Десять лет пролетели стремительно
Январь 1999. Решил возобновить дневник. Предыдущий уничтожен несколько лет назад. Выбросил его по глупости, теперь сожалею. Там было много интересного, чего уже не восстановить в памяти - ушли, умерли детали, значит, частично умер я сам…
Дневник в полном смысле этого слова у меня, конечно, не получится, ибо на каждодневное записывание терпения и кропотливости у меня не хватит. Да и не нужен мне такой ежедневник, но какие-то события надеюсь фиксировать. Будет потом возможность пробежать глазами по бумаге, освежить былое, оценить минувшее. Некоторые вещи легко забываются, хотя они нередко служат отправной точкой для чего-то значимого. Попытаюсь хотя бы штрихами фиксировать убегающее время.
Итак, что было? С какого места начать? Что считать отправной точкой? И отправной точкой для чего? Как я попал на ТВ?
Ещё во ВГИКовские времена Наташа Тапкова пристроила меня на музыкальную программу «АМИ-Экспресс», которую намечало делать Агентство Музыкальной Информации. В качестве режиссёра и оператора (впервые взял в руку телевизионную камеру) я сделал с ними две программы, впервые посетил здание РТР на улице Ямского поля (все говорили просто «Яма»), впервые попал в Останкинский телецентр в аппаратную монтажа, впервые, впервые, впервые… К моему изумлению, эти десятиминутные передачи имели успех. Но когда я поднял вопрос о деньгах, мне ответили, что сейчас денег нет, вопрос решится позже. А мне деньги нужны были «прямо сейчас». На этом моё участие в «АМИ-Экспресс» закончилось. Они слепили ещё одну программу и выдохлись.
Затем Тапкова потащила меня вторым режиссёром на какой-то фильм (по сценарию близкого друга продюсера). Сценарий был ужасен, маразматичен и омерзителен. Но деньги на него выделили, поэтому я и не подумал отказываться (в конце концов сценарий можно подправить). Месяц или два мы корпели над текстом, однако в лучшую сторону не сдвинулись. Начались пробы, а у нас - пустота. В моей душе зашевелились сомнения в возможности экранизации подсунутого нам бреда. Но работа есть работа, и деньги нам исправно платили месяца три-четыре. Я даже тёщу сумел пристроить туда водителем.
Но халтура не могла продолжаться вечно. Грянула беда. Однажды ночью я проснулся и понял, что не могу шевельнуться. Хочу чихнуть, но не в состоянии набрать полную грудь воздуха - чуть вздохну, как в меня впиваются миллионы острейших и жгучих шипов. Наконец, в несколько этапов, по чуть-чуть, набрал воздух в лёгкие, с удовольствием чихнул и… чуть не умер. Мне казалось, что я взорвался, что меня разнесло на мелкие клочки, в каждом из которых остался я - ноющий и кричащий. Каждая клетка превратилась в пылающий кусок угля.
Лежал неподвижно почти неделю. Колени раздулись неимоверно. Первые два дня пришлось пользоваться «уткой», потому что до туалета доползти не мог. Потом стал всё-таки сам ходить туда «на своих двоих», правда, при этом Ю переставляла мне ноги, так как собственных сил не хватало, чтобы протащить тело вдоль всего коридора. Экстрасенсы, костоправы - через всех мы прошли. В результате попал я в клинику Метрополитена, где работала мама Андрея Муравина. Она провела полное обследование и с грустью постановила, что анализы крови у меня катастрофические. Врачи предвещали грустное будущее, велели понемногу собирать справки на инвалидность. Обещали болезнь Бехтерева. На мой вопрос, что такое болезнь Бехтерева, ответили лаконично: «Вы читали Островского? “Как закалялась сталь” помните? Вот у вас то же самое». Неподвижность, а потом и слепота вдобавок. Оказалось, что у меня проблемы с позвоночником - следствие парашютной подготовки в КАИ.
Застращали так, что я, как мне теперь кажется, справился с болезнью просто от ужаса перед нарисованной мне перспективой. Я всегда бегал и прыгал, а тут - неподвижность до конца дней… Хрен-то! Я заставил себя двигаться. Стал ходить, хотя с большим трудом, волоча ноги, обливаясь ручьями пота, но всё-таки ходить.
Вот тут на меня обрушилась новая неприятность. Позвонила Тапкова и театрально-суровым голосом отчитала меня за мою бездеятельность и сказала, что меня переводят с должности второго режиссёра в консультанты (или что-то в этом роде, точно уже не помню). Я оторопел: она же знала, что я едва ногами шевелю! И в таком состоянии меня вышвыривают на улицу! Остро нуждаясь в деньгах, я почувствовал себя уничтоженным. Как выяснилось позже (Наташа сама призналась мне), муж приревновал её ко мне и потребовал уволить из группы. Он был тяжело болен, Наташе туго приходилось с ним.
Вскоре после этого объявился Лёва Балашов. Он собирался делать на ТВ какую-то передачу по анекдотам. Пригласил меня режиссёром, и я, конечно, вцепился в этот шанс зубами. Лёва познакомил с Александром Радовым, известным в то время журналистом. Пару раз мы встречались втроём, обсуждали что-то, но с места не двигались. Лёва был режиссёром студенческого театра и никак не мог понять, каким образом пишется киносценарий. Несколько раз мы с ним крупно на этой почве поругались по телефону. Встретившись в очередной раз с Радовым, я оставил ему посмотреть кассету с моими фильмами, с которыми я вошёл в мир так называемого «Параллельного кино». Не надеялся ни на что. Радов позвонил мне на следующий день и почти прокричал, расхваливая меня (он отличался эмоциональностью), что ему нужны такие люди и что сейчас идёт набор сотрудников на Российском канале ТВ. «Не хочешь ли ты пойти ко мне, Андрей?» Разумеется, я согласился сразу. Ходил я ещё плохо, превозмогая адскую боль. Ковыляючи, начал ездить с Радовым на съёмки, ковыляючи ездил на монтажи.
Дело было после разгрома ГКЧП, время революционное, полное энтузиазма. А для меня - революционное вдвойне. Хотелось показать себя в лучшем виде, поэтому я соглашался на любые съёмки и любые монтажи (нам давали только ночные смены). Двое-трое суток подряд иногда работал без отдыха и сна. Учиться приходилось на ходу: я знал кино, однако понятия не имел о телевизионной работе (как строить сюжет, как резать тексты интервью и т.д.). Не умея ничего, много сил и энергии растрачивалось на ненужное.
Через месяц я вспомнил про деньги и поинтересовался, собираются ли меня оформлять на работу или я должен работать только из идейных соображений и из бескорыстной любви к искусству. Радов искренне всплеснул руками: неужели до сих пор не оформили! Куда-то помчался, где-то саданул кулаком по столу, и через пару дней у меня в кармане лежало удостоверение режиссёра Российского телевидения. Так я стал полноправным членом коллектива творческого объединения «Республика», в котором Александр Радов руководил студией «Nota Bene». Правда, была в наших с ним отношениях некая странность: обожая меня, он не дал в эфир ни одного моего сюжета (за исключением «Чистильщика», который в шутку был сделан для ВГИКа - выдуманный сюжет о подпольной группе, которая уничтожает вышедших на свободу уголовников-рецидивистов). «Чистильщик» имел громкий резонанс, его обсуждало всё руководство объединения, Торчинский сказал, что это плевок всем в лицо.
Мы снимали всё подряд, снимали бесконечно много - митинги, забастовки, скандалы с родственниками Гавриила Попова, который тогда был первым мэром, делали интервью с Явлинским, Чубайсом, Пияшевой, Немцовым, Гайдаром, словом со всеми, кто стоял у руля новой экономики, обещал манну небесную.
Любопытная история: первую мою зарплату на телевидении у меня украли прямо в бухгалтерии. Кто-то пришёл, расписался за меня и унёс деньги. Оказывается, там было принято, что один человек мог получить сразу за нескольких своих товарищей. Вот так получили и мою зарплату. Воришку отыскать не удалось. Был жуткий скандал. Деньги позже мне всё-таки выдали.
Приятные воспоминания…
Через полгода я добился разрешения снимать самостоятельно, то есть стал работать оператором на самого себя. Моим первым сюжетом была передача о «Язычниках», где главным героем был Григорий Якутовский. Попав на Купальскую ночь, я окунулся в редкой красоты мир и познакомился с удивительными людьми. Какие кадры сделал я тогда: туманы, костры, пляски, купание в росе… Впрочем, Радов не пустил этот сюжет. В то время его интересовала политика, а не культура и этнография. И я ушёл из «Nota Bene». Со мной ушёл Дима Менделеев, а Света Габуния и Алексей Козуляев остались с Радовым.
Как-то раз я увидел по ТВ программу «Майн Рид Шоу» о состязаниях по индейскому двоеборью (спортивное каное и стрельба из лука). Но не состязания поразили меня, а люди, принимавшие там участие в качестве статистов: они были одеты в настоящие индейские рубахи, носили настоящие головные уборы из перьев. И у них были такие лица! У меня чуть не потекли слёзы от счастья: я не один в этом мире, есть ещё чудаки, отдавшие свои сердца индейцам! Схватив телефон, вызвонил Надю Климанову, работавшую в редакции администратором и поручил ей найти, кто делал «Майн Рид Шоу». Она нашла, выцарапала у кого-то телефон, и через несколько дней я познакомился с Димой по прозвищу Лось. Так я вступил в мир индеанистов. Им была посвящена моя первая полноценная (но неуклюже сделанная передача) передача «Пророчества, которые сбываются», которая состоялась по счастливой случайности: питерские ребята приехали в Москву сниматься в какой-то программе для юношества, но съёмка сорвалась, и они попали в мои руки. Оттуда пошла моя дружба с Танцующим Лисом (Димой Сергеевым).
Новый год 1993/1994 мы с Ю отмечали в Париже. Собственно, вывезла меня Ю (она работала в «Саламандре», деньги получала шальные). Я никого не предупредил в «Республике» об отъезде и страшно боялся, что меня хватятся и отвинтят голову. Не хватились, всё обошлось. В марте 1994 побывали в Риме; там у Ю случился первый серьёзный приступ, она долго отлёживалась в парке на лавочке. Летом впервые посетили Пау-Вау в Толмачёво (моя поездка была официальной командировкой, но камеру выбить в редакции не удалось, поэтому купили свою, на которую снимали потом лет пять). На обратном пути Ю почувствовала себя плохо, долго отмокала в ручье. Мы опять не обратили внимания на случившееся… В сентябре отдыхали в Гоа, возвращались в Москву черед Дели. В день отлёта Ю почувствовала себя очень худо (мы списали всё на страшную жару). Повезло, что самолёт летел из Вьетнама, оказался полупустой и можно было уложить Ю сразу на трёх креслах (получилась настоящая кровать).
Ближе к зиме состояние Ю стало ухудшаться. Сначала пыталась перебороть себя, ходила, потом слегла основательно. Нефрит, пиелонефрит… никто внятно сказать не мог… Консультировались там и сям, даже в Кремлёвку ездили, но тамошний врач сказал, что лучше лечь в Боткинскую (условия хуже, но врачи настоящие). С трудом, почти зубами выгрызли в районной поликлинике направление. Но под самый Новый год Ю удрала из больницы, испугавшись прописанного ей лечения преднизолоном. А через пару недель пришлось везти её туда же (в Боткинскую) опять - весь её организм выключился. Она прекратила ходить в туалет, отекла до неузнаваемости, кушала не больше чайной ложки в день и всё время спала. Когда она согласилась, наконец, на больницу, «скорая» едва успела довезти её. Возможно, оставались считанные часы, когда можно было что-то предпринять. Пока ехали, Ю раздулась, тело стало похожим на студень - зыбкое, мягкое. Врачи сказали, что это вода пошла во внутренние ткани. Этого я не понимаю, да и не имеет это теперь значения. Они сказали, что уровень креатинина в крови запредельный, смертельный. Вкатили ей плазму. Мне разрешили поставить в боксе кушетку, чтобы я мог ухаживать за Ю. Сказали, что помочь ей в таком состоянии вряд ли смогут, что остаётся только молиться.
Позвонил на работу и сказал, что в ближайшее время не появлюсь и что могут меня уволить, если им это угодно. Торчинский отнёсся с пониманием к ситуации, разрешил оставаться рядом с женой сколько нужно и не переживать за работу. Спасибо ему огромное.
Этот отрезок времени, когда Ю болела, - самый искренний период моей жизни: я никуда не рвался, был самим собой, по-настоящему служил близкому человеку всем, чем мог. Возможно, та жизнь, когда я поселился в больничном боксе вместе с Ю, чтобы ухаживать за нею, была единственно полноценной и действительно счастливой, несмотря на все тяготы…
Параллельно шла моя работа в «Республике». В «Крестьянском вопросе» работал с Игорем Марьиным и Наташей Сергеевой, в «Буднях» трудился с Таней Красновой. Позже меня перебросили на программу «Без ретуши». Торчинский имел на меня особые виды, брал на внеплановые съёмки к Фёдорову в его клинику и построенный им посёлок. Разное было: и несостоявшаяся поездка в Техас, и работа на «ЕвропеПлюс» с Иваном Охлобыстиным, и прочее, прочее.
В 1996 году на Российском канале ТВ началось сумасшедшее сокращение, людей выгоняли с работы десятками. Каждый день все ждали, не вызовут ли в кадры. Неуютное состояние, потому что совершенно непонятно было, по каким критериям увольняют сотрудников. Объединение «Республика», где я работал, было ликвидировано полностью. Из всех режиссёров остался только я. Меня отрядили на программу Леонида Млечина (он тогда был «на коне», выходил в эфир чуть ли не ежедневно и нуждался остро в режиссёрах). Мне не нравилась его программа, очень не хотелось работать с ним…
И тут меня пригласил к себе Лев Николаев. Серьёзный человек, как мне показалось. Он видел мои «Голоса», заинтересовался. У него намечался грандиозный проект с американцами (с университетом Concordia). Поскольку он звал на постоянную работу, я согласился и подал заявление на увольнение по собственному желанию. На Российском канале меня сочли за полного идиота: единственный избежавший сокращения, я теперь хотел уйти сам. Повздыхали, но отпустили.
После поездки в июле-августе 1996 года в США по заданию Льва Николаева я до осени сидел без дела и только ждал. Чего ждал? Обещанного Николаевым цикла передач. Я привёз из Америки почти пятьдесят часов рабочего материала, но мы не склеили ни единого кадра. Всё якобы упиралось в деньги. С тех пор как я ушёл из «Республики», клюнув на заманчивое предложение «Лёвы», я занимался только ожиданием чего-то. Ничто не двигалось. Из Николаева пришлось буквально выжимать деньги. «Вы меня не отпускаете, - говорил я ему, - обещаете, что вот-вот начнётся наш фильм, но ничего не начинается. А денег-то не платите. Ради чего мне ждать?»
Осенью я ушёл от Льва Николаева и с тех пор практически больше ничего общего с телевидением не имел.
Месяц проработал у Дэвида Гамбурга на программе «Книжный магазин». Он пригласил меня режиссёром-постановщиком, но затем на моё место позвали почему-то театрального режиссёра Владимира Мирзоева, не понимавшего элементарных вещей в телевизионной работе. Мирзоев не разбирался даже в том, как монтируются кадры (мне пришлось монтировать за него всю первую передачу), но у Мирзоева было известное имя. Впрочем, Дэвид расплатился со мной честно, как обещал - вынул из кармана толстенную пачку долларов, отслюнил тысячу, протянул мне и спросил: «Мы же не прощаемся?», хотя было ясно, что прощаемся.
В прошлом году я предпринял попытку работать у Михаила Дегтяря на программе «Репортёр», но после первой же передачи я ушёл - там всё не для меня. Зато съездил от «Репортёра» на съёмку на Пау в Каннельярви и роскошно провёл там двое бессонных суток, слушая индейское пение и наслаждаясь удивительным пейзажем
Случались какие-то отдельные заказы на съёмку, иногда приглашали фотографом (заказы на «Маккен Эриксон» и на ещё какой-то рекламной фирме), но всё это - от случая к случаю, в основном работой меня не баловали. На душе тяжело. Быть безработным - мучительно. Я привык к стабильности, привык к постоянному и приличному заработку, а заодно и к уважению. В «Республике» ко мне, как оператору, выстраивалась очередь, со мной все хотели работать. И я сам выбирал, с кем поеду в командировку, а кому откажу.
Куда же всё подевалось? Как могло произойти, что я стал никому не нужен?
В прошлом году заключил контракт с «Вагриусом» на три боевика. Работал бешеными темпами. За полтора месяца написал три повести, сам не поверил в это, а ведь такого рода вещи я никогда не писал. Но случился денежный обвал - «дефолт», как это теперь называют, и «Вагриус» расторг со мной договор. Если быть точным, то первую книгу они приняли у меня месяца за два до «дефолта», но денег так и не выплатили. Какая-то чертовщина с деньгами.
Всюду рождаются какие-то проекты, кто-то что-то замысливает, что-то раскручивает, что-то запускает. Наташа Тапкова несколько раз предлагала принять участие в очередном проекте, я соглашался, приезжал, обсуждал, слушал… и скисал понемногу, ибо долгие и безрезультатные разговоры меня убивают. Ни одно дело, куда приглашала Тапкова, так и не состоялось. Вспомнить хотя бы тот первый фильм, куда она позвала меня вторым режиссёром и который закрыли через полгода…
В прошлом году я по Наташиной наводке попал в рекламную фирму «Сотек», где мне предназначалась роль главного режиссёра. Я позвал туда Свету Габунию. За два месяца ежедневных приездов и бурных «творческих» бесед я не получил ни копейки. Там ничего не двигалось. Наша программа уже стояла в телевизионной сетке, мы уже на следующей неделе должны были выходить в эфир, а у нас было снято ни одного кадра, хотя передача должна была быть ежедневной! И всё рассыпалось.
В прошлом же году Тапкова сосватала меня какому-то кинопродюсеру. Намечался телевизионный сериал про МВД, ФСБ и налоговую полицию. Мне предложили быть режиссёром-постановщиком, но через пару месяцев продюсер растворился со своей фирмой без следа.
И опять начались судорожные поиски работы, во мне стал развиваться психоз на этой почве. Не думал, не гадал, что когда-нибудь превращусь в психа из-за отсутствия работы. Дошло до того, что освоил даже профессию мерчендайзера. Теперь в нашей стране есть и такое - ходишь по магазинам и собираешь для конкретной фирмы материал по товарам этой фирмы (где и как продаётся, сколько стоят аналогичные товары фирм-конкурентов), расставляешь товары на полках, чтобы их лучше было видно и прочее, прочее. К сожалению, это не имело ничего общего с моими устремлениями. Меня воротило от такой работы - ничего трудного там нет, примитивно до ужаса, но моральное состояние ужасное. Зато деньги давали большие и платили их фактически за ничего неделанье. Никто к своим обязанностям серьёзно не относился, да никто по-настоящему и товара-то не знал. Ну что я мог знать о женских прокладках и детских подгузниках? Когда нас однажды проэкзаменовала фирма-заказчик, большинство мерчендайзеров потеряло работу. В их числе оказался я.
Когда мы прощались в Дэвидом Гамбургом, я спросил (поскольку мы работали с издательством «АСТ»), нет ли у него личных знакомых в издательском мире, ведь я пишу книги. Он дал мне телефон Каминского в «Олимпе»… Он почитал мои повести об индейцах и с грустью сказал, что написано прекрасно, однако ему это не нужно. «Может, возьмётесь за боевики, Андрей?» Разговоры, планы, предложения, проект «Бестия» о женщинах-бойцах, заявки… Многообещающее начало незаметно привело в пустоту бессмысленного ожидания. Ничего у меня с «Олимпом» не получилось. Я серьёзно занервничал.
Сейчас беспрестанно хожу по разным издательствам, предлагаю себя в качестве автора «индейских романов». Всюду слышу отказ. Диалог обычно строится по следующей формуле: «Вы уже где-нибудь публиковались?» - «Нет» - «Тогда до свиданья»…
Дальше здесь http://wind-veter.narod.ru/dnevnik01.html