Еще один замечательный прием Симмонса по созданию у читателя впечатления того, что он - Симмонс - даже сам от себя однажды проговорился, что Медведь, мол, демон, а не зверь.
***Таким образом, одно точно: автор НЕ ВЗЯЛ на себя ответственности за ясную констатацию от своего лица вдыхания души Медведем. Он построил пассаж так, что принципиально нельзя понять точно, говорится об этом вдыхании как о факте от лица автора или как о впечатлении Хики "за Хики".
Совершенно верно, и этот пассаж, будучи построен таким образом, не даёт тебе права с уверенностью сказать, что Террор _не_ вдыхал никакой души. Зато он даёт нам полную уверенность в том, что _автор_ (точнее, всезнающий рассказчик, но пусть будет автор - это почти всегда одно и то же, что бы не говорили умники) _от себя_ назвал Зверя Туунбаком (а не просто "чудовищем" или "зверем") и прибег к мифологическому словарю эскимосов, чтобы описать происходящее. Таким образом, автор даёт понять, что он, как и эскимосы, считает Зверя Туунбаком или по крайней мере чем-то очень на него похожим, так что отличия не принципиальны и эскимосское имя Зверя автором принято; более того, и эскимосское мировоззрение в большой мере принято и одобрено автором по отношению к внутреннему миру повествования, и именно поэтому эскимосские мифологемы пригодны для описания такого важнейшего процесса, как смерть. Поправок к этому автор не делает.
УТВЕРЖДАТЬ, что фраза о глотании душ _обязательно_ должна считаться идущей "за Хики", а не "от автора" - действительно нельзя,я об этом писал в Уделе (и здесь). Но тем не менее вероятнее ее читать именно так, потому что Хики в тот момент, к которому эта фраза относится, еще был жив и продолжал воспринимать (прекращение этого процесса отражено уже в следующих пассажах о том, что все покинуло поле его зрения, и Ворон его взял), а в предыдущей фразе представлял себе именно движение своей души.
Возможно, конечно, что автор поступил так: изложил предпоследнее впечатление Хики (дуща идет наружу), а последнее излагать не стал (хотя он еще что-то там воспринимал и представлял), описав соответствующий момент _от себя_, причем речь опять пошла о Хикиной душе.
Возможно - но необязательно и менее вероятно, чем предыдущее толкование. Странно было бы подробно живописуя кончину Хикки, передавать его ПРЕПОСЛЕДНЕЕ впечатление о том, что происходит с ним, а ПОСЛЕДНЕЕ опускать и заменять его собственным сообщением о том самом предмете (душе), которому было посвящено предпоследнее впечатлениек Хики - и без оговорок.
Обращает на себя и внимание другое: ПОЧЕМУ автор оставил и тут неопределенность? Почему он, кстати, _нигде_ не прописал ни единой детали, которая доказывала бы, что Мелведь - дух, а не просто медведь? Ведь это специально стараться надо было! Почему он нарочито создает у читателя впечатления, которые по самому же его тексту оказываются несостоятельными? Почему он строит изложение так, что четыре выстрела из дробовика во тьме и пурге, один одиночный выстрел из мушкета вдогонку во тьму и пургу и десяток мушкетных выстрелов в направлении не видной толком цели сквозь пламя и в темноте, оставили, скажем у тебя впечатление каких-то сотен губительных выстрелов только что не из пушек?
***
Касательно фразы о Туунбаке и Вороне от автора - тут еще проще. Стандартный прием - вводить фразы "в высоком стиле" , выдержанной во фразеологии актуальной для данного сюжета мифологии, это вовсе не означает, что в мире текста эта мифология считается отвечающей реальности. Если у меня где-то будет сказано: "Но Господь ничего такого им не дал", или "как спаситель и хранитель Господь в 20 веке не преуспевает", это вовсе не значит, что я верю в Господа или в данном тексте (в мире, изображенном в данном тексте) он по моему автрскому месседжу реально существует. У Булгакова в "Белой Гвардии" еврей-подрядчик молит иудейского Бога, чтобы тот дал жизнь, не позволил петлюровцу прочитать документ, связывающий подрядчика с гетманским режимом. Но петлюровец прочитал. Булгаков комментирует от себя: "Не дал" (Бог жизни):
"Боже! Сотвори чудо! Одиннадцать тысяч карбованцев... Все берите. Но только дайте жизнь! Дай! Шма-исроэль! Не дал. Хорошо и то, что Фельдман умер легкой смертью. Некогда было сотнику Галаньбе. Поэтому он просто отмахнул шашкой Фельдману по голове».
Это вовсе не значит, что Булгаков верит в Бога, который может тут что-то "не дать", или что в мире "Белой Гвардии" есть такой Бог согласно авторскому замыслу. Хорошо известно, что такого Бога там нет (сон Жилина + все известное о мировоззрении Булгакова), и Булгаков в него не верил.
Когда в статье д.и.н. египтолога Кормышевой тот факт, что уроненный в
Когда в статье д.и.н. египтолога Кормышевой тот факт, что уроненный в шахту гробницы Хафраанха прибор не разбился, комментируется так: "Пощадил дух Хафраанха столь ценный для нас прибор" - это вызвало резкий упрек другого египтолога в скверном художественном оживляже, но вовсе не значит, что Кормышева верит в дух Хафраанха и мыслит его реальным.
Такой оживляж в статье странен, а в романе - в самый раз. Аналогично и тут. Иными словами, описание от автора смерти Хики в терминах эжскимосской мифологии НЕ доказывает (хоть и не исключает, конечно), что автор в пределах романа наделяет эту мифологию первичной реальностью.
Более того, похоже, что он ее таковой НЕ наделяет. Иначе (ведь в нашей фразе речь идет не только о Туунбаке, но и о Вороне) придется считать, что в мире "Терорра" не только некий дух-Медведь реально есть, но и полярная ночь / смерть _действительно_ имеет душу Ворона и действительно кого-то пожирает. Ты считаешь, что Симмонс дописался до изьбражения Земли как мира, в котором природные явления _действительно_ имеют душу и "ведут себя"? К примеру, полярная ночь или смерть как явление - это в мире "Тероорк" действительно особое существо, и оно имеет зооморфную душу, именуемое Вороном?
Тогда уж следует считать разом, что Крозье и Безмолвная в самом деле умеют летать, только не хотят этого показывать (см. сцену, где эскимосы просят их это показать).
Обрати внимание еще на один важный момент. Крозье - ясновидец и телепат, шаман. Он видит множество видений. Но все, что он в них видит - сугубо земные дела земного мира, хотя разум его свободно блуждает в это время где угодно. Он не видит Седны, Ворона, Бога, ангелов и т.п. Только земные дела земных существ. Не сверхъестественных. Это еще одно указание от Симмонса, что в мире его романа ничего сверхъестественного на самом деле и нет.
Совершенно верно, и этот пассаж, будучи построен таким образом, не даёт тебе права с уверенностью сказать, что Террор _не_ вдыхал никакой души. Зато он даёт нам полную уверенность в том, что _автор_ (точнее, всезнающий рассказчик, но пусть будет автор - это почти всегда одно и то же, что бы не говорили умники) _от себя_ назвал Зверя Туунбаком (а не просто "чудовищем" или "зверем") и прибег к мифологическому словарю эскимосов, чтобы описать происходящее. Таким образом, автор даёт понять, что он, как и эскимосы, считает Зверя Туунбаком или по крайней мере чем-то очень на него похожим, так что отличия не принципиальны и эскимосское имя Зверя автором принято; более того, и эскимосское мировоззрение в большой мере принято и одобрено автором по отношению к внутреннему миру повествования, и именно поэтому эскимосские мифологемы пригодны для описания такого важнейшего процесса, как смерть. Поправок к этому автор не делает.
Reply
Но тем не менее вероятнее ее читать именно так, потому что Хики в тот момент, к которому эта фраза относится, еще был жив и продолжал воспринимать (прекращение этого процесса отражено уже в следующих пассажах о том, что все покинуло поле его зрения, и Ворон его взял), а в предыдущей фразе представлял себе именно движение своей души.
Возможно, конечно, что автор поступил так: изложил предпоследнее впечатление Хики (дуща идет наружу), а последнее излагать не стал (хотя он еще что-то там воспринимал и представлял), описав соответствующий момент _от себя_, причем речь опять пошла о Хикиной душе.
Возможно - но необязательно и менее вероятно, чем предыдущее толкование. Странно было бы подробно живописуя кончину Хикки, передавать его ПРЕПОСЛЕДНЕЕ впечатление о том, что происходит с ним, а ПОСЛЕДНЕЕ опускать и заменять его собственным сообщением о том самом предмете (душе), которому было посвящено предпоследнее впечатлениек Хики - и без оговорок.
Обращает на себя и внимание другое: ПОЧЕМУ автор оставил и тут неопределенность? Почему он, кстати, _нигде_ не прописал ни единой детали, которая доказывала бы, что Мелведь - дух, а не просто медведь? Ведь это специально стараться надо было! Почему он нарочито создает у читателя впечатления, которые по самому же его тексту оказываются несостоятельными? Почему он строит изложение так, что четыре выстрела из дробовика во тьме и пурге, один одиночный выстрел из мушкета вдогонку во тьму и пургу и десяток мушкетных выстрелов в направлении не видной толком цели сквозь пламя и в темноте, оставили, скажем у тебя впечатление каких-то сотен губительных выстрелов только что не из пушек?
***
Касательно фразы о Туунбаке и Вороне от автора - тут еще проще. Стандартный прием - вводить фразы "в высоком стиле" , выдержанной во фразеологии актуальной для данного сюжета мифологии, это вовсе не означает, что в мире текста эта мифология считается отвечающей реальности. Если у меня где-то будет сказано: "Но Господь ничего такого им не дал", или "как спаситель и хранитель Господь в 20 веке не преуспевает", это вовсе не значит, что я верю в Господа или в данном тексте (в мире, изображенном в данном тексте) он по моему автрскому месседжу реально существует. У Булгакова в "Белой Гвардии" еврей-подрядчик молит иудейского Бога, чтобы тот дал жизнь, не позволил петлюровцу прочитать документ, связывающий подрядчика с гетманским режимом. Но петлюровец прочитал. Булгаков комментирует от себя: "Не дал" (Бог жизни):
"Боже! Сотвори чудо! Одиннадцать тысяч карбованцев... Все берите. Но только дайте жизнь! Дай! Шма-исроэль!
Не дал.
Хорошо и то, что Фельдман умер легкой смертью. Некогда было сотнику Галаньбе. Поэтому он просто отмахнул шашкой Фельдману по голове».
Это вовсе не значит, что Булгаков верит в Бога, который может тут что-то "не дать", или что в мире "Белой Гвардии" есть такой Бог согласно авторскому замыслу. Хорошо известно, что такого Бога там нет (сон Жилина + все известное о мировоззрении Булгакова), и Булгаков в него не верил.
Когда в статье д.и.н. египтолога Кормышевой тот факт, что уроненный в
Reply
что Кормышева верит в дух Хафраанха и мыслит его реальным.
Такой оживляж в статье странен, а в романе - в самый раз.
Аналогично и тут. Иными словами, описание от автора смерти Хики в терминах эжскимосской мифологии НЕ доказывает (хоть и не исключает, конечно), что автор в пределах романа наделяет эту мифологию первичной реальностью.
Более того, похоже, что он ее таковой НЕ наделяет. Иначе (ведь в нашей фразе речь идет не только о Туунбаке, но и о Вороне) придется считать, что в мире "Терорра" не только некий дух-Медведь реально есть, но и полярная ночь / смерть _действительно_ имеет душу Ворона и действительно кого-то пожирает. Ты считаешь, что Симмонс дописался до изьбражения Земли как мира, в котором природные явления _действительно_ имеют душу и "ведут себя"? К примеру, полярная ночь или смерть как явление - это в мире "Тероорк" действительно особое существо, и оно имеет зооморфную душу, именуемое Вороном?
Тогда уж следует считать разом, что Крозье и Безмолвная в самом деле умеют летать, только не хотят этого показывать (см. сцену, где эскимосы просят их это показать).
Обрати внимание еще на один важный момент. Крозье - ясновидец и телепат, шаман. Он видит множество видений. Но все, что он в них видит - сугубо земные дела земного мира, хотя разум его свободно блуждает в это время где угодно. Он не видит Седны, Ворона, Бога, ангелов и т.п. Только земные дела земных существ. Не сверхъестественных.
Это еще одно указание от Симмонса, что в мире его романа ничего сверхъестественного на самом деле и нет.
Reply
Leave a comment