хуаюйцюань (话语权)

[waspono]

(О борьбе с "дискурсивным гегемоном")



Вышло небольшое (но всё-таки большее, чем можно уместить в формат ЖЖ :) ) исследование. Найти и скачать его легко. Против чего сами авторы не возражают.
Я же вынужден ограничиться только подробным цитированием ((( .

С началом экономических реформ и эпохи «открытости» в 1980-1990-х годах Китай оказался интегрирован в глобальную систе- му рынков и распространения информации и стал использовать подходы т.н. мягкой силы (soft power) для продвижения своего образа и своих интересов в мире. К рубежу 2000-2010-х годов китайская политика «мягкой силы» находилась на пике активности, что было воплощено в деятельности сотен Институтов Конфуция, в стипендиальных программах, разветвленной системе внешней пропаганды и т.д. Однако уже в период правления Си Цзиньпина Китай ощутимо скорректировал свою стратегию в этой сфере - фактически на смену «мягкой силе» пришла концепция «дискурсивной силы», источником вдохновения для которой были идеи о дискурсе французского философа М.Фуко. На прошедшем в октябре 2022 г. ХХ съезде КПК поставлена задача дальнейшего усиления международной дискурсивной силы, которая должна быть соразмерна совокупной мощи и международному статусу Китая.
[…]
При Си Цзиньпине навигатором в глобальной и все более бурной реке становится именно концепция дискурсивной силы (хуаюйцюань, 话语权), которая, как это часто бывает с китайскими политическими терминами, лишь отдаленно напоминает западные аналоги. Однако прежде чем сосредоточить основные усилия на стратегии усиления дискурсивного влияния или дискурсивной власти, китайские теоретики и практики долгие годы были увлечены другим концептом с западными корнями - «мягкой силой» (жуаньшили, 软实力), которая, разумеется, также получила в Китае свою интерпретацию.
[…]
К моменту осознания Китаем того, что для успешного решения задач как во внешней, так и во внутренней политике необходимо уметь проецировать на других свое понимание происходящих в мире процессов (рубеж 1980-1990-х годов), наиболее успешной страной в мире выглядели США. Поэтому логично, что Китай начал изучать и копировать именно американский опыт.
Обратившись к западному идеологическому инструментарию, Китай изначально взял на вооружение теорию Дж. Ная о «мягкой силе» (soft power). В 1990-х годах казалось весьма реалистичным, что Запад победил в Холодной войне, опираясь именно на свою «мягкую силу» - на привлекательность американской массовой культуры, быта, повседневности (образа жизни).
В 1993 г. 38-летний Ван Хунин (на тот момент декан факультета международной политики Фуданьского университета, а в будущем - член Постоянного комитета Политбюро ЦК КПК и ведущий идеолог Китая при Си Цзиньпине) опубликовал в журнале «Фудань сюэбао» статью «Культура как национальная сила: мягкая сила», от которой можно отсчитывать увлечение Китая данной темой. Статья обосновывала необходимость активнее пропагандировать величие многотысячелетней китайской культуры, полагая, что интерес и уважение к китайской культуре неизбежно будет приводить к уважению китайского государства и облегчит тому защиту его интересов на международной арене.
[…]
Важной вехой стало создание сети Институтов Конфуция, первый из которых был открыт 21 ноября 2004 г. в Сеуле, Республика Корея.
В течение 2004-2017 гг. Китай приложил огромные усилия для продвижения своей «культурной мягкой силы». Основными инструментами стали: распространение китайского языка и знаний о китайской культуре через систему Институтов Конфуция, гуманитарные обмены, грантовые и стипендиальные программы, продвижение китайской музыки, литературы, кинематографа на внешних рынках через работу диппредставительств, туры в Китай для журналистов и блогеров, а также государственные СМИ (например, сеть международных каналов CGTN: China Global Television Network, которые появились под этим названием, начиная с 2016 года).
Прямо не декларируемой, однако очевидной целью всех этих действий было улучшение международного имиджа Китая и способствование тому, чтобы внешнеполитические задачи Пекина решались без применения силы или политических рычагов. Значимой виделась и задача нивелировать влияние синофобии, которая сопровождала и сопровождает все действия Китая на внешней арене, включая как чисто экономическую, так и образовательную и культурную активность.
[…]
Действия Китая, которые зачастую были всего лишь «калькой» с западных аналогов (Институты Гете, Сервантеса, стипендия Chevening и т.д.), неизменно воспринимаются сквозь призму угроз национальной безопасности. Наиболее показателен пример США, которые десятилетиями вели еще более масштабную и агрессивную работу по продвижению своих интересов гуманитарными средствами, однако, столкнувшись с аналогичным поведением со стороны Китая, решили оборвать контакты.
[…]
Из 118 действовавших на территории США Институтов Конфуция 104 уже закрыто, а еще четыре находятся в процессе ликвида- ции; оставшиеся же собираются провести ребрендинг и работать под другой выве- ской. Аналогичную реакцию можно наблю- дать и в других западных странах.
Таким образом, к рубежу 2010-2020-х годов стало ясно, что китайские инструменты «мягкой силы» работают недостаточно эффективно.
[…]
Значимость этой «битвы» хорошо понимается китайскими политиками и интеллектуалами. В условиях многократно возросшего информационного давления со стороны Запада они начали спешно искать другие инструменты, способные обеспечить защиту национальных интересов на международной арене. Ситуация осложнялась тем, что бороться пришлось с гораздо более сильным противником, при этом оказалось трудно признать, что разбогатевший и нарастивший экономические мускулы Китай может быть в чем-то уязвимым.
[…]
Концепция «дискурсивной силы», которая должна была задать рамки нового курса взаимодействия Китая с миром, опять же была найдена в западной науке. Необычную популярность среди китайских обществоведов приобрел совсем немарксистский, хотя в свое время симпатизировавший левым радикалам, французский культуролог и философ Мишель Фуко (1926-1984). При этом, обращение к его политическому наследию, весьма популярное в современной китайской мысли, касается лишь отдельных терминов и категорий, популяризированных французским мыслителем. По сути, единственной парой терминов, которые сейчас активно эксплуатируются китайскими политологами, является «дискурс» и «дискурсивная власть».
[…]
Фактически китайские ученые выборочно взяли из теории западных постструктуралистов одну отдельную сторону такого понятия, как «дискурс», и применили ее в соответствии со старым китайским прин- ципом 中学为体，西学为用 - «использовать китайское учение в качестве фундамента, а западное учение - для утилитарного применения». Ссылки на М. Фуко, таким образом, используются для обоснования и придания веса теоретическим изысканиям, которые заключаются в поиске ответа на вопрос, каким образом растущему Китаю использовать дискурс для переустройства миропорядка, того самого «упорядочивания». При этом контроль над дискурсом рассматривается как контроль над миром. Достаточно типично следующее китайское толкование «дискурсивной силы»: «В определенном смысле, тот, кто владеет дискурсивной силой, тот и имеет “право организовывать” мировой порядок, тот и обладает ключевой властью».
[…]
Некоторое время сложно было понять, чем в конце концов новый концепт отличается от продвижения «мягкой силы», однако сама идея ответа на западную дискурсивную гегемонию постепенно выкристаллизовывалась и начинала жить самостоятельной жизнью.
Большая четкость в подходах наступила лишь после прихода к власти Си Цзиньпина, который стал проводить проактивную внешнюю политику, окончательно расставаясь с заветами Дэн Сяопина о скромности на мировой арене. Стремление к лидерству делало востребованной более продуманную дискурсивную стратегию. В то же время дипломатия Си Цзиньпина была основана на предельно рациональной оценке ситуации, стратегическое мышление при нем не стало воспроизводить рецепты открытой конфронтации, лобовой атаки на позиции Запада и крайне жёсткой дипломатии, подсказанные в наводнивших в свое время страну бестселлерах.
[…]
В настоящий момент мы выделяем четыре основных направления усиления дискурсивной силы: политическое, моральное, институциональное и технологическое.
[…]
Если раньше китайцы, грубо говоря, хотели «нравиться всем», то сейчас упор делается либо на лиц, принимающих решения, либо на представителей влиятельных мозговых центров и международных институтов. В таком контексте гораздо более эффективной видится не массовая «индоктринация» китайскими идеями слушателей Институтов Конфуция (и действительно, в последние годы КНР заметно снизил финансирование институтов и сократил число стипендиальных программ), а точечная работа по конкретным лидерам общественного мнения.
[…]
На страницах партийной печати Хуа Чуньин призвала создать новую теорию морали с китайской спецификой, которая бы пользовалась международным консенсусом. При этом предлагается «использовать моральные преимущества, глубоко укоренившиеся в традиционной китайской культуре», что явно пересекается с задачами, которые решались и во многом продолжают решаться на международной арене в рамках концепции «мягкой силы». Есть существенное отличие - поскольку в центре дискурсивной силы находится вопрос лидерства, в данном случае речь не идет о «лекциях» по китайской философии или конфуцианской морали, а о попытке сделать китайские ценности равноправным элементом мирового мейнстрима. Считается, что та страна, чьи ценности окажутся сильнее и привлекательнее, сможет быть полностью признанной международным сообществом и, таким образом, занять выгодное положение на мировой арене.
[…]
Более приземлённые задачи решаются в рамках институциональной «дискурсивной силы», под которой в Китае понимают усиление активности в международных организациях и внедрение в работу наднациональных институтов и в принимаемые ими документы норм и правил, соответствующих китайским национальным интересам. Таким образом, здесь сочетаются и дискурсивные стратегии, и совсем далекие от работ М.Фуко организационные практики.
[…]
Долгосрочная стратегия Китая в международных структурах заключается, с одной стороны, в предоставлении им общественных благ, таких как финансирование, технологии, обучение персонала, с другой - в более активном участии в содержательной работе органов глобального управления, в том числе путем предложения своих концепций, участия в создании и пересмотре международных систем, режимов и правил, а также в продвижении китайских граждан на руководящие посты в международных организациях. При этом западная дискурсивная гегемония, которую Пекин считает необходимым ликвидировать, рассматривается в данном случае как «западоцентричность» существующей системы международных институтов.
[…]
Более 20 лет назад первая публикация с использованием термина «международная дискурсивная сила» касалась вопросов технологий и китайских стандартов. Сегодня это направление становится одним из приоритетных, особенно в силу того, что сфера высоких технологий находится в фокусе американо-китайской конфронтации. Интернационализация технических стандартов КНР понимается как наращивание «дискурсивной силы», то есть возможностей Пекина влиять на будущий технологический уклад.
Способность быть законодателем мод и определять правила игры в таких областях, как мобильные сети нового поколения, искусственный интеллект, блокчейн, большие данные, становится стратегической возможностью, которой Китай намерен воспользоваться, чтобы обеспечить прочные позиции страны на мировой арене. Владение ключевыми технологиями и возможность предложить эти решения другим, привязав их к своей технологической платформе, это не только способ повысить национальную конкурентоспособность, но и фактор защиты национальной безопасности.

Подводя итоги, можно отметить, что в условиях высококонкурентной внешней среды «дискурсивная сила» по многим признакам становится ближе к классической «жесткой», а не «мягкой» силе. Кроме того, она дает Китаю дополнительную уверенность в выживании в условиях хаотизации международной системы.

Для Китая это элемент и возросшего статуса, и национального достоинства. В речи, произнесенной в 2015 году, Си Цзиньпин сформулировал интересную мысль: «Если ты отстаешь, тебя будут бить, если ты беден, ты будешь голоден, а если ты теряешь голос, тебя будут ругать. Образно говоря, в течение длительного времени наша партия вела народ к решению трех основных проблем - “быть избитым”, “быть голодным” и “быть поруганным”. После упорной борьбы нескольких поколений первые две проблемы в основном решены, но проблема “быть поруганным” еще не решена в корне. Борьба за международный дискурс - это главный вопрос, который мы должны решить».

Путем «упорядочивания» мира вокруг себя с помощью правильных нарративов, институциональных и технологических решений Пекин намерен отразить атаки «черных лебедей» и «серых носорогов», надеясь не только не потерять имеющиеся позиции, но и завоевать новые.
[…]
Переход от относительно пассивной концепции «мягкой силы» к наступательной концепции «дискурсивной силы» стал ответом Китая на попытки ограничения дальнейшего развития КНР со стороны Запада. В дискурсивной гегемонии Запада, в том числе в возможности управлять международной повесткой через институты глобального управления, Пекин видит корень многих своих проблем. В Пекине считают, что нынешний международный дискурсивный порядок ставит Китай в несправедливо невыгодное положение, поскольку значительная часть мира смотрит на Китай глазами Запада, потребляет информацию через западные медиаплатформы, а оттого находится под влиянием западной неолиберальной идеологии, - иначе говоря, того, что в Китае называют «гегемонией западного дискурса».
[…]
Острие китайских претензий направлено, прежде всего, в сторону США, которые признаются «дискурсивным гегемоном». С конца 2010-х годов китайско-американское соперничество, которое ранее не выходило за пределы экономической конкуренции, ощутимо обрело характер идеологического (ценностного) противостояния, что подчеркивается и в американских стратегических документах. «Гегемония западного дискурса» будет постоянным фактором ухудшения отношений КНР как с западными странами, так и с соседями по региону, которые находятся под западным информационным влиянием, поэтому в Пекине рассматривают разрушение этой гегемонии как свой долгосрочный приоритет.
[…]
В отличие от использования «мягкой силы», которое не предполагает союзников, поскольку тесно завязано на национальную культуру и образ страны, использование «дискурсивной силы» вполне может приводить к появлению «дискурсивных союзов». В общих чертах этот процесс можно наблюдать в схожей реакции на украинский и тайваньский кризисы со стороны российских и китайских внешнеполитических сообществ, аффилированных с ними СМИ и научно-экспертных центров.
Игорь Денисов. Иван Зуенко. От мягкой силы к дискурсивной силе. Новые идеологема внешней политики КНР.

издание Института международных исследований (ИМИ) МГИМО МИД России. Москва. 2022.