Революцьонный держите шаг! Неугомонный не дремлет враг!
Все это время от нас скрывали правду о революции 1917 года
отсюда
Алексей дал убийственные цитаты из Шолохова. нисколько не возражая по существу, всё же хочу пояснить:
говорить требуется правду, только правду и ничего кроме правды. желательно - всю правду. а вся правда о Революции* не умещается двух-трёх абзацах/цитатах. поэтому я добавлю свой пазл в общую мозаику:
в 1923 г. вышла повесть Владимира Зарубина "Щепка", как раз о "работе" работе губчека. писал современник, вероятно - очевидец, и поэтому можно считать это как свидетельство об эпохе.
вот размышления начальника губчека о Революции:
А Она не идея. Она - живой организм. Она - великая беременная баба. Она баба, которая вынашивает своего ребенка, которая должна родить. Да... Да... Да... Но для воспитанных на римских тогах и православных рясах Она, конечно, бесплотная, бесплодная богиня с мертвыми античными или библейскими чертами лица в античной или библейской хламиде. Иногда даже на революционных знаменах и плакатах Ее так изображают. Но для меня Она - баба беременная, русская широкозадая, в рваной, заплатанной, грязной, вшивой холщовой рубахе. И я люблю Ее такую, какая Она есть, подлинную, живую, не выдуманную. Люблю за то, что в Ее жилах, огромных, как реки, пылающая кровяная лапа, что в Ее кишках здоровое урчание, как раскаты грома, что Ее желудок варит, как доменная печь, что биение Ее сердца, как подземные удары вулкана, что Она думает великую думу матери о зачатом, но еще не рожденном ребенке. И вот Она трясет свою рубашку, соскребает с нее и с тела вшей, червей и других паразитов - много их присосалось - в подвалы, в подвалы. И вот мы должны, и вот я должен, должен, должен их давить, давить, давить. И вот гной из них, гной, гной.
кому как, а мне никакой Потрошитель в той кровавой каше не видится. наоборот, в этом есть какая-то своя логика. пусть иррациональная и нам не понятная. это было убийство не ради убийства, а ради чего-то... высшего, что ли. во всяком случае, "просто убийца" не придерживается каких-либо принципов:
Заключительная фраза протокола дает полное право Коллегии Губчека приговорить к высшей мере наказания. ...участвовал в расстрелах, порках, истязаниях красноармейцев и крестьян, участвовал в поджогах сел и деревень. Срубов прячет бумагу в портфель. Небрежно бросает: - Следующего. А об этом ни слова. Что был он, что нет. Срубов не любит слабых, легко сдающихся. Ему нравились встречи с ловкими, смелыми противниками, с врагом до конца. Допрашиваемый ломает руки. - Умоляю, пощадите. Я буду вашим агентом, я выдам вам всех... - Срубов даже не взглянул. И только конвойным еще раз. настойчиво: - Следующего, следующего. После допроса этого жидкоусого в душе брезгливая дрожь. Точно мокрицу раздавил. Следующий капитан-артиллерист. Открытое лицо, прямой, уверенный взгляд расположили. Сразу заговорил. Долго у белых служили? С самого начала. - Артиллерист? - Артиллерист. - Вы под Ахлабинным не участвовали в бою? - Как же, был. - Это ваша батарея возле деревни в лесу стояла? - Моя. - Ха-ха-ха-ха!.. Срубов расстегивает френч, нижнюю рубашку. Капитан удивлен. Срубов хохочет, оголяет правое плечо. - Смотрите, вот вы мне как залепили. На плече три розовых глубоких рубца. Плечо ссохшееся: - Я под Ахлабинным ранен шрапнелью. Тогда комиссаром полка был. Капитан волнуется. Крутит длинные усы. Смотрит в пол. А Срубов ему совсем как старому знакомому: - Ничего, это в открытом бою. Долго не допрашивал. В списке разыскиваемых капитана не было. Подписал постановление об освобождении. Расставаясь, обменялись долгими, пристальными, простыми человечьими взглядами. Остался один, закурил, улыбнулся и на память в карманный блокнот записал фамилию капитана. А в соседней комнате возня. Заглушенный крик. Срубов прислушался. Крик снова. Кричащий рот - худая бочка. Жмут обручи пальцы. Вода в щели. Между пальцев крик. Срубов в коридор. К двери. ДЕЖУРНЫЙ СЛЕДОВАТЕЛЬ Заперто. Застучал, руки больно. Револьвером. - Товарищ Иванов, откройте! Взломаю. Не то выломал, не то Иванов открыл. Черный турецкий диван. На нем подследственная Новодомская. Белые, голые ноги. Белые клочки кружев. Белое белье. И лицо. Уже обморок. А Иванов красный, мокро-потный. И через полчаса арестованный Иванов и Новодомская в кабинете Срубова. У левой стены рядом в креслах. Оба бледные. Глаза большие, черные. У правой на диване, на стульях все ответственные работники. Френчи, гимнастерки защитные, кожаные тужурки, брюки разноцветные. И черные, и красные, и зеленые. Курили все. За дымом лица серые, мутные. Срубов посередине за столом. В руке большой карандаш. Говорил и черкал. - Отчего не изнасиловать, если ее все равно расстреляют? Какой соблазн для рабьей душонки. Новодомской нехорошо. Холодные кожаные ручки сжала похолодевшими руками. - Позволено стрелять - позволено и насиловать. Все позволено... И если каждый Иванов?.. Взглянул и направо и налево. Молчали все. Посасывали серые папироски. - Нет, не все позволено. Позволено то, что позволено. - Сломал карандаш. С силой бросил на стол. Вскочил, выпятил лохматую черную бороду. - Иначе не революция, а поповщина. Не террор, а пакостничанье. - Опять взял карандаш. - Революция - это не то, что моя левая нога хочет. Революция... - Черкнул карандашом. - Во-первых... И медленно, с расстановкой: - Ор-га-ни-зо-ван-ность. - Помолчал. - Во-вторых... Опять черкнул. И также: - Пла-но-мер-ность, - в-третьих... Порвал бумагу. - Ра-а-счет. Вышел из-за стола. Ходит по кабинету. Бородой направо, бородой налево. Жмет к стенам. И руками все поднимает с пола и кладет кирпич, другой, целый ряд. Вывел фундамент. Цементом его. Стены, крышу, трубы. Корпус огромного завода. - Революция - завод механический. Каждой машине, каждому винтику свое. А стихия? Стихия - пар, не зажатый в котел, электричество, грозой гуляющее по земле. Революция начинает свое поступательное движение с момента захвата стихии в железные рамки порядка, целесообразности. Электричество тогда электричество, когда оно в стальной сетке проводов. Пар тогда пар, когда он в котле. Завод заработал. В него. Ходит между машинами, тычет пальцами. - Вот наша. Чем работает? Гневом масс, организованным в целях самозащиты... Крепкими железными плиточками, одна к одной в головах слушателей мысли Срубова. Кончил, остановился перед комендантом, сдвинул брови, постоял и совершенно твердо (голос не допускает возражений): - Сейчас же расстреляйте обоих. Его первого. Пусть она убедится. Чекисты с шумом сразу встали. Вышли, не оглядываясь, молча.
но для полноты правды необходимо выслушать и другую сторону. точнее, о другой стороне:
Потом, что такое колчаковская контрреволюция? Это небольшая комната, в которой мало воздуха и много табачного дыма, водочного перегара, вонючего человечьего пота, в которой письменный стол весь в бумагах - чистых и исписанных, в бутылках - пустых и непочатых со спиртом, с водкой, в нагайках - ременных, резиновых, проволочных, резиново-проволочно-свинцовых, в револьверах, в бебутах, в шашках, в гранатах. Нагайки, револьверы, гранаты, винтовки, бебуты и на стенах и на полу, и на людях, сидящих за столом и спящих под ним и около него. Во время допроса вся комната пьяная или с похмелья набрасывается на допрашиваемого с ремнями, с резинами, с проволокой, со свинцом, с железом, с порожними бутылками, рвет его тело на клочья, порет в кровь, ревет десятками глоток, тычет десятками пальцев с угрозой на дула винтовок. Колчаковская контрразведка - еще другая комната. В той письменный стол в зеленом сукне и бумагах. За столом капитан или полковник с надушенными усами, всегда вежливый, всегда деликатный - тушит папиросы о физиономии допрашиваемых и подписывает смертные приговоры.
кстати, о папиросах: нигде в "Щепке" не описаны пытки. и ещё: Шульгин в "1920" упомянул, что в том году в Одесской чека уже не пытали. между тем, нынешние белые ту чеку приводят чуть ли не как образец комуняцких зверств. значит, комуняки всё-таки наводили какой-никакой порядок.
ну и несколько замечаний:
1. в описываемой губчека начальник - русский, но из интеллигентов. есть один еврей - его зам. есть некто Ян Пепел, наверно латыш. остальные все русские. ну, может ещё один поляк.
2. параллели между Революцией и женщиной возникли ещё в 19-м веке во Франции. всем известная "Свобода на баррикадах":
без сисег ну никак.
а вот это фото ещё не стало неким символом:
3. в 1991 г. по повести был снят фильм "Чекист". в сети он, кажется есть. но если кто захочет его посмотреть - я настоятельно рекомендую сначала прочитать "Щепку", а то у киношников получился обыкновенный перестроечный ужастик:
это вытаскивают расстреляных из подвала и грузят в грузовик:
______________
* Революция написана с большой буквы, чтобы подчеркнуть её как исторический процесс и не путать с октябрьским переворотом.