"Тайны следствия"(неснятая [и вряд ли когда … ] серия)
"Мосразбортрест", 1933 год.
[…]
«а мы вашего Василия Блаженного уже ломаем»
Телевизор, вещающий из Москвы, натурально з а д о л б а л назойливой рекламой очередного (22-го, двадцать второго, панове!) сезона "Тайн следствия". [В телевизоре почему-то считают важным вмылить публике ещё порцию … ].
Предотвратить это у меня нет никаких физических возможностей.
Но и терпеть дальше - нету сил.
Как меру "социальной защиты" ( :) ) предложил бы сценарий для фильма в следующий сезон [ведь сочинят же, право дело, сочинят и ещё сезон … ] . Вот и материал хороший для сюжета есть. Сильный.
Только подсказывает мне что-то: не выйдет такой серии.
Никогда.
Впрочем, помечтать-то мы можем, правда?
Речь о следствии против Петра Дмитриевича Барановского - крупнейшего деятеля русской культуры.
Есть мнение, что его трудами и был спасён Храм Василия Блаженного.
Но обошлись ему эти труды - дорого …
Барановский П.Д. Письмо в Комитет государственной безопасности.
28 марта 1964 года
В бумагах Петра Дмитриевича, связанных с процессом реабилитации, я обнаружил черновик письма в Комитет государственной безопасности, датированный 28 марта 1964 года и доселе не публиковавшийся. Привожу его с незначительными сокращениями.
[…]
1933 г., роковой для меня, был очень тяжелым для дела охраны памятников культуры нашей Родины... В Москве деятельно работал специальный трест по разборке зданий - памятников старины. Такое отношение к памятникам культуры имело не меньшее отражение и на периферии страны, и древние города и местности быстро утрачивали свой характерный исторический и художественный облик. Небольшая группа специалистов, преданных делу охраны и реставрации памятников, истощала свои усилия в попытках доказать их ценность для народа и то, что такое отношение есть результат варварства и беспамятства. Но эти попытки большею частью были бесплодны. Для характеристики напряженной борьбы на этом поприще приведу только один факт, случившийся за несколько дней до моего ареста. В сентябре 1933 г. я и архитектор Б.Н.Засыпкин были направлены от Комитета по охране памятников при ВЦИК для переговоров в отношении охраны памятников г. Москвы по вызову к заместителю председателя Моссовета Усову. В длительной беседе с ним выяснились две противоположных и непримиримых позиции. Наши аргументы за защиту памятников на основе установок, данных В.И.Лениным, полностью отвергались, и нам с полной категоричностью было заявлено, что Московским Советом принята общая установка очистить город полностью от старого хлама, который мы именуем памятниками и который тормозит социалистическое строительство. По-видимому, для большего убеждения в непререкаемости своей точки зрения и своей мощи, а также в бесполезности какого-либо сопротивления с нашей стороны, при нас были вызваны начальник отдела благоустройства тов. Хорошилкин и начальник Мосразбортреста тов. Иванюк и им дано распоряжение немедленно снабдить нас лестницами, веревками и т.п. для того, чтобы произвести обмер и прочую фиксацию храма Василия Блаженного на Красной площади, так как в течение ближайших дней он подлежит сносу... Я должен был остановиться подробно на этом примере потому, что в подобных этому фактах коренится и все существо происшедшей дальше личной катастрофы. Большие исторические и художественные ценности, изъятые революцией из рук церкви и частных владельцев, были переданы в наши руки для их сохранения. Каждый из участников этого дела должен был чувствовать себя весьма ответственным за него перед государством и народом и, по мере темперамента, вкладывать в него все свое время и силы. При таком положении, когда мы буквально задыхались от усилий противодействовать непониманию и ликвидаторским тенденциям по всей стране, нам (я говорю о себе и о всех лицах, входящих в настоящее дело), конечно, не было никакой возможности думать о чем-либо ином, о политике, о какой-либо «организации». Так быстро назревал серьезный конфликт, который мы предчувствовали, но ничего сделать не могли, так как уйти от дела значило изменить долгу честного специалиста и совести и тем оставить беззащитными народные ценности.
Вскоре, через несколько дней после встречи с Усовым, я, а затем (как я узнал значительно позже) и Засыпкин Б.Н. были арестованы. Несмотря на большое моральное потрясение и чувство глубокой обиды, так как я с первого дня советской власти с полным самозабвением честно отдавал все силы служению любимому делу (см. автобиографию), я все же был твердо уверен, что здесь произошла какая- то роковая ошибка, что здесь разберутся и правда восторжествует.
Однако уже с первых допросов я был потрясен каким-то полным расхождением в понимании своем и следователя Альтмана. Сперва с его стороны были настойчивые, со страшными угрозами смертью обвинения в каких-то вымышленных покушениях на жизнь тов. Сталина. Затем последовали обвинения в активном участии в каких-то фантастических для меня политических организациях по свержению советской власти, с упоминанием фамилий каких-то совсем неведомых для меня лиц, чтобы занять самим правительственные места и т.п. Хотя эти настойчивые убеждения в том, что я, помимо своей воли, вошел в круг этой «организации», казались каким-то чудовищным бредом, однако неизменное повторение по ночам в течение длительного времени повергло в такую бездну отчаяния и до такой степени расстроило нормальное восприятие и психику, что единственным выходом казалось самоубийство, если бы к этому была какая-либо возможность.
[…]
На следующем этапе ночных допросов этой характеристике общения и критических высказываний в беседах с товарищами по работе было дано такое истолкование, что, с точки зрения советской политики сегодняшнего дня, эти единые мысли группы специалистов, объединенных одинаковыми идеями, и есть та самая политическая группировка, уловлением которой занимаются органы НКВД. Иное понимание есть только следствие политической незрелости; признание такой теории есть признак сознания и раскаяния, за которым последует прощение, так как в задачи советской власти входит больше исправление, а не наказание, в противном случае должна последовать только жестокая кара до лишения жизни включительно. В доказательство неопровержимости этого построения приводились (из того, что я могу вспомнить), между прочим, такие аргументы, что для членов контрреволюционной организации совсем нет никакой необходимости быть где-то зарегистрированным, знать ее конкретное оформление, то есть, ее задачи, руководство, состав членов и т.п. Достаточно иметь только близость, сочувствие и понимание родственных идей и интересов хотя бы только в специальной области, на базе которых может вырасти и протест политический, связывающий единомышленников в одну цепь, по которой могут передаваться мысли и действия, как электрическая искра по хорошему проводнику. Поэтому в задачи НКВД входит розыск и уничтожение таких групп. Непрерывное мучительное раздумье над этим вопросом, запугивание смертью тех, кто не осознает правильности такого формирования контрреволюционной организации, доказательства с воздействием на психику вроде того, что «а мы вашего Василия Блаженного уже ломаем» (что потом оказалось обманом), угрозы в отношении семьи, гибель идей охраны и реставрации памятников, которым отдана была предыдущая жизнь, - все это создавало тяжелую моральную пытку и непрерывно настойчиво разрушало нервы и разум.
[…]
Когда нервы и психика пришли в несколько более нормальное состояние и ослабело, рассеялось воздействие устрашающих мер гипноза, я стал настойчиво требовать вызова к Альтману или его начальнику Когану, чтобы взять обратно написанное в приступе безумия, какие бы за этим ни были последствия, не исключая и прежних угроз Альтмана смертью. Однако этого я уже не добился и вызван не был. Тогда я принял твердое решение заявить о своем отказе от вынужденных показаний в тот момент, когда состоится суд или будет объявляться приговор, и жил надеждой на это, и такого суда или объявления не состоялось. Меня внезапно перевезли в Бутырки в одиночную камеру, затем в конце тюремного заключения через некоторое время зачем-то заключили, как смутно вспоминается, на не очень длительное время в какой-то тесный ящик без окон, облицованный керамической или стеклянной плиткой, где со мной опять был припадок (потеря сознания), так как я остро почувствовал, что мне намеренно не дают возможности обнаружить искусно построенный обман, исправить и изменить вымученные показания и что все уже оформлено окончательно. Потом мне дали свидание с женой и вывезли в Мариинский Западно-Сибирский лагерь заключенных...
Бычков Ю. А. Жизнь Петра Барановского. / / Петр Барановский. Труды, воспоминания современников. - М., 1996