***
Дом, в котором никто не жил.
Свет задыхается у преддверья,
И по поверьям в синицах-жил
Топится красное, пресное зелье.
Глаз, в котором зрачок поник.
Видишь коронку ресниц пушистых,
Сшитых углами за нервный тик,
За отуманенность и душистость.
Ветер вырван из их оков,
Пятна вокруг черно-серой точки
Клочьями лягут на дно цветов,
Спрятанных сном в водосточной бочке.
Лоб, широкий, похож на плен.
Хворост морщин над бровями ровно,
Словно плетень (не вставай с колен),
Болен безмыслием и бессловьем.
Крылья, балки, фасад, черта,
Трубы и зубы, кусавшие фрукты,
Рухнули (стены), стоят леса,
Краны, поля, горы, бухты.
Луг, который зеленым сгнил,
Вспахан был доброй рукой молитвы,
Полит был ливнем выжатых сил,
Вынутых жадно из семечек "Житьбы".
Свет задыхается у преддверья,
И по поверьям в синицах-жил
Топится красное, пресное зелье.
Глаз, в котором зрачок поник.
Видишь коронку ресниц пушистых,
Сшитых углами за нервный тик,
За отуманенность и душистость.
Ветер вырван из их оков,
Пятна вокруг черно-серой точки
Клочьями лягут на дно цветов,
Спрятанных сном в водосточной бочке.
Лоб, широкий, похож на плен.
Хворост морщин над бровями ровно,
Словно плетень (не вставай с колен),
Болен безмыслием и бессловьем.
Крылья, балки, фасад, черта,
Трубы и зубы, кусавшие фрукты,
Рухнули (стены), стоят леса,
Краны, поля, горы, бухты.
Луг, который зеленым сгнил,
Вспахан был доброй рукой молитвы,
Полит был ливнем выжатых сил,
Вынутых жадно из семечек "Житьбы".