52/3
"Я хочу спросить, можете ли вы вспомнить какие-нибудь минуты в вашей жизни, когда вы были счастливы. Не просто рады. Не просто довольны. А счастливы, полностью, на все сто процентов. В это мгновение мир совершенен. Нет ничего, что нуждалось бы в доработке, да и нет никого, кто мог бы это сделать, потому что людей нет, нет даже меня, всё заполняет радость. Но длится это совсем недолго, и скоро куда-то исчезает. (С) "Дети смотрителей слонов" Питер Хёг"
Читаю сейчас эту прекрасную книгу моего любимого писателя и каждый раз, когда он говорит о двери, которая открывается на свободу в минуты острого счастья, я думаю о том, сколько было в моей жизни этих мгновений. И даже когда осознаешь, что воссоздать те ощущения невозможно, уже само воспоминание, попытка проникнуть в свой острый момент счастья - это приятно до дрожи. Я пишу здесь только некоторые из них, очень дорогие мои воспоминания, которые достаю из своих чуланов, чердаков и потрепанных шкафов, когда бывает очень трудно и очень нужно. И они всегда помогают.
***
Мне 14 и я каким-то чудом оказываюсь на всероссийской школьной многопрофильной олимпиаде. Сижу в зале, полном галдящих школьников, сегодня объявляют результаты по литературе, ни на что не рассчитываю, какой там: свой рассказ-сравнение двух стихотворений я писала вчера в жутком похмелье, мало что помню, но определенно припоминаю, что голова болела ужасно, а строчки - как обычно - ползли вниз по не разлинованному листу. Какой-то там профессор МГУ рассказывает про сочинения, понравившиеся ему, а потом говорит, что совершенно не сомневался насчет первого места, он даже хочет прочитать вслух несколько отрывков. И начинает читать слова. Мои слова. Мое тело пронзает одновременно жар и холод, мне кажется сначала, что это не могла быть я, не могло быть мое, наверное, это замутненное алкоголем сознание. Но чем дальше он читает, тем больше я уверена, тем сильнее я дрожу и не могу дышать.
***
Мне 15 и я снова в Израиле, в своем любимом Зихрон Яакове, у своей любимой бабушки. Лето закончилось слишком быстро, все его я провела совершенно влюбленная в смуглого мароканского мальчика невиданной красоты. Я была, конечно, очень робкой, чтобы что-то предпринимать, да и что я могла сделать, у нас с ним даже не было ни одного общего языка, только смущенные улыбки - мои, и нагловато-флиртующие - его. Это последний вечер, мы прорезвились с друзьями весь день в бассейне, я шагаю по дорожке к дому, мне немного грустно, что больше не увижу своего красивого мальчика, но намного крепче внутри меня какая-то неведомая сила, юность, осознание собственной простой красоты и важности в этом мире. Не знаю, как это вообще могло произойти, откуда он взялся, почему я была одна и он был один, ведь этого не случалось никогда раньше. Я просто подняла глаза, улыбнулась ему и, протянув руку, сказала: Goodbuy, Per. Он улыбнулся в ответ, ничего не сказал, взял мою руку, притянул к себе и поцеловал. Долго, нежно, сладко, как бывает только в кино. Я еще целоваться то толком не умела, но это был one perfect kiss, который я никогда не забуду.
***
Мне 23 и я стою в пустом ночном Шереметьево, я не спала уже черт знает сколько часов, я не могу есть, меня трясет нервной дрожью. После работы я сразу поехала сюда и провела здесь невероятное количество часов, которые текли так медленно, что казалось, будто стрелки попали в пробку и никуда не движутся. Я встречаю самый важный рейс в своей жизни, самого главного человека, пусть тогда я еще этого не знаю, но догадываюсь. Прага - Москва. Тогда я еще не знаю и того, что однажды случится еще один важный рейс, Москва - Прага, который тоже изменит мою жизнь невероятно, тогда я просто стою в этой редкой крошечной толпе ночных встречающих и колени мои безвольно подгибаются с каждым выходящим пассажиром. Когда я вижу его, то понимаю, что любовь бывает наоборот: не как у всех, когда сначала видишь, слышишь, касаешься, влюбляешься, а в обратном порядке. А потом он обнимает меня, я зарываюсь головой в его свитер. Он говорит: Привет, чудовище.
***
Мне 27 и 30. Я лежу на двух операционных столах в двух разных больницах, в одном случае это глубокая осенняя ночь, в другом - яркое весеннее утро. В одном случае я уже пережила сутки схваток и очень устала, в другом все было по плану, мне очень легко, мысли мои при мне, ощущения обострены до предела. Мне показывают мальчиков. Поднимают высоко, маленьких, кричащих, розовых, моих мальчиков. И это такое щемящее, яркое, нежное чувство, когда уже не имеет значения боль, усталость, мысль о том, что тебя только что разрезали напополам, не имеет значения ни прошлое, ни будущее. Только вот этот крошка-мальчик, который здесь и сейчас начинает свою жизнь. И он смотрит на тебя, совершенно точно смотрит, и ты знаешь, твоя жизнь тоже только начинается.
Читаю сейчас эту прекрасную книгу моего любимого писателя и каждый раз, когда он говорит о двери, которая открывается на свободу в минуты острого счастья, я думаю о том, сколько было в моей жизни этих мгновений. И даже когда осознаешь, что воссоздать те ощущения невозможно, уже само воспоминание, попытка проникнуть в свой острый момент счастья - это приятно до дрожи. Я пишу здесь только некоторые из них, очень дорогие мои воспоминания, которые достаю из своих чуланов, чердаков и потрепанных шкафов, когда бывает очень трудно и очень нужно. И они всегда помогают.
***
Мне 14 и я каким-то чудом оказываюсь на всероссийской школьной многопрофильной олимпиаде. Сижу в зале, полном галдящих школьников, сегодня объявляют результаты по литературе, ни на что не рассчитываю, какой там: свой рассказ-сравнение двух стихотворений я писала вчера в жутком похмелье, мало что помню, но определенно припоминаю, что голова болела ужасно, а строчки - как обычно - ползли вниз по не разлинованному листу. Какой-то там профессор МГУ рассказывает про сочинения, понравившиеся ему, а потом говорит, что совершенно не сомневался насчет первого места, он даже хочет прочитать вслух несколько отрывков. И начинает читать слова. Мои слова. Мое тело пронзает одновременно жар и холод, мне кажется сначала, что это не могла быть я, не могло быть мое, наверное, это замутненное алкоголем сознание. Но чем дальше он читает, тем больше я уверена, тем сильнее я дрожу и не могу дышать.
***
Мне 15 и я снова в Израиле, в своем любимом Зихрон Яакове, у своей любимой бабушки. Лето закончилось слишком быстро, все его я провела совершенно влюбленная в смуглого мароканского мальчика невиданной красоты. Я была, конечно, очень робкой, чтобы что-то предпринимать, да и что я могла сделать, у нас с ним даже не было ни одного общего языка, только смущенные улыбки - мои, и нагловато-флиртующие - его. Это последний вечер, мы прорезвились с друзьями весь день в бассейне, я шагаю по дорожке к дому, мне немного грустно, что больше не увижу своего красивого мальчика, но намного крепче внутри меня какая-то неведомая сила, юность, осознание собственной простой красоты и важности в этом мире. Не знаю, как это вообще могло произойти, откуда он взялся, почему я была одна и он был один, ведь этого не случалось никогда раньше. Я просто подняла глаза, улыбнулась ему и, протянув руку, сказала: Goodbuy, Per. Он улыбнулся в ответ, ничего не сказал, взял мою руку, притянул к себе и поцеловал. Долго, нежно, сладко, как бывает только в кино. Я еще целоваться то толком не умела, но это был one perfect kiss, который я никогда не забуду.
***
Мне 23 и я стою в пустом ночном Шереметьево, я не спала уже черт знает сколько часов, я не могу есть, меня трясет нервной дрожью. После работы я сразу поехала сюда и провела здесь невероятное количество часов, которые текли так медленно, что казалось, будто стрелки попали в пробку и никуда не движутся. Я встречаю самый важный рейс в своей жизни, самого главного человека, пусть тогда я еще этого не знаю, но догадываюсь. Прага - Москва. Тогда я еще не знаю и того, что однажды случится еще один важный рейс, Москва - Прага, который тоже изменит мою жизнь невероятно, тогда я просто стою в этой редкой крошечной толпе ночных встречающих и колени мои безвольно подгибаются с каждым выходящим пассажиром. Когда я вижу его, то понимаю, что любовь бывает наоборот: не как у всех, когда сначала видишь, слышишь, касаешься, влюбляешься, а в обратном порядке. А потом он обнимает меня, я зарываюсь головой в его свитер. Он говорит: Привет, чудовище.
***
Мне 27 и 30. Я лежу на двух операционных столах в двух разных больницах, в одном случае это глубокая осенняя ночь, в другом - яркое весеннее утро. В одном случае я уже пережила сутки схваток и очень устала, в другом все было по плану, мне очень легко, мысли мои при мне, ощущения обострены до предела. Мне показывают мальчиков. Поднимают высоко, маленьких, кричащих, розовых, моих мальчиков. И это такое щемящее, яркое, нежное чувство, когда уже не имеет значения боль, усталость, мысль о том, что тебя только что разрезали напополам, не имеет значения ни прошлое, ни будущее. Только вот этот крошка-мальчик, который здесь и сейчас начинает свою жизнь. И он смотрит на тебя, совершенно точно смотрит, и ты знаешь, твоя жизнь тоже только начинается.