Поп
Сон Отцу Никодиму снился нехороший. То есть, по началу, всё было как обычно: поле в цветах, солнце там. Даже звон ручья под клёкот лесных переливов. И тепло солнца, которое кожа вместо тебя берёт, и мешать ей не надо. Не сказать, что нельзя.. Не принято.. Просто надо так стоять, и стыдливо приподняв рясу, дышать телом. Никто не знает, что значит для взрослого, здорового мужчины с окладистой бородой пропеть несколько часов перед морщинистыми старухами, и смотреть им в глаза. Они подохнут скоро, а смотрят на тебя. Смотрят, сволочи. Как же хорошо их не видеть, прости Господи.
Отче наш, иже еси на небеси...
Древние слова сами сливались в привычный речитатив.
...Да святится имя Твое. Да придет Царствие Твое;
да будет воля Твоя и на земле, как на небе;...
Жизнь у Никодима не сложилась. Ну, как.. Однажды, будучи мальцом, ходил с мамкой на гумно. Детей - тьма была! Садов то, как нынче, не было. Вот руку то сноповязалкой ему и отхватило, подчистую. Он несмышлёныш ещё был, трёх не было. Бабы орут, голосят. Потеха! Долго мужики смеялись! Ничего, заросло само.
...хлеб наш насущный дай нам на сей день,
И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим;..
А другой раз, отроком, Никодим решил топиться. Да мало ли. Решил, в общем. Шёл он, значит, к проруби. Махал левой рукой, и пел песню такую, что мамка бы за вихры оттаскала. И тут - дева! Девка.. Молодуха. Баба. Да чёрт с вами, дальше слушайте! Идёт - рыдает. И причитает до того жалобно, что сердце холонёт, и всё про доченьку, да про душу загубленную, да до того натурально, хоть беги к старосте. Тогда Никодим топиться не решил, а решил погодить, к Отцу Афанасию сходить, проведать. Тогда он и узнал, что кто на себя руки наложит - не видать тому Царствия Небесного, как своих ушей. С этим строго. На Пасху поп поймал Никодима за вихор, и строго отчитал. То, что Афанасий ближайший к Богу - было понятно, оставалось лишь понять, каким образом.. Бог - главный. Потом Батюшки. Потом люди.
А был случай, у поповны яйца воровали с под хаты. В те времена яйца лишь на пасху ели, копили. Щас кур развелось, а раньше за каждой глядели, кормилица. Натолкали тогда Никодиму
(Никодим (греч. - «побеждающий народ) - упоминаемый в «Евангелии от Иоанна» фарисей, член синедриона, тайный ученик Иисуса Христа)
в подол яиц, беги мол! Куда там! Поповна так патлы драла, слёз не было! До ночи Никодим в крапиве просидел, плевал кровью, да всё себя жалел. И понял тогда Никодим, что с кем Бог, тот и прав. Другие может тоже поняли, да однорукие в крапиве кровью не харкали.
Может тогда, а может после, но решил Никодим стать отцом духовным. Не сказать, что Отец Афанасий жирно жил, скорее наоборот, но он довольно выгодно отличался от других сельчан. Густая, окладистая борода, тяжёлый взгляд подозрительный, не вонюч. Странная одежда. И самое главное: На седьмицу как-то Фрола жинка жеребилась, голосила так, бабы на хутор все сбежали с детишками. Думали, всё. Поминай. Но тут брат её старший решил попа звать. Афанасий пришёл, топор свой в стену врубил пред мужиками (сказать по чести, сам это решил, дабы их шугануть, да с хаты известь), и начал читать. К утру разрешилась Фрола жена тремя,даже живыми! Фрол на радостях клячу пропил, и на жене потом пахал.Афанасий, не Никодим! Поп, который. А, ладно.
Так вот, снится Отцу Никодиму странный сон. Будто бы проснулся он ночью, и пить хочет. Квас всегда у топчана, а тут тыква пустая. Не доглядела матушка. Эх, ладно. Спи, родимая, сам схожу! Встаёт Никодим, и без лучины к сеням. А, чего там, право.. Два шага. Открывает слепую дверь, а его за плечи схватили, и трясут! Да не видно не рожна, со страху обмер Никодим, дышать не может. Мычит только, а его трясут пуще прежнего! И тут харя показалась такая, что нельзя никому говорить. Просто нельзя. Не показалось, не вдалеке, а вот рядом. Трясти перестало и дышит в лицо покойником. И ближе всё, а лица не убрать. Понятно, дотронется - всё. Смерть. И тут такое, что лучше помереть! Говорит харя могильным голосом:
- Веруешь ли в Бога, мерзавец?!!..
Хочет Отец Никодим слово молвить, а горло сжалось. Страх такой, что чувствует он по ногам горячее, как в детстве. Шутка, пол века наместнику! И когда решил поп помирать, то проснулся.
Колотит лихоманка, аж скрип в хате! Матушка спит младенцем, лучина тлеет на перст,тишина. Мокро.
...Хлеб наш насущный даждь нам днесь;
и остави нам долги наша,
якоже и мы оставляем должником нашим;...
Пить хотелось после вчерашнего сильно. Решил Никодим матушку не будить, тихо напиться, самому. К вечеру прибегал Макар, два теля сгинули в балке. Принёс яиц, да сало с духом. Первача ещё. Будто видно, где скотина твоя.. От сала мутит.. Никодим ещё полежал немного, медленно сунул шкодливую руку к тёплой матушке,проверил всё и тяжело вздохнул. Всё попу хорошо, кроме людей и Богов.
Попадья во сне начала ворочаться, искать плечо мужа, но Никодим ловко выскочил из-под скорого плена, и нашарил кресало. Чиркнула скудная искра, трут занялся, и вскоре церковная свеча осветила некрасивые ногти на ногах. Прохор говорит, что есть мазь англицкая, поможет. Шут.
Крынка с прокисшим квасом стояла в сенях, возле ярки. Идти не хотелось, но деваться некуда. Да и быстрее самому. Никодим тихо спустил ноги, и взяв свечу, медленно пошёл в сени. Дверь чуть скрипнула, Никодим осторожно шагнул в ночную прохладу. В сенях стоял вор. Свеча осветила тощую спину лихоимца. Умирать не хотелось. Дальше получилось само собой. Никодим заскорузлым пальцем зажал фитиль, и тот потух. Рука сама потянулась к коромыслу. И тут вор повернулся, и кинулся на Никодима. Обвил батюшку руками, прижался крепко, и затих. Признаться, Никодим в драках замечен не был, без одной руки не хватко. Да другое тут.
- Батюшка...- прошептал вор голосом жены - там в моей постели лежит кто-то...
Это была жена. Кто ж не угадает? Что сказать, было не понятно. Никодим обнял Серафиму рукой и прижал к себе. Сквозь льняную рубаху он чувствовал её дрожь, так у лошади плечо дрожит.
- Давно ли тут стоишь?
- Я в окно углядела, как вы вечеряли, испугалась. Как подоила коров, вот и стою. Батюшка, кто это?
Никодим испугался.Раньше это представлялось по другому, а тут на тебе, бесы! В Сатану он не верил, да и в Бога тоже, впрочем.Тут всё сложно было, да суть не в этом. Значит, или бес, или шутка чья-то. А вот и решили! Твёрдо схватив жену за плечо, он прошептал:
- Так пойдём посмотрим, голуба!
Решительно шагнул в избу, тащя рукою матушку, дверь захлопнулась, и темнота стала хуже тишины. Одной рукой сделать огонь долго, но привычно. Искра осветила Серафиму, мышью прыснувшую под стёганное одеяло, и вновь наступила темнота.
- Матушка...- Никодим услышал свой голос и испугался пуще прежнего. Торопливо он занял трут, яркий огонь свечи осветил хату.
- Матушка.. Спишь, что ли?
Серафима выпрямилась, сидя на кровати, посмотрела на мужа глупыми глазами и вновь упала спать, прикрыв лицо рукой.
"Понятно, что почудилось. Пить надо меньше. Хотя за волосы перед утренней дойкой оттаскаю."
Спать решительно не хотелось. Посидев в раздумьях, батюшка ответа мыслям не нашёл, и, как все нормальные люди, решил списать видение на... чёрт его знает, утром решим! Спать, и всё!
Уже решив тушить свечу, он набрал воздуху полную грудь, и тут громко постучали. Не в дверь. По стеклу будто. Принесла нелёгкая! Видать, преставляется кто. А, и к лучшему, одно не спать. Громкий стук по стеклу повторился. Никодим медленно встал, перекрестился, и в рубахе шагнул к двери. И остановился. На окне то пузырь бычий натянут. Куда стучат? Медленно обвёл взором хату. Кроме большого зеркала, подаренного им как-то жене за дурные деньги, стекла в доме не было. Тут чья то рука в зеркале нерешительно показалась. Медленно прикоснулась к зеркалу изнутри всей ладошкой, будто тёплое трогают, и ну опять стучать! Отпрянул Никодим назад, смотреть не хочет, кто там. И свечу тушить боязно. И вдруг руки сзади.
- Батюшка...
Тьфу ты, окаянная! Чуть Богу душу не отдал! Сердце стучало аж у горла, да шибко так! И во рту сухо, глотнуть не получается. Так и не напился же!
- Чего не спишь, анафема?!
- Батюшка, пришёл кто-то..
- Сам слышу! Чего пугаешь?! Вот проказа, прости Господи!..
Никодим взглянул на зеркало. Даже при неверном свете свечи на поверхности был виден след от пятерни.
- Сходи, штоль? Пришли то.
- Сам знаю. Спи уже, окаянная! Заря скоро, будешь опять квёлая весь день ходить.
Серафима неслышно повернулась на другой бок, натянула на голову одеяло и затихла. Посидев ещё чуток, Никодим решил выйти на воздух, подышать прохладою. Он медленно встал, и приподняв над головой свечу, подошёл к зеркалу. Да вроде нормально всё. В зеркале был он, с поднятой рукой и бородой до пояса. Померещится же... Зря на ночь сала ел, не послушал Серафиму. Никодим подошёл к иконостасу, поставил плошку со свечой на лавку, трижды перекрестился, кланяясь Николаю Угоднику, неслышно пошевелил губами, зевнул. Глянул на свечу хмуро и уже успокоившись, потопал в сени. Что-то шевельнулось сбоку, Никодим поднял глаза, и увидел в зеркале себя. В отражении он был без свечи, а палец ко рту поднёс, молчи мол. А потом манит пальцем осторожно. Никодим замер, как заяц под гончей. Тот, в зеркале, снова его поманил, уже нетерпеливо. Не чуя ног, Никодим сделал маленький шажок, с удивлением отметив,что все молитвы из головы махом выветрелись, как и не бывало. Отражение продолжало манить рукою, и видно было, какой взгляд. По весне в село скоморохи приходили, у них кобель был учёный. Кладёшь ему на нос кусок мякиша, а он не шевелится, смотрит только на хлеб. А потом парень пальцами щёлкнет, кобель ам! Нет мякиша. Потеха. Вот и тот, который в зеркале, так на Отца Никодима сейчас смотрел, как на мякиш. Ноги сами подошли к зеркалу. Бес приблизил голову к зеркалу, священник тоже. Долго смотрели в глаза друг другу.
- Сгинь, нечистый! - неуверенно шепнул Никодим.
- Веруешь ли в Бога, мерзавец?!!..- тихим страшным рёвом спросил бес.
- Сгинь!
- А то что?
- Чего тебе надо от меня?
Голос противно дрожал, страх держал крепко.
- Ничего не надо.
Бес криво ухмыльнулся, обнажив донельзя острые клыки, облизнул хищно губы.
- Так, малость одну. Незначительную. Хочешь дальше жить?
Жить хотелось.
Поп мелко закивал, не сводя взора с огоньков в страшных глазах. И зрачки диковинные, как у козла.
- Ну тогда слушай...Конкурент... Сейчас бежит сюда маленький человек, попросит тебя помочь. Дома у него мать рожает. Делай что хочешь, но живым он родиться не должен. Понял?
- Кто "он"? - неслышно спросил Никодим.
- Не твоё пёсье дело. Сделаешь, что велено - доживай, подожду ещё. Родит живого - заберу как есть, век гореть у меня будешь. Показать, куда заберу?
- Не надо.. Слыхал. - Поп уже едва понимал что происходит, сердце бухало в горле, а злые глаза будто насквозь пронзали, ничего не утаишь!
- Ты уж посмотри.. А то вдруг передумаешь.
Бес вдруг растворился в зеркале. И Никадим увидел.
...и не введи нас во искушение...
В дверь застучали. Поп сидел на лавке со свечой в руке, смотрел в стену. Очень медленно он поднялся, неспешно подошёл к двери, отпер. За порогом стоял сын Иосифа, пасечника. Худой, лет восьми, чернявый, дышит тяжело.
- Батюшка! Батюшка! Скорее! Мамка родит, батя наказал вас звать, пойдём скорей! Пойдём, Батюшка! - вдруг паренёк разрыдался донельзя горько, слёзы градом катились по грязным щекам, он их размазывал кулаком и всхлипывал, пытаясь что-то ещё говорить, но рыдания мешали.
Тут вдруг замер он, и со страхом глядя на Никодима спросил:
- Батюшка, а что с тобой?
- Что? - бесцветным голосом спросил поп.
- Да ты седой весь!
- Ступай домой.
И закрыл перед носом мальчишки дверь. Было слышно, как тот не уходит, стоит тихо под дверью.
- Ступай, я приду сам!
Паренёк ещё постоял в нерешительности, потоптался, да и припустил домой, стуча босыми пятками по гулкой земле.
Никодим медленно походил по избе, стараясь не глядеть в красный угол, взял в руки рясу, смотрел на неё, не понимая будто. После оделся, натянул на голову скуфию, повесил на шею тяжёлый крест. Стало жарко. За печью, на чурбане взял нож. Длинный, жадный до крови свинорез, от отца остался. Мужики иногда просили, порося колоть, Никодим никогда не отказывал, потому нож всегда и острым был как сабля. Вот и сейчас блестел он от свечи розовым светом, играя тысячами царапин. Невольно залюбовался Никодим, потрогал клинок. Острый, чего там.
...но избави нас от лукаваго...
С ножом и свечой в руке он подошёл к зеркалу и не поверил своим глазам. И вправду седой. Как лунь. И постарел лет на десять.И глаза. Будто у пьяницы, да синячищи вокруг. Во рту сухо, попить так и не удалось. Решил сейчас же напиться.
- Батюшка... - вдруг раздался едва слышный выдох Серафимы.
Поп медленно повернул голову. Он и забыл про неё. Жена лежала бледная, в глазах застыл безумный ужас.
- Видала, что ль?
Серафима чуть заметно кивнула.
- Страшно, поди? Не бойся, кривая вывезет. Спи.
- Батюшка, не ходи...
- Цыц. - тихо, беззлобно обронил Никодим, взял нож и вышел на двор.
Ночь была звёздная, без облаков. Никодим прошагал мимо кобеля, тот вдруг свирепо зарычал из будки на хозяина. Не признал, что ли? Поп остановился за хатой, у амбара. Ночные звуки скотного двора и трели сверчков дарили мир душе и успокоение. Цикады разрывались в акациях у дальнего пруда, да редко филин ухнет, красота! Живи, человек, радуйся. Хорошо, тихо. Святой Отец посмотрел на небо, устало вздохнул, и с улыбкой сказал:
- Господи, прости меня за всё. Пожалуйста. Если сможешь.
И сильно ударил себя ножом в сердце.
Чудовищный звериный вой разорвал ночь. Серафима на фоне незакрытой двери увидела, как чьи-то длинные когтистые лапы вдруг потянулись из зеркала, стараясь ухватиться, достать что-то, и рёв такой, что изба дрожит! И вдруг лопнуло стекло мелкими осколками, разлетелись они по всей хате дождём, и тишина такая случилась, что аж звенит. Лежит Серафима, вздохнуть боится, слышно лишь, как первый петух пропел где-то, солнце зовёт. А на полу избы россыпь звёзд будто, неслышно переливаются отражённым светом незакрытой Священником двери.
...Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки...
...Аминь!...
Отче наш, иже еси на небеси...
Древние слова сами сливались в привычный речитатив.
...Да святится имя Твое. Да придет Царствие Твое;
да будет воля Твоя и на земле, как на небе;...
Жизнь у Никодима не сложилась. Ну, как.. Однажды, будучи мальцом, ходил с мамкой на гумно. Детей - тьма была! Садов то, как нынче, не было. Вот руку то сноповязалкой ему и отхватило, подчистую. Он несмышлёныш ещё был, трёх не было. Бабы орут, голосят. Потеха! Долго мужики смеялись! Ничего, заросло само.
...хлеб наш насущный дай нам на сей день,
И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим;..
А другой раз, отроком, Никодим решил топиться. Да мало ли. Решил, в общем. Шёл он, значит, к проруби. Махал левой рукой, и пел песню такую, что мамка бы за вихры оттаскала. И тут - дева! Девка.. Молодуха. Баба. Да чёрт с вами, дальше слушайте! Идёт - рыдает. И причитает до того жалобно, что сердце холонёт, и всё про доченьку, да про душу загубленную, да до того натурально, хоть беги к старосте. Тогда Никодим топиться не решил, а решил погодить, к Отцу Афанасию сходить, проведать. Тогда он и узнал, что кто на себя руки наложит - не видать тому Царствия Небесного, как своих ушей. С этим строго. На Пасху поп поймал Никодима за вихор, и строго отчитал. То, что Афанасий ближайший к Богу - было понятно, оставалось лишь понять, каким образом.. Бог - главный. Потом Батюшки. Потом люди.
А был случай, у поповны яйца воровали с под хаты. В те времена яйца лишь на пасху ели, копили. Щас кур развелось, а раньше за каждой глядели, кормилица. Натолкали тогда Никодиму
(Никодим (греч. - «побеждающий народ) - упоминаемый в «Евангелии от Иоанна» фарисей, член синедриона, тайный ученик Иисуса Христа)
в подол яиц, беги мол! Куда там! Поповна так патлы драла, слёз не было! До ночи Никодим в крапиве просидел, плевал кровью, да всё себя жалел. И понял тогда Никодим, что с кем Бог, тот и прав. Другие может тоже поняли, да однорукие в крапиве кровью не харкали.
Может тогда, а может после, но решил Никодим стать отцом духовным. Не сказать, что Отец Афанасий жирно жил, скорее наоборот, но он довольно выгодно отличался от других сельчан. Густая, окладистая борода, тяжёлый взгляд подозрительный, не вонюч. Странная одежда. И самое главное: На седьмицу как-то Фрола жинка жеребилась, голосила так, бабы на хутор все сбежали с детишками. Думали, всё. Поминай. Но тут брат её старший решил попа звать. Афанасий пришёл, топор свой в стену врубил пред мужиками (сказать по чести, сам это решил, дабы их шугануть, да с хаты известь), и начал читать. К утру разрешилась Фрола жена тремя,даже живыми! Фрол на радостях клячу пропил, и на жене потом пахал.Афанасий, не Никодим! Поп, который. А, ладно.
Так вот, снится Отцу Никодиму странный сон. Будто бы проснулся он ночью, и пить хочет. Квас всегда у топчана, а тут тыква пустая. Не доглядела матушка. Эх, ладно. Спи, родимая, сам схожу! Встаёт Никодим, и без лучины к сеням. А, чего там, право.. Два шага. Открывает слепую дверь, а его за плечи схватили, и трясут! Да не видно не рожна, со страху обмер Никодим, дышать не может. Мычит только, а его трясут пуще прежнего! И тут харя показалась такая, что нельзя никому говорить. Просто нельзя. Не показалось, не вдалеке, а вот рядом. Трясти перестало и дышит в лицо покойником. И ближе всё, а лица не убрать. Понятно, дотронется - всё. Смерть. И тут такое, что лучше помереть! Говорит харя могильным голосом:
- Веруешь ли в Бога, мерзавец?!!..
Хочет Отец Никодим слово молвить, а горло сжалось. Страх такой, что чувствует он по ногам горячее, как в детстве. Шутка, пол века наместнику! И когда решил поп помирать, то проснулся.
Колотит лихоманка, аж скрип в хате! Матушка спит младенцем, лучина тлеет на перст,тишина. Мокро.
...Хлеб наш насущный даждь нам днесь;
и остави нам долги наша,
якоже и мы оставляем должником нашим;...
Пить хотелось после вчерашнего сильно. Решил Никодим матушку не будить, тихо напиться, самому. К вечеру прибегал Макар, два теля сгинули в балке. Принёс яиц, да сало с духом. Первача ещё. Будто видно, где скотина твоя.. От сала мутит.. Никодим ещё полежал немного, медленно сунул шкодливую руку к тёплой матушке,проверил всё и тяжело вздохнул. Всё попу хорошо, кроме людей и Богов.
Попадья во сне начала ворочаться, искать плечо мужа, но Никодим ловко выскочил из-под скорого плена, и нашарил кресало. Чиркнула скудная искра, трут занялся, и вскоре церковная свеча осветила некрасивые ногти на ногах. Прохор говорит, что есть мазь англицкая, поможет. Шут.
Крынка с прокисшим квасом стояла в сенях, возле ярки. Идти не хотелось, но деваться некуда. Да и быстрее самому. Никодим тихо спустил ноги, и взяв свечу, медленно пошёл в сени. Дверь чуть скрипнула, Никодим осторожно шагнул в ночную прохладу. В сенях стоял вор. Свеча осветила тощую спину лихоимца. Умирать не хотелось. Дальше получилось само собой. Никодим заскорузлым пальцем зажал фитиль, и тот потух. Рука сама потянулась к коромыслу. И тут вор повернулся, и кинулся на Никодима. Обвил батюшку руками, прижался крепко, и затих. Признаться, Никодим в драках замечен не был, без одной руки не хватко. Да другое тут.
- Батюшка...- прошептал вор голосом жены - там в моей постели лежит кто-то...
Это была жена. Кто ж не угадает? Что сказать, было не понятно. Никодим обнял Серафиму рукой и прижал к себе. Сквозь льняную рубаху он чувствовал её дрожь, так у лошади плечо дрожит.
- Давно ли тут стоишь?
- Я в окно углядела, как вы вечеряли, испугалась. Как подоила коров, вот и стою. Батюшка, кто это?
Никодим испугался.Раньше это представлялось по другому, а тут на тебе, бесы! В Сатану он не верил, да и в Бога тоже, впрочем.Тут всё сложно было, да суть не в этом. Значит, или бес, или шутка чья-то. А вот и решили! Твёрдо схватив жену за плечо, он прошептал:
- Так пойдём посмотрим, голуба!
Решительно шагнул в избу, тащя рукою матушку, дверь захлопнулась, и темнота стала хуже тишины. Одной рукой сделать огонь долго, но привычно. Искра осветила Серафиму, мышью прыснувшую под стёганное одеяло, и вновь наступила темнота.
- Матушка...- Никодим услышал свой голос и испугался пуще прежнего. Торопливо он занял трут, яркий огонь свечи осветил хату.
- Матушка.. Спишь, что ли?
Серафима выпрямилась, сидя на кровати, посмотрела на мужа глупыми глазами и вновь упала спать, прикрыв лицо рукой.
"Понятно, что почудилось. Пить надо меньше. Хотя за волосы перед утренней дойкой оттаскаю."
Спать решительно не хотелось. Посидев в раздумьях, батюшка ответа мыслям не нашёл, и, как все нормальные люди, решил списать видение на... чёрт его знает, утром решим! Спать, и всё!
Уже решив тушить свечу, он набрал воздуху полную грудь, и тут громко постучали. Не в дверь. По стеклу будто. Принесла нелёгкая! Видать, преставляется кто. А, и к лучшему, одно не спать. Громкий стук по стеклу повторился. Никодим медленно встал, перекрестился, и в рубахе шагнул к двери. И остановился. На окне то пузырь бычий натянут. Куда стучат? Медленно обвёл взором хату. Кроме большого зеркала, подаренного им как-то жене за дурные деньги, стекла в доме не было. Тут чья то рука в зеркале нерешительно показалась. Медленно прикоснулась к зеркалу изнутри всей ладошкой, будто тёплое трогают, и ну опять стучать! Отпрянул Никодим назад, смотреть не хочет, кто там. И свечу тушить боязно. И вдруг руки сзади.
- Батюшка...
Тьфу ты, окаянная! Чуть Богу душу не отдал! Сердце стучало аж у горла, да шибко так! И во рту сухо, глотнуть не получается. Так и не напился же!
- Чего не спишь, анафема?!
- Батюшка, пришёл кто-то..
- Сам слышу! Чего пугаешь?! Вот проказа, прости Господи!..
Никодим взглянул на зеркало. Даже при неверном свете свечи на поверхности был виден след от пятерни.
- Сходи, штоль? Пришли то.
- Сам знаю. Спи уже, окаянная! Заря скоро, будешь опять квёлая весь день ходить.
Серафима неслышно повернулась на другой бок, натянула на голову одеяло и затихла. Посидев ещё чуток, Никодим решил выйти на воздух, подышать прохладою. Он медленно встал, и приподняв над головой свечу, подошёл к зеркалу. Да вроде нормально всё. В зеркале был он, с поднятой рукой и бородой до пояса. Померещится же... Зря на ночь сала ел, не послушал Серафиму. Никодим подошёл к иконостасу, поставил плошку со свечой на лавку, трижды перекрестился, кланяясь Николаю Угоднику, неслышно пошевелил губами, зевнул. Глянул на свечу хмуро и уже успокоившись, потопал в сени. Что-то шевельнулось сбоку, Никодим поднял глаза, и увидел в зеркале себя. В отражении он был без свечи, а палец ко рту поднёс, молчи мол. А потом манит пальцем осторожно. Никодим замер, как заяц под гончей. Тот, в зеркале, снова его поманил, уже нетерпеливо. Не чуя ног, Никодим сделал маленький шажок, с удивлением отметив,что все молитвы из головы махом выветрелись, как и не бывало. Отражение продолжало манить рукою, и видно было, какой взгляд. По весне в село скоморохи приходили, у них кобель был учёный. Кладёшь ему на нос кусок мякиша, а он не шевелится, смотрит только на хлеб. А потом парень пальцами щёлкнет, кобель ам! Нет мякиша. Потеха. Вот и тот, который в зеркале, так на Отца Никодима сейчас смотрел, как на мякиш. Ноги сами подошли к зеркалу. Бес приблизил голову к зеркалу, священник тоже. Долго смотрели в глаза друг другу.
- Сгинь, нечистый! - неуверенно шепнул Никодим.
- Веруешь ли в Бога, мерзавец?!!..- тихим страшным рёвом спросил бес.
- Сгинь!
- А то что?
- Чего тебе надо от меня?
Голос противно дрожал, страх держал крепко.
- Ничего не надо.
Бес криво ухмыльнулся, обнажив донельзя острые клыки, облизнул хищно губы.
- Так, малость одну. Незначительную. Хочешь дальше жить?
Жить хотелось.
Поп мелко закивал, не сводя взора с огоньков в страшных глазах. И зрачки диковинные, как у козла.
- Ну тогда слушай...Конкурент... Сейчас бежит сюда маленький человек, попросит тебя помочь. Дома у него мать рожает. Делай что хочешь, но живым он родиться не должен. Понял?
- Кто "он"? - неслышно спросил Никодим.
- Не твоё пёсье дело. Сделаешь, что велено - доживай, подожду ещё. Родит живого - заберу как есть, век гореть у меня будешь. Показать, куда заберу?
- Не надо.. Слыхал. - Поп уже едва понимал что происходит, сердце бухало в горле, а злые глаза будто насквозь пронзали, ничего не утаишь!
- Ты уж посмотри.. А то вдруг передумаешь.
Бес вдруг растворился в зеркале. И Никадим увидел.
...и не введи нас во искушение...
В дверь застучали. Поп сидел на лавке со свечой в руке, смотрел в стену. Очень медленно он поднялся, неспешно подошёл к двери, отпер. За порогом стоял сын Иосифа, пасечника. Худой, лет восьми, чернявый, дышит тяжело.
- Батюшка! Батюшка! Скорее! Мамка родит, батя наказал вас звать, пойдём скорей! Пойдём, Батюшка! - вдруг паренёк разрыдался донельзя горько, слёзы градом катились по грязным щекам, он их размазывал кулаком и всхлипывал, пытаясь что-то ещё говорить, но рыдания мешали.
Тут вдруг замер он, и со страхом глядя на Никодима спросил:
- Батюшка, а что с тобой?
- Что? - бесцветным голосом спросил поп.
- Да ты седой весь!
- Ступай домой.
И закрыл перед носом мальчишки дверь. Было слышно, как тот не уходит, стоит тихо под дверью.
- Ступай, я приду сам!
Паренёк ещё постоял в нерешительности, потоптался, да и припустил домой, стуча босыми пятками по гулкой земле.
Никодим медленно походил по избе, стараясь не глядеть в красный угол, взял в руки рясу, смотрел на неё, не понимая будто. После оделся, натянул на голову скуфию, повесил на шею тяжёлый крест. Стало жарко. За печью, на чурбане взял нож. Длинный, жадный до крови свинорез, от отца остался. Мужики иногда просили, порося колоть, Никодим никогда не отказывал, потому нож всегда и острым был как сабля. Вот и сейчас блестел он от свечи розовым светом, играя тысячами царапин. Невольно залюбовался Никодим, потрогал клинок. Острый, чего там.
...но избави нас от лукаваго...
С ножом и свечой в руке он подошёл к зеркалу и не поверил своим глазам. И вправду седой. Как лунь. И постарел лет на десять.И глаза. Будто у пьяницы, да синячищи вокруг. Во рту сухо, попить так и не удалось. Решил сейчас же напиться.
- Батюшка... - вдруг раздался едва слышный выдох Серафимы.
Поп медленно повернул голову. Он и забыл про неё. Жена лежала бледная, в глазах застыл безумный ужас.
- Видала, что ль?
Серафима чуть заметно кивнула.
- Страшно, поди? Не бойся, кривая вывезет. Спи.
- Батюшка, не ходи...
- Цыц. - тихо, беззлобно обронил Никодим, взял нож и вышел на двор.
Ночь была звёздная, без облаков. Никодим прошагал мимо кобеля, тот вдруг свирепо зарычал из будки на хозяина. Не признал, что ли? Поп остановился за хатой, у амбара. Ночные звуки скотного двора и трели сверчков дарили мир душе и успокоение. Цикады разрывались в акациях у дальнего пруда, да редко филин ухнет, красота! Живи, человек, радуйся. Хорошо, тихо. Святой Отец посмотрел на небо, устало вздохнул, и с улыбкой сказал:
- Господи, прости меня за всё. Пожалуйста. Если сможешь.
И сильно ударил себя ножом в сердце.
Чудовищный звериный вой разорвал ночь. Серафима на фоне незакрытой двери увидела, как чьи-то длинные когтистые лапы вдруг потянулись из зеркала, стараясь ухватиться, достать что-то, и рёв такой, что изба дрожит! И вдруг лопнуло стекло мелкими осколками, разлетелись они по всей хате дождём, и тишина такая случилась, что аж звенит. Лежит Серафима, вздохнуть боится, слышно лишь, как первый петух пропел где-то, солнце зовёт. А на полу избы россыпь звёзд будто, неслышно переливаются отражённым светом незакрытой Священником двери.
...Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки...
...Аминь!...