Март 1917-го. Две статьи Василия Розанова
Василий Розанов. Перед положительными задачами истории
Был больной зуб во рту... И весь организм был здоров, но зуб так ныл, что ничего не давал делать и здоровому вполне человеку. Думал человек и о каплях, и о зубных щипцах: но потрогал пальцами, и зуб как-то сам вывалился, без помощи щипцов и аптеки.
Все царствование было как-то печально. И даже не печально, а неудачно - начиная с Ходынки, начиная с рокового удара саблею какого-то фанатика-самурая в Японии, - и до ужасной японской войны, и до теперешней громкой борьбы народов и цивилизаций. Печаль и неудача научила бы осторожности, бережливости, могла бы научить мысли неудачного человека уйти в тень и дать выдвинуться другим и ярким лицам. Таков был Вильгельм около Бисмарка, французские короли и королевы около Ришелье и Мазарини. Тогда относительное безмолвие и затененность венценосцев и государей как-то «обрабатываются» историею и «в общем результате» получается «хорошо», - получается даже блестяще. Неудача, а, пожалуй, даже, в общем, и очень большая удача русской истории заключалась в том, что «тени» и «безмолвие» не хотели в последний фазис русской истории, - все «говорили», все «делали», - зуб все более и более болел и пришлось его «вынуть руками».
<...>
Василий Розанов. О чем думает Николай II
Пишут, что бывший царь очень осунулся в лице. Может быть, не от одной тоски и обстоятельств. А и от мыслей. От каких?
Хоть и «поздно», воистину «поздно», но подумать никогда не мешает. И вот мне кажется, что он не может не остановиться размышлением над тою стороною своего «потерянного дела», что есть неизмеримая разница между «быть частным человеком» и «быть правителем царства».
<...>
Царь бывший, может быть, думает с удивлением: «Я был со всеми любезен, чего же от меня хотели?»
Правда, по изложениям «он был любезен» даже в последние страшные дни и последние с ним свидания уже лиц Временного Правительства. Увы, это совсем не то, что нужно. «Любезностей» история не требует. ...
<...>
Был больной зуб во рту... И весь организм был здоров, но зуб так ныл, что ничего не давал делать и здоровому вполне человеку. Думал человек и о каплях, и о зубных щипцах: но потрогал пальцами, и зуб как-то сам вывалился, без помощи щипцов и аптеки.
Все царствование было как-то печально. И даже не печально, а неудачно - начиная с Ходынки, начиная с рокового удара саблею какого-то фанатика-самурая в Японии, - и до ужасной японской войны, и до теперешней громкой борьбы народов и цивилизаций. Печаль и неудача научила бы осторожности, бережливости, могла бы научить мысли неудачного человека уйти в тень и дать выдвинуться другим и ярким лицам. Таков был Вильгельм около Бисмарка, французские короли и королевы около Ришелье и Мазарини. Тогда относительное безмолвие и затененность венценосцев и государей как-то «обрабатываются» историею и «в общем результате» получается «хорошо», - получается даже блестяще. Неудача, а, пожалуй, даже, в общем, и очень большая удача русской истории заключалась в том, что «тени» и «безмолвие» не хотели в последний фазис русской истории, - все «говорили», все «делали», - зуб все более и более болел и пришлось его «вынуть руками».
<...>
Василий Розанов. О чем думает Николай II
Пишут, что бывший царь очень осунулся в лице. Может быть, не от одной тоски и обстоятельств. А и от мыслей. От каких?
Хоть и «поздно», воистину «поздно», но подумать никогда не мешает. И вот мне кажется, что он не может не остановиться размышлением над тою стороною своего «потерянного дела», что есть неизмеримая разница между «быть частным человеком» и «быть правителем царства».
<...>
Царь бывший, может быть, думает с удивлением: «Я был со всеми любезен, чего же от меня хотели?»
Правда, по изложениям «он был любезен» даже в последние страшные дни и последние с ним свидания уже лиц Временного Правительства. Увы, это совсем не то, что нужно. «Любезностей» история не требует. ...
<...>