Диктант Гальке
Ульяновск (Симбирск). 1920-е гг.
Люсьен Фрейд - Девочка, 1948
В дополнение к истории о лишенце Иване Ивановиче Крестинине обнаружился ещё один необычный документ. Это текст домашнего диктанта, составленного отцом для дочери.
Несмотря на очевидную утилитарность текста и фрагментарность диктуемых предложений, они всё же представляют некую совокупную реальность.
Как известно из других документов Крестинина, дочь его Галина родилась в 1916 году. Диктантом проверяется знание некоторых трудных мест русской орфографии и простейшая расстановка запятых, то есть знания на уровне 7-8 класса. В этом случае, текст мог быть составлен, когда Гале исполнилось лет 13-16, то есть году в 1929-1932.
Дадим его в оригинале, ибо текст напечатан чисто и без помарок.
Дискуссия, разгоревшаяся ранее в комментариях читателей, сводилась к одному интригующему вопросу: можно ли верить утверждениям Ивана Ивановича о несознательном и вынужденном присутствии его в рядах колчаковской армии, - и, соответственно, о справедливости/несправедливости лишения его советскими властями пенсии в 1929 году.
Конечно, этот листок никак не проясняет нам проблемный этап биографии нашего героя. Но даёт необычную, психоделическую возможность побывать в течение нескольких минут в голове Ивана Ивановича. И, пока он диктует, ощутить реальность и вещественность представленного им окружающего мира.
Собственно, если расценивать текст диктанта как некий поток сознания автора, то наряду с передним бытовым планом, представленным ясными предметами и персонажами с натуры: «Иностранная брошюра лежит на столе - Разносчик газет спешит в типографию - Кожаный портфель стоит пятьдесят рублей» существует второй план - мыслей и чувств, где всё зыбко и сомнительно: «Я совершенно спокоен - Сначала не понял - Он говорил мне то же самое, что и ты, но я ему тоже не поверил - Не мог не знать - Реабилитировать - Впоследствии он благодарил меня». Такое ощущение, что Иван Иванович словно вновь и вновь проигрывает в мыслях допросы в ГПУ и вопросы комиссии по чистке, переформулирует и перепроверяет свои ответы и контролирует своё психологическое состояние.
Александр Родченко. Улица. 1929 г. (Люди-тени)
Кроме того, несмотря на показное спокойствие и нарочитую сосредоточенность на рутинных механических действиях, долженствующих стабилизировать и упорядочить повседневность «Просьба не шуметь - Сядь, отрежь хлеба и съешь - С начала занятий надо всё записывать», ближайший мир Ивана Ивановича являет черты деструкции и распада: «На полу валялись шары - Дом сломан - Сломанный циркуль лежит в готовальне».
И хотя в целом в городе и за ним вроде бы прогресс и порядок: «Строители приступили к ремонту здания - Водопровод устроен неплохо - Рожь колосится - Объявлена выдача радиоприёмников», в частной жизни стареющему человеку здоровья и воздуха уже не хватает: «В крутую гору тяжело подниматься - Я вышел на крыльцо, чтобы освежиться - Мне нездоровится».
Два предложения подряд «Измученный раненый чуть-чуть прикоснулся к воде. Раненный пулею, рассказывал о читанном романе» заставляют подозревать, что гражданскую войну и фронт Иван Иванович видел воочию.
«Он достоин премии» - и это снова о переживаемом в душе. Кажется, мысль отца непроизвольно возвращается к былым трудовым заслугам и несправедливой обиде - лишению пенсии, несмотря на восстановление в гражданских правах.
И, наконец, самая загадочная фраза диктанта: «В заключении он сказал« - настолько многозначна, что кажется, что Иван Иванович загадал свою судьбу: как дочь напишет, так тому и быть. Если получится »В заключение он сказал« - то опасаться нечего, это просто фигура речи. Если же выпадет - »В заключении он сказал«, то ещё есть шанс переспросить дочь, что она имела в виду - завершающую главу некоего труда, »умозаключение«, - или же то, чего отец страшится - »мест заключения«.
Трогательна лексика детства, юности и природы: »Изжелта-красные цветы - Лисонька бежит по дороженьке - Пальтецо и платьице - Улыбающийся юноша - Синяя рубашонка - Направо лес густой, а слева чистое поле«. Иван Иванович словно выделяет и фиксирует тот кусочек мира, который остаётся неизменен в социально-исторических бурях и всегда с ним пребудет: »Люблю грозу в начале весны«. Судя по этой фразе, думаю, мы не ошибёмся, если отнесём к заповедному уголку души обделённого пенсионера ещё и поэзию.
Пожалуй, психологи и структурные лингвисты добавили бы к нашим наивным наблюдениям и ещё какие-либо аналитические выводы по поводу текста и натуры Ивана Ивановича, но и сказанного вполне достаточно, чтобы убедиться, насколько захватывают эти сохранившиеся случайные бумажные листочки, как много эмоций и энергии они способны передать потомкам.
А строить догадки и искать смыслы каждый волен сам - и у каждого выйдет свой Иван Иванович со своей судьбой и правдой.
Дмитрий Исидорович Митрохин. В парке. 1929 г.
Люсьен Фрейд - Девочка, 1948
В дополнение к истории о лишенце Иване Ивановиче Крестинине обнаружился ещё один необычный документ. Это текст домашнего диктанта, составленного отцом для дочери.
Несмотря на очевидную утилитарность текста и фрагментарность диктуемых предложений, они всё же представляют некую совокупную реальность.
Как известно из других документов Крестинина, дочь его Галина родилась в 1916 году. Диктантом проверяется знание некоторых трудных мест русской орфографии и простейшая расстановка запятых, то есть знания на уровне 7-8 класса. В этом случае, текст мог быть составлен, когда Гале исполнилось лет 13-16, то есть году в 1929-1932.
Дадим его в оригинале, ибо текст напечатан чисто и без помарок.
Дискуссия, разгоревшаяся ранее в комментариях читателей, сводилась к одному интригующему вопросу: можно ли верить утверждениям Ивана Ивановича о несознательном и вынужденном присутствии его в рядах колчаковской армии, - и, соответственно, о справедливости/несправедливости лишения его советскими властями пенсии в 1929 году.
Конечно, этот листок никак не проясняет нам проблемный этап биографии нашего героя. Но даёт необычную, психоделическую возможность побывать в течение нескольких минут в голове Ивана Ивановича. И, пока он диктует, ощутить реальность и вещественность представленного им окружающего мира.
Собственно, если расценивать текст диктанта как некий поток сознания автора, то наряду с передним бытовым планом, представленным ясными предметами и персонажами с натуры: «Иностранная брошюра лежит на столе - Разносчик газет спешит в типографию - Кожаный портфель стоит пятьдесят рублей» существует второй план - мыслей и чувств, где всё зыбко и сомнительно: «Я совершенно спокоен - Сначала не понял - Он говорил мне то же самое, что и ты, но я ему тоже не поверил - Не мог не знать - Реабилитировать - Впоследствии он благодарил меня». Такое ощущение, что Иван Иванович словно вновь и вновь проигрывает в мыслях допросы в ГПУ и вопросы комиссии по чистке, переформулирует и перепроверяет свои ответы и контролирует своё психологическое состояние.
Александр Родченко. Улица. 1929 г. (Люди-тени)
Кроме того, несмотря на показное спокойствие и нарочитую сосредоточенность на рутинных механических действиях, долженствующих стабилизировать и упорядочить повседневность «Просьба не шуметь - Сядь, отрежь хлеба и съешь - С начала занятий надо всё записывать», ближайший мир Ивана Ивановича являет черты деструкции и распада: «На полу валялись шары - Дом сломан - Сломанный циркуль лежит в готовальне».
И хотя в целом в городе и за ним вроде бы прогресс и порядок: «Строители приступили к ремонту здания - Водопровод устроен неплохо - Рожь колосится - Объявлена выдача радиоприёмников», в частной жизни стареющему человеку здоровья и воздуха уже не хватает: «В крутую гору тяжело подниматься - Я вышел на крыльцо, чтобы освежиться - Мне нездоровится».
Два предложения подряд «Измученный раненый чуть-чуть прикоснулся к воде. Раненный пулею, рассказывал о читанном романе» заставляют подозревать, что гражданскую войну и фронт Иван Иванович видел воочию.
«Он достоин премии» - и это снова о переживаемом в душе. Кажется, мысль отца непроизвольно возвращается к былым трудовым заслугам и несправедливой обиде - лишению пенсии, несмотря на восстановление в гражданских правах.
И, наконец, самая загадочная фраза диктанта: «В заключении он сказал« - настолько многозначна, что кажется, что Иван Иванович загадал свою судьбу: как дочь напишет, так тому и быть. Если получится »В заключение он сказал« - то опасаться нечего, это просто фигура речи. Если же выпадет - »В заключении он сказал«, то ещё есть шанс переспросить дочь, что она имела в виду - завершающую главу некоего труда, »умозаключение«, - или же то, чего отец страшится - »мест заключения«.
Трогательна лексика детства, юности и природы: »Изжелта-красные цветы - Лисонька бежит по дороженьке - Пальтецо и платьице - Улыбающийся юноша - Синяя рубашонка - Направо лес густой, а слева чистое поле«. Иван Иванович словно выделяет и фиксирует тот кусочек мира, который остаётся неизменен в социально-исторических бурях и всегда с ним пребудет: »Люблю грозу в начале весны«. Судя по этой фразе, думаю, мы не ошибёмся, если отнесём к заповедному уголку души обделённого пенсионера ещё и поэзию.
Пожалуй, психологи и структурные лингвисты добавили бы к нашим наивным наблюдениям и ещё какие-либо аналитические выводы по поводу текста и натуры Ивана Ивановича, но и сказанного вполне достаточно, чтобы убедиться, насколько захватывают эти сохранившиеся случайные бумажные листочки, как много эмоций и энергии они способны передать потомкам.
А строить догадки и искать смыслы каждый волен сам - и у каждого выйдет свой Иван Иванович со своей судьбой и правдой.
Дмитрий Исидорович Митрохин. В парке. 1929 г.