Иов-20
25 глава. 3-й ответ Вилдада.
Если отвлечься от мысли об определенной литературной форме, в которую облечена эта часть истории, то можно предположить: то, что участники беседы высказываются вот так по очереди, может отражать некую культуру дискуссии, принятую тем обществом. Или друзья еще по дороге, например, условились об аутомодерации процесса. По кр.м., несмотря на бушующие страсти, эта беседа совсем не похожа на всякие соловьевские шоу из нынешнего телевизора.
Содержанием этой своей краткой речи Вилдад делает превознесение Бога и, соответственно, уничижение человека. Онтологическая разница преломляется в призме ритуальной чистоты:
'И как человеку быть правым пред Богом, и как быть чистым рожденному женщиною?' (ст.4).
Если для Евангелия слава Божия явлена в христовом уничижении, то для вот этой дозаветной древности - в Его могуществе:
'держава и страх у Него!' (ст.2).
Желая того или нет, Вилдад рисует Бога Творцом, не любовно созерцающим то, что вышло из Его рук, но взирающим на весь мир с брезгливым недоумением:
'Вот даже луна, и та несветла, и звезды нечисты пред очами Его' (ст.5).
Раньше о 'недоверии' Бога даже и ангелам вещал Елифаз (4:18, 5:15), теперь Вилдад распространяет этот подход на высшие, как ему представляется, твари в мире видимом (а значит, и на весь мир). Здесь же вылезает на поверхность противоположный Откровению взгляд на человека. Если слово Божие помещает человека на вершину всего сотворенного, то здесь он, напротив, в самом низу:
'Тем менее (чист перед Богом) человек, который есть червь, и сын человеческий, который есть моль' (ст.6).
Аскетичненько так. Интересно, а вот к себе самому Вилдад способен бы был приложить эти слова?
Забегая вперед, скажем, что на этом речи друзей Иова заканчиваются. Софар третьей реплики по неизвестным причинам не произнесет. Можно окинуть взглядом, что именно было сказано каждым из них, тем более, что до этого в центре нашего внимания был, в основном, Иов.
Елифаз неприступно стоял на той позиции, что праведен только Бог, по определению. Ныне, и присно, и во веки веков. Отсюда следовало заключение: если в твою жизнь пришли несчастья - ты сам тому виной, кайся. То есть, прими наказание как должное и постарайся исправиться. Если ты не видишь, что это правильная стратегия поведения, ты глуп, а уж бунтовать против Бога - наивысшая из глупостей. Мудрецы (у которых неплохо бы поучиться) считают правильным вести себя иначе. Это мнение подтверждается личным мистическим опытом Елифаза. Он так же готов предложить (в конце концов) пункты, на которые должно обратить особое внимание при покаянии. Восставать против Бога - бессмысленно, ибо у человека нет никакой возможности Ему противостоять. Идущий же путем мудрых (и самого Елифаза, в т.ч.), несомненно, будет вознагражден.
Вилдад весьма близок к позиции Елифаза (они, практически, идентичны), только выражает он ее более четко. Если все по грехам - ищи грех. Не может так быть, чтобы Бог не был праведен, ибо человек и понять этого по-настоящему не может - только Бог есть пример и мерило праведности. Исправься соответственно - и тебе воздастся в кратчайшие сроки. За правоту этого подхода стоит, по его мнению, и традиция. Вилдад не любит проявления бурных эмоций, зато любит припугнуть. Взгляд на отношения Бога и мира у него можно было бы охарактеризовать, как манихейский.
Софар, которому пришлось высказаться всего дважды. Он выступает, как защитник традиции, в которой посмел Иов публично усомниться. Будучи вполне солидарен с Елифазом и Вилдадом, Софар формулирует их общую позицию наиболее радикально: Бог точно правее тебя, а ты достоин еще худших бедствий. Слова Иова он, похоже, склонен воспринимать очень лично, и поэтому - наиболее эмоционально. Содержательно же добавить к сказанному Елифазом и Вилдадом ничего не удается.
Если отвлечься от мысли об определенной литературной форме, в которую облечена эта часть истории, то можно предположить: то, что участники беседы высказываются вот так по очереди, может отражать некую культуру дискуссии, принятую тем обществом. Или друзья еще по дороге, например, условились об аутомодерации процесса. По кр.м., несмотря на бушующие страсти, эта беседа совсем не похожа на всякие соловьевские шоу из нынешнего телевизора.
Содержанием этой своей краткой речи Вилдад делает превознесение Бога и, соответственно, уничижение человека. Онтологическая разница преломляется в призме ритуальной чистоты:
'И как человеку быть правым пред Богом, и как быть чистым рожденному женщиною?' (ст.4).
Если для Евангелия слава Божия явлена в христовом уничижении, то для вот этой дозаветной древности - в Его могуществе:
'держава и страх у Него!' (ст.2).
Желая того или нет, Вилдад рисует Бога Творцом, не любовно созерцающим то, что вышло из Его рук, но взирающим на весь мир с брезгливым недоумением:
'Вот даже луна, и та несветла, и звезды нечисты пред очами Его' (ст.5).
Раньше о 'недоверии' Бога даже и ангелам вещал Елифаз (4:18, 5:15), теперь Вилдад распространяет этот подход на высшие, как ему представляется, твари в мире видимом (а значит, и на весь мир). Здесь же вылезает на поверхность противоположный Откровению взгляд на человека. Если слово Божие помещает человека на вершину всего сотворенного, то здесь он, напротив, в самом низу:
'Тем менее (чист перед Богом) человек, который есть червь, и сын человеческий, который есть моль' (ст.6).
Аскетичненько так. Интересно, а вот к себе самому Вилдад способен бы был приложить эти слова?
Забегая вперед, скажем, что на этом речи друзей Иова заканчиваются. Софар третьей реплики по неизвестным причинам не произнесет. Можно окинуть взглядом, что именно было сказано каждым из них, тем более, что до этого в центре нашего внимания был, в основном, Иов.
Елифаз неприступно стоял на той позиции, что праведен только Бог, по определению. Ныне, и присно, и во веки веков. Отсюда следовало заключение: если в твою жизнь пришли несчастья - ты сам тому виной, кайся. То есть, прими наказание как должное и постарайся исправиться. Если ты не видишь, что это правильная стратегия поведения, ты глуп, а уж бунтовать против Бога - наивысшая из глупостей. Мудрецы (у которых неплохо бы поучиться) считают правильным вести себя иначе. Это мнение подтверждается личным мистическим опытом Елифаза. Он так же готов предложить (в конце концов) пункты, на которые должно обратить особое внимание при покаянии. Восставать против Бога - бессмысленно, ибо у человека нет никакой возможности Ему противостоять. Идущий же путем мудрых (и самого Елифаза, в т.ч.), несомненно, будет вознагражден.
Вилдад весьма близок к позиции Елифаза (они, практически, идентичны), только выражает он ее более четко. Если все по грехам - ищи грех. Не может так быть, чтобы Бог не был праведен, ибо человек и понять этого по-настоящему не может - только Бог есть пример и мерило праведности. Исправься соответственно - и тебе воздастся в кратчайшие сроки. За правоту этого подхода стоит, по его мнению, и традиция. Вилдад не любит проявления бурных эмоций, зато любит припугнуть. Взгляд на отношения Бога и мира у него можно было бы охарактеризовать, как манихейский.
Софар, которому пришлось высказаться всего дважды. Он выступает, как защитник традиции, в которой посмел Иов публично усомниться. Будучи вполне солидарен с Елифазом и Вилдадом, Софар формулирует их общую позицию наиболее радикально: Бог точно правее тебя, а ты достоин еще худших бедствий. Слова Иова он, похоже, склонен воспринимать очень лично, и поэтому - наиболее эмоционально. Содержательно же добавить к сказанному Елифазом и Вилдадом ничего не удается.