Флэшбэк 3. Стык 2003-2004. Пятница, 13 февраля 2004.
Стык 2003-2004. Как я взял и сошел с ума, и с тех пор моему уму никогда не было тяжело, потому что больше я на него, кажется, никогда не наступал. Пятница, 13 февраля 2004. Инициация.
Вообще, оказывается, пытаться описывать собственную жизнь по-порядку - далеко не так легко и приятно, как кажется до того, как возьмёшься. События всплывают в памяти яркими эпизодами, вразнобой, часто путаясь в собственной последовательности. Да ещё о чем-то говорить хочется, а что-то иначе, как воображаемыми клещами, из себя не вытянешь, и ладно б если тому была ясная причина, ан нет, капризы памяти и переменчивость настроений.
Например, тот ноябрьский день, когда я увидел Дэна впервые, из памяти не изгладился ни капли. Я зачем-то помню даже такую фигню, как что мы ели и каким маршрутом шла наша компания. Или вот пятница, 13-е последовавшего февраля до сих пор жжется изнутри какими-то огненными самоцветами. А вот промежуток времени между этими днями у меня в голове как мутным целлофаном завернут, лишь отдельные детали просвечивают через эту пелену.
Помню пару-тройку вечеринок, на которые меня таскал Шафт и где я на свою беду и к собственному огромному удовольствию видел Дэна. Я ловил каждое его слово и движение, просто пытаясь понять, как это можно вообще быть таким вот существом, как он; пытался постичь, что значит быть Им, ха... Мы вроде бы как всего лишь славно и дружески трепались, но если приглядеться к мелочам, я ходил по кромке приличий, всегда оказываясь в оптимальной точке времени и пространства, чтобы организовать выпить, или передать вещи, найти удобное место или придержать дверь. Как раз на дверях, кстати, всю эту херотень спалил Шафт. Да-да, в этом месте текста по законам современного интернет-писанинного жанра полагается рука-лицо.
Сначала, естественно, на меня благополучно наорали, что я совсем охренел, не понимаю, во что ввязываюсь, и решили просветить. Ну ладно, я может и вполне подозревал о наличии бисексуальных наклонностей у Дэна из его записей и рисунков, но не придавал этому никаких подспудных значений, не задумывался почему-то об этом. Но тут мне "добрый Ванечка" поведал будоражащие подробности. Оказывается, уже довольно продолжительное время Дэн тупо и безысходно и, главное, абсолютно бесперспективно сохнет по некоему Тиму (ну Тимофею, хе), который, в свою очередь, пафосный индустриальный фотограф, широко известен в узких, правда, кругах, и совершенно напрочь гетеро-нормальный парень, чем счастлив и доволен. Вот блядь дела, подумал я. Самое смешное, что, как потом оказалось, Шафт наивно полагал, что эта информация охладит мой интерес, вышло же, естественно, всё шиворот-навыворот. Блинская эмпатия и гребаное сочувствие. Слабоумие и отвага. Основная ирония в том, что изначально я как-то держался в рамках адекватности, и все мотивы и пожелания мои сводились к тому, чтобы быть человеку максимально приятным и полезным просто так, ну, из общечеловеческого чего-то, совершенно отдельного от позиции каких бы то ни было отношений. Просто я почему-то не считал себя по умолчанию достойным равноправной дружбы, поэтому вел себя с ним, как с сюзереном, надеясь подняться до роли друга за счет собственной полезности, ну как-то так. После же того, как мне стал, после слов Шафта, ясен расклад, зародилось то самое странное (в моей жизни блять) желание дать человеку всё, чего он хочет, чего ему почему-то не хватает, чтобы с моей помощью он мог стать счастливым. (Господи, какими всё-же наивными путями ходит разум в 18-то лет, эх.) Но, к слову, я уже тогда хотя бы соображал, что его понятие о счастливости может весьма отличаться от моего и даже быть взаимоисключающим, и был готов найти и дать именно то, чего хотелось бы ему, а не мне хотелось бы преподнести.
Параллельно со всеми этими моими душевными маяниями, той зимой мы с Шафтом и еще кем-то из товарищей ездили на бывшее тогда обязательным пунктом готической программы Введенское кладбище - созерцать пустынные аллеи, каменных ангелов и изящные старинные склепы, и размышлять о тлене и бренности всего сущего, попутно обогревая свои бренные, но пока еще не истлевшие кости дарами Диониса из попутного магазинчика. Декаданс пускал в моём мировоззрении ветвистые корни, готовясь расцвести буйными зарослями цветов зла, ага. Бугага даже, а не ага.
В целом, зима выдалась весьма себе ничего, интригующая, скажем так. И вот, одним замечательным зимним вечером, освободившись в пятницу после учебы (и пофиг, что в субботу какой-то семинар по плану), мы с Шафтом умудрились вытянуть Дэна съездить вместе с нами втроём на Введенское. Как раз в честь такого замечательного готического события, что пятница на 13-е выпадает. Ну мол, как-то вот у всех праздник 14 февраля, день всех влюблённых, гламур и розовые сердечки, фи, какая пошлость, а мы такие все брутальные придурки - устроим свой монастырь с блэк-джеком и вы поняли свой собственный праздник.
Сказано-сделано, ну, мы с Шафтом какое-то время до встречи просто пошлялись по центру, потом приехали на Курскую, встретились с Дэном и выдвинулись на Савёловскую, от которой до Введенского кладбища надо доехать несколько остановок на трамвае. Выбрались на остановку, стоим такие замечательные, ждём. Картина Репина "три грача на морозе". А мороз такой, что пиздец дышать колюче и ноги к асфальту примерзают. И что самое забавное, замечательное и офигительное - трамваи проходят все, какие угодно, кроме нашего.
Проходит 10 минут, 15, 20. Шафт потихоньку начинает выражать сомнения в целесообразности нашей затеи в форме "Да ну может поедем, посидим где-нибудь в барчике, ребят, дубак же, что мы там забыли? У меня руки замерзли, ноги отваливаются, и вообще трамваев, может, совсем не будет! И кстати, уже поздно, еще домой ехать, а мы даже до туда не добрались, на меня опять нарычат предки, парни, поехали отсюда, а? Ещё съездим, не проблема же, в другой раз или хоть на выходных, чего вы?" Честно говоря, у меня в голове тоже пробегали подобные мысли, но как-то вот очень почему-то хотелось именно вот в ЭТОТ ДЕНЬ именно ТУДА. (Вот такое свербление я склонен теперь называть дланью рока.) Да и Дэн никуда особо не торопился, и, собственно, только ради Введенки выбрался из дома, а оставлять его я точно был не намерен.
Прошло ещё минут десять, мы с Дэном определились, что точно ждём до упора, а Шафт извёлся весь, он прямо таки очень не хотел оставлять нас наедине (ох, как потом вскрылось, вовсе не из заботы о моих морали и благочестии). Но так, видимо, должно было произойти, его поджимало время, и он поставил нас перед фактом, что ждёт ещё 10 минут и уходит. Честно говоря, за эти 40 минут, особенно последние 20, я так утомился от его убивающего всю атмосферу нудежа, что в тайне молился, чтобы трамвай не приходил, пока Ваня не уедет уже наконец. Потому что, честно говоря, о возможности побродить по аллеям Введенки с Дэном вдвоём мне как-то даже и не думалось-не мечталось, а тут внезапно такая перспектива!
Трамвай пришел через 5 минут после его ухода. Мы с Дэном, честно говоря, даже немного удивились, но пожали плечами, решив, что, видимо, просто вот не судьба ему была туда попасть сегодня.
В выстуженном стареньком трамвайчике с сырой слякотью на полу и едва теплющимися печками сквозило немилосердно. Когда мы выбрались на нужной остановке, нам на минуту даже показалось, что на улице и то теплее, чем было в трамвае. Так что как-то само собой вышло, что мы зашли в мелкий безымянный магазинчик и взяли маленькую фляжечку коньяку, чтоб хоть как-то можно было согреться. Запасшись таким образом, а заодно Дэн прихватил ещё пачку кэптон-блэка, мы наконец пробрались на территорию кладбища. Прошлись по длиннющей и пустынной во всю свою длину аллее, пытаясь любоваться безоблачным звёздным морозным небом сквозь переплетение старых, высоченных деревьев, и радуясь, что хотя бы ветра нет, хоть и без того зуб на зуб едва попадает. Немного плутанув, мы вышли к так называемому Вампирскому склепу - излюбленному месту готического народца. К слегка покосившемуся, обветшалому, но всё еще таинственному сооружению ведут несколько каменных ступеней и низкий подиум с каменными же перилами, на которых-то мальчики и девочки в черных плащах и шипастых ошейниках частенько сиживали в те годы. Мы, честно говоря, предпочли постоять, дабы не примёрзнуть окончательно, и распополамили наш коньяк в процессе разговора о высоком, так сказать. Дэн вроде как собрался было закурить, а я приготовился насладиться запахом дыма, ибо сам не курил, но тяжело-сладко-табачный запах кэптона мне нравился уже давно и сам по себе. Но он вдруг вроде как передумал, начал рыться по карманам, и со словами "глянь-ка, что у меня есть!", извлёк продолговатую упаковку с, как оказалось, мини-сигарой. Такой, знаете ли, меньше, чем нормальная сигара, скорее сигарилла с пластиковым фильтром, что-то такое. И пахла эта штука вишней, черт знает чем ещё и райским блаженством, вот честно. "Ты вот как хочешь, но я тебя сейчас буду этой штукой совращать", заявляет он мне. "И можешь продолжать дальше считать, что ты не куришь. Сигареты, ха-ха".
Мда. Стоит ли даже говорить, что я купился с потрохами, а точнее просто сдался, сложил к ногам всё воображаемое своё оружие и броню, и только и мог отшутиться, мол ну что ж, возжигай.
С возжиганием внезапно оказались проблемы - у многострадавшей в Дэновом кармане сигариллы сорвало башню, а точнее, надломилось самое начало, как раз таки то место, где крепится пластмассовый мундштук. Окей, психопаты не сдаются, решили мы, и отломили мундштук окончательно (кстати, я незаметно сунул его в карман, и так вышло, что щепотка табака из той самой моей первой в жизни сигариллы хранится у меня до сих пор). Каким-то образом, смеясь и придуряясь, мы всё-таки разожгли эту трубку мира, и.. Дааааа, все же знают, что обычно первая выкуренная сигарета либо вообще отторгается организмом, либо хорошенько ударяет в голову... так то сигарета, а здесь - эдакая хрень без фильтра и без мундштука даже. Это был никотиновый нокдаун - меня унесло нафиг. А точнее, где-то четырех затяжек мне уже хватило до того, что я таки вынужден был сесть, потому что впервые в жизни почувствовал, что такое ватные ноги, которые в прямом смысле слова не держат - если бы не сел, просто упал бы. Голове стало ещё веселее, чем ногам, в неё так дало, что на минуту я вообще усомнился, что переживу этот день, хотя ощущение не было неприятным, честно говоря. Просто дико странно и непривычно, дурманяще, головокружительно на самой грани тошноты, и немного жутковато, потому что кажется, что вот-вот потеряешь сознание. И да, помимо всего этого, ароматно и как-то по своему вкусно.
Мы на двоих медленно докурили, Дэн с явным удовольствием наблюдал за моими экзистенциальными переживаниями, и пока я приходил в себя и в стоячее положение, пытаясь снова обрести вертикальную устойчивость и попутно поделиться впечатлениями, он успел ещё и свою обычную сигарету выкурить.
Дэн тогда вдруг сказал что-то такое тонкое и неосязаемое, что отказалось зацепиться за мою память конкретными словами, при этом оставив совершенно четкий невербализуемый след понимания сказанного, и момента. Он тогда совершенно четко знал, каким именно должен быть момент, этот вечер, эти часы ли, минуты ли - он чувствовал идеальную картинку происходящего, осязал, что именно окончательно сделает этот кусочек жизни шедевром, как может чувствовать художник или музыкант, как должно идеально звучать или выглядеть произведение. И так же с абсолютной ясностью и уверенностью, с телепатической уверенностью даже, я бы сказал, он знал, что я вижу то же самое, что я так же хочу именно такого развития событий, при том, что это лежало на тех глубинных пластах стыка моего сознания и подсознания, что сам я не смог и не осмелился бы выразить, сформулировать, позволить себе возжелать осознанно этого шедевра, этих идеально развивающихся мгновений. Почему-то для него всё это было прозрачнее и проще, реальнее - взять, да и вываять реальность так, как видится совершенным, и с какого бы хрена отказывать себе в этом, почему нет-то?
Я помню, что он сказал всего несколько слов, невысказанный смысл которых я запомнил и только что попытался передать, а звучало это в духе игриво-интригующего "а знаешь, чего ещё здесь и сейчас не хватает?". Самое страшное и смешное (страшное, потому что меня этой фразой будто морозным копьём с макушки и до пят к земле пригвоздило, смешное - потому что ну бывает же в реальной жизни такой эпично-картинный бред), что в ту минуту в моём сознании мгновенно и неотвратимо всплыл подсвеченным плакатом правильный ответ, единственно верный, потому что всплыл как раз из тех самых эго-ид-приграничных слоёв, заинтересованных в шедевре момента. И естественно, суперэго, вооруженное ещё не до конца на тот момент рассыпавшимися шаблонными моральными установками и требованиями традиционных норм, панически взвыло, быстренько зарубило такой вариант развития событий, как "немыслимо", "невозможно", "недопустимо" (и "да быть не может, хрен ли я дождусь такого счастья разволшебного", добавил внутренний пессимист-параноик). Одним словом, вся эта бурная и мгновенно произошедшая мозговая деятельность меня застанила намертво - я мог только хлопать глазами, лихорадочно придумывать нейтрально-адекватный ответ, и пытаться не поверить случайно своему счастью, чтоб потом не пришлось претерпевать адовы муки отходняка от несбывшейся надежды. Тем не менее, на моем лице, видимо, выписалась полная готовность ко всему чему угодно на свете, а Дэну нерешительно зависать вообще никогда не было свойственно, так что пока мои глаза пытались сами себе не верить, он легко притянул меня к себе и, о небо милосердное, стал целовать в губы.
Я был поражен. Фалломорфировал, то бишь.
От восторга, ага.
Очень странно словами описывать события, с одной стороны столь скоротечные, с другой вызывающие в сознании такой космос переживаний, впечатлений и отзвуков.
Как же таки велик даже сам по себе восторг преступления грани, свершения чего-то немыслимого, вроде бы запретного и порицаемого, но в момент свершения ты перестаёшь понимать причину и логику запрета. Но это чувство внутреннего взлома было тогда лишь дальним фоном, на котором огненными сполохами рисовалось.. Лёгкие, прохладные, ярко сладкие и терпкие от кэптон-блэка губы.. Жажда целовать которые подобна жажде в оазисе посреди пустыни, заставляющей припасть и пить из источника, даже будь он отравлен.. Никогда до того мне не доводилось ощущать ничего сравнимого. Невозможно не коснуться руками, не обнять - сквозь реально не по погоде легкий материал пальто его стан кажется таким хрупким, узким и легким.. И он радостно приемлет объятие, будто впитывая тепло, а я чувствую его руки, плечи, лопатки сквозь предательски тонкую ткань - будто лесного эльфа поймал.. Или он меня..
Я взял его холодные руки в свои и грел ладонями - такая пошлость - такая классика.. И я настолько вообще ошалел, что обрывками помню дальнейшее - как он угощает меня уже сигаретой и я курю кэптон, потому что пропадай, Вселенная; как мы перелезаем через двухметровый каменный забор, потому что ворота кладбища уже закрылись; как в трамвае Дэн непринужденно говорит о чем-то отвлеченно-интересно-замечательном, а я любуюсь его румянцем, замерзшим кончиком носа, не могу отвести глаз от губ и вообще не понимаю, что он говорит, слушаю, как музыку.. Совершенно не помню, как мы попрощались в метро, но до самого дома меня заливало неслыханной-невиданной эйфорией, причем мозги благодушно молча отошли в сторонку и даже ни мысли не всплыло на тему что это вообще такое творится. В тот момент для меня творилось все прекрасно и правильно и всё абсолютно меня устраивало как невозможно лучше.
С этим чувством я уснул и с ним проснулся и просто до неба окрыленный поехал в институт на семинар с чувством, какое же дофига офигенное 14 февраля, ля-ля-ля!) чтоб где-то незадолго до конца семинара получить от Дэна смс: "привет! Знаешь, насчет вчерашнего.. Nothing happend, ok?"
Ну вы поняли, да? Я за минуту познал всю глубину и бездну Готики, и помните там, выше, про поверить счастью и потом адовы муки, да? Ну, больше, чем полсуток я побыл счастливым) Нет, всё-таки удивительно, что самые болезненные моменты моей жизни через какое-то время вызывают у меня просто безбрежные моря самоиронии и вообще желания поржать. Наверное, потому, что пережил и знаю, что могу. А на тот момент, конечно, это был вообще самый адов писец whenever. Я на сжатых зубах набрал смс "ок, конечно!", окаменело досидел остававшиеся минут 20 семинара, на десяток лет возненавидел день святого Валентина лютейшей ненавистью, и перешел на какую-то новую стадию себя, такого себя, который должен уметь выстоять, получив удар по сердцу, сшить рану и продолжать двигаться дальше. Нет, конечно я был далек от мысли отступить и слиться, в тот момент, пожалуй, далек, как никогда. Ради того, чтобы что-то подобное могло произойти между нами снова, я был готов сворачивать горы, шеи, бантики из шариков и вообще во все стороны.
Зато как никогда ранее ясно мне стало, что в жизни бывает не только более-менее выносимые и решаемые трудности, а и вот такая вот муйня, понятно стало, как это, когда в груди все сжимается от физической боли, для которой нет физической причины. Конечно, мне приходилось и раньше испытывать и боль и разочарования и всякое, но просто никогда ранее меня это не трогало столь лично и столь глубоко. Ну, повзрослел, наверное, немножко мальчик, как-то так вот вышло, странно и неожиданно. Сжал зубы и настроился на то, что борьба предстоит долгая, сложная и с совершенно невнятным результатом.
Вообще, оказывается, пытаться описывать собственную жизнь по-порядку - далеко не так легко и приятно, как кажется до того, как возьмёшься. События всплывают в памяти яркими эпизодами, вразнобой, часто путаясь в собственной последовательности. Да ещё о чем-то говорить хочется, а что-то иначе, как воображаемыми клещами, из себя не вытянешь, и ладно б если тому была ясная причина, ан нет, капризы памяти и переменчивость настроений.
Например, тот ноябрьский день, когда я увидел Дэна впервые, из памяти не изгладился ни капли. Я зачем-то помню даже такую фигню, как что мы ели и каким маршрутом шла наша компания. Или вот пятница, 13-е последовавшего февраля до сих пор жжется изнутри какими-то огненными самоцветами. А вот промежуток времени между этими днями у меня в голове как мутным целлофаном завернут, лишь отдельные детали просвечивают через эту пелену.
Помню пару-тройку вечеринок, на которые меня таскал Шафт и где я на свою беду и к собственному огромному удовольствию видел Дэна. Я ловил каждое его слово и движение, просто пытаясь понять, как это можно вообще быть таким вот существом, как он; пытался постичь, что значит быть Им, ха... Мы вроде бы как всего лишь славно и дружески трепались, но если приглядеться к мелочам, я ходил по кромке приличий, всегда оказываясь в оптимальной точке времени и пространства, чтобы организовать выпить, или передать вещи, найти удобное место или придержать дверь. Как раз на дверях, кстати, всю эту херотень спалил Шафт. Да-да, в этом месте текста по законам современного интернет-писанинного жанра полагается рука-лицо.
Сначала, естественно, на меня благополучно наорали, что я совсем охренел, не понимаю, во что ввязываюсь, и решили просветить. Ну ладно, я может и вполне подозревал о наличии бисексуальных наклонностей у Дэна из его записей и рисунков, но не придавал этому никаких подспудных значений, не задумывался почему-то об этом. Но тут мне "добрый Ванечка" поведал будоражащие подробности. Оказывается, уже довольно продолжительное время Дэн тупо и безысходно и, главное, абсолютно бесперспективно сохнет по некоему Тиму (ну Тимофею, хе), который, в свою очередь, пафосный индустриальный фотограф, широко известен в узких, правда, кругах, и совершенно напрочь гетеро-нормальный парень, чем счастлив и доволен. Вот блядь дела, подумал я. Самое смешное, что, как потом оказалось, Шафт наивно полагал, что эта информация охладит мой интерес, вышло же, естественно, всё шиворот-навыворот. Блинская эмпатия и гребаное сочувствие. Слабоумие и отвага. Основная ирония в том, что изначально я как-то держался в рамках адекватности, и все мотивы и пожелания мои сводились к тому, чтобы быть человеку максимально приятным и полезным просто так, ну, из общечеловеческого чего-то, совершенно отдельного от позиции каких бы то ни было отношений. Просто я почему-то не считал себя по умолчанию достойным равноправной дружбы, поэтому вел себя с ним, как с сюзереном, надеясь подняться до роли друга за счет собственной полезности, ну как-то так. После же того, как мне стал, после слов Шафта, ясен расклад, зародилось то самое странное (в моей жизни блять) желание дать человеку всё, чего он хочет, чего ему почему-то не хватает, чтобы с моей помощью он мог стать счастливым. (Господи, какими всё-же наивными путями ходит разум в 18-то лет, эх.) Но, к слову, я уже тогда хотя бы соображал, что его понятие о счастливости может весьма отличаться от моего и даже быть взаимоисключающим, и был готов найти и дать именно то, чего хотелось бы ему, а не мне хотелось бы преподнести.
Параллельно со всеми этими моими душевными маяниями, той зимой мы с Шафтом и еще кем-то из товарищей ездили на бывшее тогда обязательным пунктом готической программы Введенское кладбище - созерцать пустынные аллеи, каменных ангелов и изящные старинные склепы, и размышлять о тлене и бренности всего сущего, попутно обогревая свои бренные, но пока еще не истлевшие кости дарами Диониса из попутного магазинчика. Декаданс пускал в моём мировоззрении ветвистые корни, готовясь расцвести буйными зарослями цветов зла, ага. Бугага даже, а не ага.
В целом, зима выдалась весьма себе ничего, интригующая, скажем так. И вот, одним замечательным зимним вечером, освободившись в пятницу после учебы (и пофиг, что в субботу какой-то семинар по плану), мы с Шафтом умудрились вытянуть Дэна съездить вместе с нами втроём на Введенское. Как раз в честь такого замечательного готического события, что пятница на 13-е выпадает. Ну мол, как-то вот у всех праздник 14 февраля, день всех влюблённых, гламур и розовые сердечки, фи, какая пошлость, а мы такие все брутальные придурки - устроим свой монастырь с блэк-джеком и вы поняли свой собственный праздник.
Сказано-сделано, ну, мы с Шафтом какое-то время до встречи просто пошлялись по центру, потом приехали на Курскую, встретились с Дэном и выдвинулись на Савёловскую, от которой до Введенского кладбища надо доехать несколько остановок на трамвае. Выбрались на остановку, стоим такие замечательные, ждём. Картина Репина "три грача на морозе". А мороз такой, что пиздец дышать колюче и ноги к асфальту примерзают. И что самое забавное, замечательное и офигительное - трамваи проходят все, какие угодно, кроме нашего.
Проходит 10 минут, 15, 20. Шафт потихоньку начинает выражать сомнения в целесообразности нашей затеи в форме "Да ну может поедем, посидим где-нибудь в барчике, ребят, дубак же, что мы там забыли? У меня руки замерзли, ноги отваливаются, и вообще трамваев, может, совсем не будет! И кстати, уже поздно, еще домой ехать, а мы даже до туда не добрались, на меня опять нарычат предки, парни, поехали отсюда, а? Ещё съездим, не проблема же, в другой раз или хоть на выходных, чего вы?" Честно говоря, у меня в голове тоже пробегали подобные мысли, но как-то вот очень почему-то хотелось именно вот в ЭТОТ ДЕНЬ именно ТУДА. (Вот такое свербление я склонен теперь называть дланью рока.) Да и Дэн никуда особо не торопился, и, собственно, только ради Введенки выбрался из дома, а оставлять его я точно был не намерен.
Прошло ещё минут десять, мы с Дэном определились, что точно ждём до упора, а Шафт извёлся весь, он прямо таки очень не хотел оставлять нас наедине (ох, как потом вскрылось, вовсе не из заботы о моих морали и благочестии). Но так, видимо, должно было произойти, его поджимало время, и он поставил нас перед фактом, что ждёт ещё 10 минут и уходит. Честно говоря, за эти 40 минут, особенно последние 20, я так утомился от его убивающего всю атмосферу нудежа, что в тайне молился, чтобы трамвай не приходил, пока Ваня не уедет уже наконец. Потому что, честно говоря, о возможности побродить по аллеям Введенки с Дэном вдвоём мне как-то даже и не думалось-не мечталось, а тут внезапно такая перспектива!
Трамвай пришел через 5 минут после его ухода. Мы с Дэном, честно говоря, даже немного удивились, но пожали плечами, решив, что, видимо, просто вот не судьба ему была туда попасть сегодня.
В выстуженном стареньком трамвайчике с сырой слякотью на полу и едва теплющимися печками сквозило немилосердно. Когда мы выбрались на нужной остановке, нам на минуту даже показалось, что на улице и то теплее, чем было в трамвае. Так что как-то само собой вышло, что мы зашли в мелкий безымянный магазинчик и взяли маленькую фляжечку коньяку, чтоб хоть как-то можно было согреться. Запасшись таким образом, а заодно Дэн прихватил ещё пачку кэптон-блэка, мы наконец пробрались на территорию кладбища. Прошлись по длиннющей и пустынной во всю свою длину аллее, пытаясь любоваться безоблачным звёздным морозным небом сквозь переплетение старых, высоченных деревьев, и радуясь, что хотя бы ветра нет, хоть и без того зуб на зуб едва попадает. Немного плутанув, мы вышли к так называемому Вампирскому склепу - излюбленному месту готического народца. К слегка покосившемуся, обветшалому, но всё еще таинственному сооружению ведут несколько каменных ступеней и низкий подиум с каменными же перилами, на которых-то мальчики и девочки в черных плащах и шипастых ошейниках частенько сиживали в те годы. Мы, честно говоря, предпочли постоять, дабы не примёрзнуть окончательно, и распополамили наш коньяк в процессе разговора о высоком, так сказать. Дэн вроде как собрался было закурить, а я приготовился насладиться запахом дыма, ибо сам не курил, но тяжело-сладко-табачный запах кэптона мне нравился уже давно и сам по себе. Но он вдруг вроде как передумал, начал рыться по карманам, и со словами "глянь-ка, что у меня есть!", извлёк продолговатую упаковку с, как оказалось, мини-сигарой. Такой, знаете ли, меньше, чем нормальная сигара, скорее сигарилла с пластиковым фильтром, что-то такое. И пахла эта штука вишней, черт знает чем ещё и райским блаженством, вот честно. "Ты вот как хочешь, но я тебя сейчас буду этой штукой совращать", заявляет он мне. "И можешь продолжать дальше считать, что ты не куришь. Сигареты, ха-ха".
Мда. Стоит ли даже говорить, что я купился с потрохами, а точнее просто сдался, сложил к ногам всё воображаемое своё оружие и броню, и только и мог отшутиться, мол ну что ж, возжигай.
С возжиганием внезапно оказались проблемы - у многострадавшей в Дэновом кармане сигариллы сорвало башню, а точнее, надломилось самое начало, как раз таки то место, где крепится пластмассовый мундштук. Окей, психопаты не сдаются, решили мы, и отломили мундштук окончательно (кстати, я незаметно сунул его в карман, и так вышло, что щепотка табака из той самой моей первой в жизни сигариллы хранится у меня до сих пор). Каким-то образом, смеясь и придуряясь, мы всё-таки разожгли эту трубку мира, и.. Дааааа, все же знают, что обычно первая выкуренная сигарета либо вообще отторгается организмом, либо хорошенько ударяет в голову... так то сигарета, а здесь - эдакая хрень без фильтра и без мундштука даже. Это был никотиновый нокдаун - меня унесло нафиг. А точнее, где-то четырех затяжек мне уже хватило до того, что я таки вынужден был сесть, потому что впервые в жизни почувствовал, что такое ватные ноги, которые в прямом смысле слова не держат - если бы не сел, просто упал бы. Голове стало ещё веселее, чем ногам, в неё так дало, что на минуту я вообще усомнился, что переживу этот день, хотя ощущение не было неприятным, честно говоря. Просто дико странно и непривычно, дурманяще, головокружительно на самой грани тошноты, и немного жутковато, потому что кажется, что вот-вот потеряешь сознание. И да, помимо всего этого, ароматно и как-то по своему вкусно.
Мы на двоих медленно докурили, Дэн с явным удовольствием наблюдал за моими экзистенциальными переживаниями, и пока я приходил в себя и в стоячее положение, пытаясь снова обрести вертикальную устойчивость и попутно поделиться впечатлениями, он успел ещё и свою обычную сигарету выкурить.
Дэн тогда вдруг сказал что-то такое тонкое и неосязаемое, что отказалось зацепиться за мою память конкретными словами, при этом оставив совершенно четкий невербализуемый след понимания сказанного, и момента. Он тогда совершенно четко знал, каким именно должен быть момент, этот вечер, эти часы ли, минуты ли - он чувствовал идеальную картинку происходящего, осязал, что именно окончательно сделает этот кусочек жизни шедевром, как может чувствовать художник или музыкант, как должно идеально звучать или выглядеть произведение. И так же с абсолютной ясностью и уверенностью, с телепатической уверенностью даже, я бы сказал, он знал, что я вижу то же самое, что я так же хочу именно такого развития событий, при том, что это лежало на тех глубинных пластах стыка моего сознания и подсознания, что сам я не смог и не осмелился бы выразить, сформулировать, позволить себе возжелать осознанно этого шедевра, этих идеально развивающихся мгновений. Почему-то для него всё это было прозрачнее и проще, реальнее - взять, да и вываять реальность так, как видится совершенным, и с какого бы хрена отказывать себе в этом, почему нет-то?
Я помню, что он сказал всего несколько слов, невысказанный смысл которых я запомнил и только что попытался передать, а звучало это в духе игриво-интригующего "а знаешь, чего ещё здесь и сейчас не хватает?". Самое страшное и смешное (страшное, потому что меня этой фразой будто морозным копьём с макушки и до пят к земле пригвоздило, смешное - потому что ну бывает же в реальной жизни такой эпично-картинный бред), что в ту минуту в моём сознании мгновенно и неотвратимо всплыл подсвеченным плакатом правильный ответ, единственно верный, потому что всплыл как раз из тех самых эго-ид-приграничных слоёв, заинтересованных в шедевре момента. И естественно, суперэго, вооруженное ещё не до конца на тот момент рассыпавшимися шаблонными моральными установками и требованиями традиционных норм, панически взвыло, быстренько зарубило такой вариант развития событий, как "немыслимо", "невозможно", "недопустимо" (и "да быть не может, хрен ли я дождусь такого счастья разволшебного", добавил внутренний пессимист-параноик). Одним словом, вся эта бурная и мгновенно произошедшая мозговая деятельность меня застанила намертво - я мог только хлопать глазами, лихорадочно придумывать нейтрально-адекватный ответ, и пытаться не поверить случайно своему счастью, чтоб потом не пришлось претерпевать адовы муки отходняка от несбывшейся надежды. Тем не менее, на моем лице, видимо, выписалась полная готовность ко всему чему угодно на свете, а Дэну нерешительно зависать вообще никогда не было свойственно, так что пока мои глаза пытались сами себе не верить, он легко притянул меня к себе и, о небо милосердное, стал целовать в губы.
Я был поражен. Фалломорфировал, то бишь.
От восторга, ага.
Очень странно словами описывать события, с одной стороны столь скоротечные, с другой вызывающие в сознании такой космос переживаний, впечатлений и отзвуков.
Как же таки велик даже сам по себе восторг преступления грани, свершения чего-то немыслимого, вроде бы запретного и порицаемого, но в момент свершения ты перестаёшь понимать причину и логику запрета. Но это чувство внутреннего взлома было тогда лишь дальним фоном, на котором огненными сполохами рисовалось.. Лёгкие, прохладные, ярко сладкие и терпкие от кэптон-блэка губы.. Жажда целовать которые подобна жажде в оазисе посреди пустыни, заставляющей припасть и пить из источника, даже будь он отравлен.. Никогда до того мне не доводилось ощущать ничего сравнимого. Невозможно не коснуться руками, не обнять - сквозь реально не по погоде легкий материал пальто его стан кажется таким хрупким, узким и легким.. И он радостно приемлет объятие, будто впитывая тепло, а я чувствую его руки, плечи, лопатки сквозь предательски тонкую ткань - будто лесного эльфа поймал.. Или он меня..
Я взял его холодные руки в свои и грел ладонями - такая пошлость - такая классика.. И я настолько вообще ошалел, что обрывками помню дальнейшее - как он угощает меня уже сигаретой и я курю кэптон, потому что пропадай, Вселенная; как мы перелезаем через двухметровый каменный забор, потому что ворота кладбища уже закрылись; как в трамвае Дэн непринужденно говорит о чем-то отвлеченно-интересно-замечательном, а я любуюсь его румянцем, замерзшим кончиком носа, не могу отвести глаз от губ и вообще не понимаю, что он говорит, слушаю, как музыку.. Совершенно не помню, как мы попрощались в метро, но до самого дома меня заливало неслыханной-невиданной эйфорией, причем мозги благодушно молча отошли в сторонку и даже ни мысли не всплыло на тему что это вообще такое творится. В тот момент для меня творилось все прекрасно и правильно и всё абсолютно меня устраивало как невозможно лучше.
С этим чувством я уснул и с ним проснулся и просто до неба окрыленный поехал в институт на семинар с чувством, какое же дофига офигенное 14 февраля, ля-ля-ля!) чтоб где-то незадолго до конца семинара получить от Дэна смс: "привет! Знаешь, насчет вчерашнего.. Nothing happend, ok?"
Ну вы поняли, да? Я за минуту познал всю глубину и бездну Готики, и помните там, выше, про поверить счастью и потом адовы муки, да? Ну, больше, чем полсуток я побыл счастливым) Нет, всё-таки удивительно, что самые болезненные моменты моей жизни через какое-то время вызывают у меня просто безбрежные моря самоиронии и вообще желания поржать. Наверное, потому, что пережил и знаю, что могу. А на тот момент, конечно, это был вообще самый адов писец whenever. Я на сжатых зубах набрал смс "ок, конечно!", окаменело досидел остававшиеся минут 20 семинара, на десяток лет возненавидел день святого Валентина лютейшей ненавистью, и перешел на какую-то новую стадию себя, такого себя, который должен уметь выстоять, получив удар по сердцу, сшить рану и продолжать двигаться дальше. Нет, конечно я был далек от мысли отступить и слиться, в тот момент, пожалуй, далек, как никогда. Ради того, чтобы что-то подобное могло произойти между нами снова, я был готов сворачивать горы, шеи, бантики из шариков и вообще во все стороны.
Зато как никогда ранее ясно мне стало, что в жизни бывает не только более-менее выносимые и решаемые трудности, а и вот такая вот муйня, понятно стало, как это, когда в груди все сжимается от физической боли, для которой нет физической причины. Конечно, мне приходилось и раньше испытывать и боль и разочарования и всякое, но просто никогда ранее меня это не трогало столь лично и столь глубоко. Ну, повзрослел, наверное, немножко мальчик, как-то так вот вышло, странно и неожиданно. Сжал зубы и настроился на то, что борьба предстоит долгая, сложная и с совершенно невнятным результатом.