и занятость в современных промышленных секторах, которые являются ключевыми для экономического роста. Как подробно обсуждается в Родрик (2008), связь между заниженным курсом валюты и высоким ростом является очень надежной чертой послевоенного развития, особенно для стран с низким доходом.
Занижение курса юаня
У Китая не всегда был такой огромный внешний дисбаланс или недооцененная валюта. В самом деле, до начала нынешнего десятилетия КНР никогда не имела профицита счета текущих операций выше 4% от ВВП. С 2001 года, профицит Китая начал свой неумолимый рост более чем к 10% в 2007 году. Индекс недооценки, использованный мной в Родрик (2008) также достиг дна в 2001 году и увеличивался в последующий период (Рисунок 2).
Рисунок 2.
Интересно, что именно в 2001 году Китай после нескольких лет переговоров наконец то вступил в ВТО. Не может быть простым совпадением тот факт, что существующий дисбаланс баланса Китая начал увеличиваться и недооценка валюты начала расти, как только страна стала членом торговой организации. Членство в ВТО затруднило китайцам, если не сделало невозможным, содействие своим отраслям с помощью промышленной политики, на которую страна полагалась раньше. До конца 1990-х, промышленность Китая пользовалась широким кругом стимулов, в том числе высокими тарифными барьерами, инвестиционными льготами, субсидированием экспорта и внутренними требованиями к иностранным фирмам. Поэтапный отказ от этой политики был условием членства Китая в ВТО. От уровней, которые были одними из самых высоких в мире еще в начале 1990-х годов, китайские импортные тарифы упали до однозначного значения к концу десятилетия. Были ликвидированы требования местного содержания и экспортные субсидий. Занижение валютного курса, или защита на основе валютного курса, де-факто стало их заменой.
А что если Китай перестанет расти?
Если заниженный курс юаня поддерживал недавний рост, то какой удар будет нанесен китайской экономике, если КНР укрепит свою валюту (в условиях отсутствия компенсирующего изменения в промышленной политике)? Ранее я исследовал регрессии которые предполагают, что частичная корреляция между моим индексом недооценки и ежегодными темпами роста составляет 0,026 для развивающихся стран. (По доводам, изложенным в этой работе, я склонен думать об этом как причинном отношении) Однако в случае с Китаем эта оценка возрастает до 0,086, что гораздо большее число, которое может быть связано с большим запасом и избытком рабочей силы и огромным разрывом в уровнях производительности современных и традиционных секторов экономики (рис. 3). Эта оценка означает, что 10% рост курса приведет к сокращению роста в Китае на 0,86 процентного пункта.
Рисунок 3. Отношения между недооценкой и экономическим ростом среди всех развивающихся стран и Китае.
Подробнее: http://www.brookings.edu/~/media/Files/Programs/ES/BPEA/2008_fall_bpea_papers/2008_fall_bpea_rodrik.pdf
По многочисленным данным, в том числе и моей собственной оценке (основанной на сравнении ценовых уровней с поправками на эффект Баласса-Самуэльсона), китайская валюта недооценена примерно на 25%. Исправление недооценки может привести к снижению китайского роста на 2,15 процента в год (= 0.25x0.086). Это значительный эффект, даже по меркам рекордного роста в Китае. Самое главное, замедление темпов роста на указанную величину отправит Китай ниже 8% порога определенного его руководством, и скорее всего необходимого для поддержания социального мира и предотвращения социальных конфликтов.
Никто не знает откуда взялся этот уровень в 8%, очевидно, он не имеет научной основы. Многие эксперты считают, что китайское общество и государство в состоянии пережить рост значительно ниже, чем этот. Тем не менее, даже если политические последствия могут быть оставлены в стороне, это замедление едва ли было бы желательным результатом, так как самая мощная из когда-либо известных миру машин по сокращению нищеты заметно притормозила бы. Это верно, что другие страны, которые полагаются на экспорт для быстрого роста - такие, как Германия, Япония и Корея - в конечном итоге должны позволить своим валютам укрепиться. Но Китай все еще очень бедная страна, чуть выше одной десятой уровня дохода США. КНР имеет огромный запас избыточной рабочей силы в сельской местности. Кроме того, он должен жить с ограничениями на свою промышленную политику, которые ни одна из этих стран во времена до ВТО не соблюдала.
Каналы связывающие недооценку и рост
Реальный обменный курс влияет на торговый баланс, предложение экспорта, а также на производство товаров. Какой из этих каналов преобразует недооценку в экономический рост? В Родрик (2009) я провел серию сравнений этих соперничающих между собой механизмов. Я обнаружил, что промышленная деятельность доминирует над экспортом и сальдо торгового баланса. В частности, когда промышленность и доля экспорта взаимодействуют друг с другом, оба фактора являются статистически значимыми, однако, согласно оценкам воздействие промышленной деятельности более чем в два раза сильнее. Рост в одно стандартное отклонение промышленной доли, по оценкам, увеличивает рост на 1,6 процентных пункта, тогда как соответствующее увеличение доли экспорта усиливает рост только на 0,7 процентных пункта. Кроме того, выясняется, что полученный результат относительно доли экспорта не является устойчивым.
Выгоды для Китая и развивающихся стран, которые они получили в результате положительного сальдо торгового баланса и экспорта, как их "двигателя роста" ясны. Что действительно важно, это производство торгуемых товаров (в моих расчетах это доля промышленного производства). Ни экспорт сам по себе, ни торговый профицит в целом, не являются ключевыми факторами - до тех пор пока внутренний спрос на товары может быть увеличен наряду с внутренним предложением.
Структурные изменения и рост без профицита
Хорошей новостью является то, что не существует внутреннего конфликта между экономическим ростом Китая и желанием других стран иметь разумный баланс внешних расчетов. Что действительно важно для экономического роста в развивающихся странах таких как Китай, так это не размер их торгового баланса, и даже не объем их экспорта, а производство нетрадиционных торгуемых товаров (non-traditional tradables), которое может увеличиваться без предела, пока внутренний спрос (в то же время и на те же товары) растет.
Поэтому есть простое решение. Можно позволить юаню укрепляться, и, следовательно, устранить активное сальдо торгового баланса, но до тех пор осуществлять дополнительные меры поддержки современных товаров напрямую. Такая политика, в сочетании с макроэкономической политикой направленной на текущий счет, может достичь как внешнего баланса так и структурных изменений в пользу современных товаров. Лучше субсидировать товары непосредственно, чем субсидировать их косвенно, через обменный курс, тоже происходит при налогообложении внутреннего потребления товаров.
Такие субсидии идут в разрез с правилами ВТО. Но имеют экономический смысл.
References
Cline, William, and John Williamson (2009). “Equilibrium exchange rates,” VoxEU.org, 18 June.
Rodrik, Dani (2009) “Growth after the Crisis,” Harvard Kennedy School, unpublished paper, September.
Rodrik, Dani (2010) “Making Room for China in the World Economy,” American Economic Review, Papers & Proceedings, May, forthcoming.
Rodrik, Dani (2008) “The Real Exchange Rate and Economic Growth,” Brookings Papers on Economic Activity.