Про Пс 26
Псалом предваряется надписанием, говорящим об авторстве ('Псалом Давида') и времени создания ('Прежде помазания').
Как мы знаем, Давид был помазан на царство трижды: сначала в юности Самуилом 'среди братьев его' (1Цар,16:13)
затем в Хевроне представителями его колена 'над домом Иудиным' (2Цар,2:4), и в третий раз старейшинами северной части 'над всем Израилем' (2Цар, 5:3), также в Хевроне.
Исходя из содержания псалма, можно предположить, что его написание относится ко времени второго указанного случая. В это время Давид говорит о своих вроде бы союзниках: 'Я теперь еще слаб, хотя и помазан на царство, а эти люди, сыновья Саруи, сильнее меня' (2Цар, 3:39) - он их явно боится. Не то, чтобы это сильно влияло на понимание псалма, но, кажется, добавляет ему немного объема.
По содержанию Пс 26 делится на три части (наверное, можно было бы назвать их строфами, если использовать привычную нам терминологию): стихи 1-6, 7-12 и 13-14. Они различаются прежде всего тем, как в них говорится о Боге: в 1-й части - в 3-м лице, во второй мы видим прямое обращение к Нему, в 3-й - опять в 3-м лице. Кроме того, эти строфы демонстрируют очень разное настроение.
В начале псалмопевец выражает твердую уверенность:
'Господь - свет мой и спасение мое: кого мне бояться? Господь крепость жизни моей: кого мне страшиться?' (26:1).
Следующие два стиха развивают эту тему уверенности:
'Если будут наступать на меня злодеи, противники и враги мои, чтобы пожрать плоть мою, то они сами преткнутся и падут.
Если ополчится против меня полк, не убоится сердце мое; если восстанет на меня война, и тогда буду надеяться' (26:2-3).
'Внегда́ приближа́тися на мя́ зло́бующымъ, е́же снѣ́сти пло́ти моя́, оскорбля́ющiи мя́ и врази́ мои́, ті́и изнемого́ша и падо́ша.
А́ще ополчи́тся на мя́ по́лкъ, не убои́тся се́рдце мое́: а́ще воста́нетъ на мя́ бра́нь, на него́ а́зъ упова́ю'.
Звучит очень вдохновляюще. Неудивительно, что первый стих избран в качестве прокимна и используется, например, в нашем таинстве Крещения (которое должно, вообще-то, быть результатом обетенной веры).
Дальше автор делает и вовсе уж смелое признание:
'Одного просил я у Господа, того только ищу, чтобы пребывать мне в доме Господнем во все дни жизни моей, созерцать красоту Господню и посещать [святый] храм Его' (26:4)
Еди́но проси́хъ от Го́спода, то́ взыщу́: е́же жи́ти ми́ въ дому́ Госпо́дни вся́ дни́ живота́ моего́, зрѣ́ти ми́ красоту́ Госпо́дню и посѣща́ти хра́мъ святы́й Его́.
Ну, если мы принимаем авторство Давида, то, вспоминая его историю, мы понимаем, что это желание в его жизни не исполнилось. Более того, можно сказать, что, как обычно и бывает, оно не было постоянным. Ну, то есть, можно предположить, конечно, что оно присутствовало у него, что называется, 'фоном' (и именно это оказывает влияние на целый ряд его поступков, даже и для нашей эпохи необычных), но в целом Давид живет не мечтами, пусть и столь возвышенными, но - жизнью, как она складывается. Даже и в других псалмах, надписанных его именем, мы найдём множество самых разнообразных переживаний: страх, радость, отчаяние, размышления и пр. - да, часто отнесенных ко Господу, но это отнюдь не тождественно желанию провести свои дни перед алтарем. В конце концов, даже вознесшись на высоту власти, Давид не предпринимает шагов к тому, чтобы переселиться в скинию или хотя бы перенести ее поближе, из Силома в Иерусалим (это сделает Соломон). Так что в нашем стихе отражено, возможно, очень искреннее, но не без поэтического преувеличения желание. Да и вряд ли оно соответствует тому, что задумал о нас (и о Давиде) Господь. Это видно также и из того, что в последней фразе используется, как пишут специалисты, глагол, переведенный у нас, как 'посещать', имеюший в библейские времена более узкое значение, чем русское слово (да и то же слово в современном иврите) - 'посещать, чтобы исполнять какую-то постоянную важную работу', например, проверять жертвы на соответствие ритуальным требованиям. Т.е., по сути, это выражение мечты (и даже молитва) о том, чтобы быть левитом. Как мы знаем, вся их такого рода деятельность к колену Иудину отношения не имела, а потомок Давида Озия, решивший перейти эту черту, был поражен Господом (2Пар,26:16-21).
Читаем дальше:
'ибо Он укрыл бы меня в скинии Своей в день бедствия, скрыл бы меня в потаенном месте селения Своего, вознес бы меня на скалу.
Тогда вознеслась бы голова моя над врагами, окружающими меня; и я принес бы в Его скинии жертвы славословия, стал бы петь и воспевать пред Господом' (26:5-6).
Я́ко скры́ мя въ селе́нiи Свое́мъ въ де́нь зо́лъ мои́хъ, покры́ мя въ та́йнѣ селе́нiя Своего́, на ка́мень вознесе́ мя.
И ны́нѣ се́, вознесе́ главу́ мою́ на враги́ моя́: обыдо́хъ и пожро́хъ въ селе́нiи Его́ же́ртву хвале́нiя и воскликнове́нiя: пою́ и воспою́ Го́сподеви.
Здесь мы видим несовпадение времен в син и ц-сл переводах, но нам сейчас важно то, что в этих стихах наблюдается та же уверенность псалмопевца в Боге и его отношениях с Ним. Однако в следующем стихе, которым открывается вторая строфа, настроение резко меняется:
'Услышь, Господи, голос мой, которым я взываю, помилуй меня и внемли мне' (26:7).
Услы́ши, Го́споди, гла́съ мо́й, и́мже воззва́хъ, поми́луй мя́ и услы́ши мя́.
Это прошение, почти вопль, свидетельствует о том, что у автора явно исчезло состояние уверенности в том, что Господь поддерживает его здесь и сейчас и всегда откликается - хотя оно, вроде бы, только что было.
'Сердце мое говорит от Тебя: "ищите лица Моего"; и я буду искать лица Твоего, Господи' (26:8).
Тебѣ́ рече́ се́рдце мое́: Го́спода взыщу́, взыска́ Тебе́ лице́ мое́, лица́ Твоего́, Го́споди, взыщу́
Разницей переводов мы сейчас также можем пренебречь, поскольку она не мешает видеть главное - перемену настроения, ощущения псалмопевца.
'Не скрой от меня лица Твоего; не отринь во гневе раба Твоего. Ты был помощником моим; не отвергни меня и не оставь меня, Боже, Спаситель мой! ибо отец мой и мать моя оставили меня, но Господь примет меня (26:9-10).
Не отврати́ лица́ Твоего́ от мене́ и не уклони́ся гнѣ́вомъ от раба́ Твоего́: помо́щникъ мо́й бу́ди, не отри́ни мене́ и не оста́ви мене́, Бо́же, Спаси́телю мо́й. Я́ко оте́цъ мо́й и ма́ти моя́ оста́виста мя́, Госпо́дь же воспрiя́тъ мя́.
Упоминание гнева Божия, вероятно, указывает на осознание какого-то греха, но личное это что-то или общественное, мы вряд ли можем судить за отсутствием иных указаний. Несмотря на мелькнувшее слово о Боге опять в третьем лице, тема обращенности к Нему продолжает развиваться:
'Научи меня, Господи, пути Твоему и наставь меня на стезю правды, ради врагов моих; не предавай меня на произвол врагам моим, ибо восстали на меня свидетели лживые и дышат злобою' (26:11-12).
Законоположи́ ми, Го́споди, въ пути́ Твое́мъ, и наста́ви мя́ на стезю́ пра́вую вра́гъ мои́хъ ра́ди. Не преда́ждь мене́ въ ду́шы стужа́ющихъ ми́: я́ко воста́ша на мя́ свидѣ́теле непра́веднiи, и солга́ непра́вда себѣ́.
Если наше предположение относительно времени составления псалма верно, то последние слова могут сочетаться с известными нам обстоятельствами: Иоав, военачальник Давидов, убил в качестве личной мести Авенира, военачальника дома Саулова
Произошло это при таких обстоятельствах, что Давиду пришлось публично дистанцироваться от этого деяния (2Цар, 3:7-39), дабы тень не пала на него самого:
'И узнал весь народ и весь Израиль в тот день, что не от царя произошло умерщвление Авенира, сына Нирова' (2Цар, 3:37).
Возможно, слова о 'свидетелях лживых' указывают на то, что слухи о вине царя уже могли начать циркулировать. Впрочем, возможно, здесь и какие-то имеются в виду иные обстоятельства, неизвестные нам. Опять же, в рассматриваемой строфе упоминаются 'враги' - их в жизни Давида более, чем хватало.
Третья строфа, снова говорящая о Боге в третьем лице, опять выражает новое настроение - уже не уверенность, но надежду:
'Но я верую, что увижу благость Господа на земле живых' (26:13)
Вѣ́рую ви́дѣти блага́я Госпо́дня на земли́ живы́хъ.
Это похоже на попытку вернуться к состоянию первых стихов, но мы видим только начало процесса. Удалось ли автору это возвращение, неизвестно.
Последний стих псалма вообще немного загадочен:
'Надейся на Господа, мужайся, и да укрепляется сердце твое, и надейся на Господа' (26:14).
Потерпи́ Го́спода, мужа́йся, и да крѣпи́тся се́рдце твое́, и потерпи́ Го́спода
Очень похоже, что здесь звучит новый голос - предположительно, левита, священника или пророка, обращающегося к автору псалма (или к тому, кто читает его впоследствии).
Аналогичный случай описан в 1Цар,1:17 - напутствие Илия молившейся у скинии Анне.
Впрочем, возможно и обращение псалмопевца к самому себе - подобные обращения к самому себе (к своей душе) мы встречаем в псалмах 102 и 103.
Чем объясняется такое движение чувства внутри псалма? Перемена ощущения от уверенности к богооставленности не слишком похожа на 'переход от силы в силу' (Пс, 83:8), на то, что мог бы ожидать посторонний от религиозного гимна. Автор, кажется, не демонстрирует движения в сторону большего благочестия, не возрастает в своей вере, отбрасывая сомнения и облачаясь в ее доспехи. Все, скорее, совсем наоборот.
Возможно, дело в том, что столь явно декларируемая уверенность первой строфы показывает нам отсутствие на этом этапе глубины автора. Бог первой строфы - немного 'карманный Бог', лишенный свободы действовать, полностью предсказуемый. Похоже, что в этом разделе автор говорит о Боге (всегда в третьем лице), как о чем-то, о чем он знает, а не о Ком-то, Кого он знает и Кем познан он сам. Опыт жизни, в т.ч. и Давида, очень быстро сталкивает такую веру с суровой реальностью. И мы видим, что уже в этой строфе есть косвенные указания на то, что в сфере жизни автора есть несомненный источник опасности - даже само заявление о том, что нет причин бояться говорит об этом. И когда псалмопевец во второй строфе начинает непосредственно обращаться к Богу, наличие этой опасности, а значит, и возможные сомнения, становятся заметными. Господь больше не является чем-то, о действиях Которого, как утверждает автор, он все знает. Теперь Бог является, если угодно, партнером (хотя, конечно, старшим партнером) в отношениях (а отношения всегда не до конца предсказуемы), что не соответствует яркой, но упрощенной вере первой строфы.
Псалом направляет свое движение к возникновению веры более зрелой, и в этом его сила. Простая, подкупающая своей чистотой и непосредственностью, вера, которая не задает вопросов и не допускает никакого беспокойства, вряд ли может быть названа самой совершенной. Отношения, которые могут осознанно формулировать беспокойство по поводу отдаления любимого, в конечном счете, глубже и сильнее (это относится, конечно, и к межчеловеческим отношениям), смиреннее и честнее. Она реалистична в отношении того факта, что порой (вероятно даже, слишком часто) Господь не дает ощущать Свое присутствие в жизни каждого из нас (о причинах этого разговор немножко отдельный).
Как пишет проф. Б. Д. Соммер, представленная в псалме форма веры - 'типично иудейская', поскольку заканчивается не страхом, но и не полной уверенностью, а выражением надежды. Именно надежда, а не уверенность, характеризует наиболее зрелую библейскую веру: готовность признать свои страхи, выжидательно смотреть на Бога, отказываясь от притязаний на то, чтобы предсказать все Его действия. Такого рода вещи мы находим в разных местах ВЗ, и прежде всего, в Пятикнижии. Последняя из книг этого цикла, Второзаконие, завершается не торжеством исполнения Божиих обещаний, а смертью Моисея на самой границе Земли обетованной.
И тем не менее, в конце ее мы ждем и надеемся, что однажды мы встретим и прочитаем слова, исполненные силой непосредственного свидетельства:
'Не осталось неисполнившимся ни одно слово из всех добрых слов, которые Господь говорил дому Израилеву; все сбылось' (Нав, 21:45).