«Я лучше буду дома пахать, но в Москву не поеду!»
ЗАБОТЫ И ДУМЫ БАБЕЕВСКОГО ЖИВОТНОВОДА СЕМЕНА ТУРНАЕВА
В Бабееве мгла. Темниковский район - сумрачное ноябрьское королевство. Небо повисло над избами прелым ватником. Собаки попрятались во дворы, чтоб не знать деревенских ветров. Кот промок, но стойко держится на заборе, стережет покой сельских жителей. У дома Семена Турнаева спит старый советский комбайн. Устал, и сквозь хлебные сны слышит песню жаворонка. Рядом трактор. Вознес к тучам железные зубы до будущего урожая, окунул в лужу щербатое колесо. Безлюдно вокруг. Пушкин написал бы стихотворение, а мы пьем чай, заедаем конфетами и разговариваем с хозяином об овечках. Их триста человек в хлевах. А может и не триста, а около того. Подсчет нелегко вести - кого продашь, кто околеет, кто заново на свет явится.
Иногда раздается близкое блеяние. Чуют, о чем беседа идет.
Семен родился в двадцати верстах от Бабеева, в деревне Клопинке Атюрьевского района. В семье было шестеро детей, и он самый старший. Еще и отец с пути сбился, по кривым дорогам пошел. Семену выпало матери помогать. С одиннадцати лет пас телят на каникулах, а в доме и своей скотины полно. Но за свою-то денег не платят. И коров доил вместе с матерью, и дрова готовил к зиме, и за быками присматривал. Не успел на тракториста выучиться, как в армию взяли. А через три месяца отец умер в тридцать восемь лет. Надо домой возвращаться, за кормильца быть. Так и жил. Женился потом, перебрался в Бабеево. Долго, говорит, привыкал к новому месту, но теперь родным стало. Троих детей здесь уж вырастил - двух сыновей и дочь. Корма за огородом, скотина сытая, можно и покалякать.
«Надо, наверное, свитер надеть, раз будешь фотографировать. - Семен за столом собран и строг, - Как переехали сюда, держал свиней, коров, лошадей, бычков с десяток. Пилорама была своя. Выписывал лес, строил сараи. И года четыре назад решил овец завести. Купил двадцать пять голов для начала. Романовской породы. И пошло дело. Сейчас их под триста. Сбыта постоянного нет, иногда по месяцу никто мясо не берет. А шерсть и шкуры вообще никому не нужны. Раньше хоть тулупы шили. Надо где-то в интернете искать, куда пристроить, а времени нет на это. Лежит шерсть в мешках, хоть валенки валяй. Вот если бы кинуть ее, и валенки сами сделаются, а то ведь вручную все, труда сколько. Но каждую овцу все равно приходится стричь.
Думаю иногда - может, зря связался с овцами? Может, коров надо было? Молоко каждый день… Но теперь обратной дороги нет, пожизненно буду с ними. Один знакомый предлагал взять еще восемьдесят голов, но пока своих хватает. Плодятся через пять месяцев, зимой и в бане ягнят держим, и домой заносим, молоком поим из бутылок. А сена сколько уходит! И оно получается для меня золотое! Своей землей не обзавелся, приходится половину урожая отдавать за использование полей. Получилось у меня сто тюков - пятьдесят отдаю тем, кто успел землю оформить. Техника у меня есть - и два трактора, и косилки, и комбайн «Нива», и самосвал, и сеялка, и культиватор. Был и «камаз», лес на нем раньше возил, но пришлось продать. Если на нем работать, то все остальное бросать придется. Надо же и ремонтировать успевать...»
Фермером Семен не считается. Нет у чиновников для него такого определения, потому что фермы нет. Частное подворье только. От государства поддержки никакой. А как Семена назвать? Овцеводом? Работает с утра до ночи, а иногда и ночь прихватит. Все на нем держится. Но духом бодр, справляется с Божьей помощью.
«Я ведь не жалуюсь, - Семен разворачивает шоколадную конфету, - озимых посеял гектаров восемьдесят, ребятишки помогают. Старший сын по контракту служит после срочной, а младший и дочь при мне. Сосед пасет, за скотиной убирает. Овцам по фигу - выходной у тебя или Новый год, всегда есть просят. У меня одного сена четыреста тюков! И каждый тюк приходится разгребать вручную, а то ягнят придавить может. Зерно заготовил. Затрат много, так что хозяйство пока не окупается. Зато воду провел к сараям, полегче стало. Зимой вообще проще - корми и чисть. А когда зерно убирали, недели две-три в поле жил при технике, ее же не бросишь. Ребятишек отвезу домой и сплю в кабине. Это в Кушках, девять километров отсюда. У государства помощи не просил, никаких грантов не получал. В 2007-м году трактор взял по льготному кредитованию, сеялку один хороший товарищ подарил, комбайн у меня еще советский. Сам всю технику покупал потихоньку..."
Выходим к овцам. Хозяин скептически смотрит на наши ботиночки: "Сапоги бы обуть..." Ничего, как-нибудь с кочки на кочку. Но пару раз все же пришлось провалиться по щиколотку в прелесть животноводства. На задах - горы тех самых тюков, в здоровенном сарае зерно с довольными, жирными птичками: "Сожрут же все!" - "Не, все не сожрут". Внезапно из убежища вышел козел - самый страшный зверь в мире. Грозно затряс бородой, пошел в атаку... но оказался добрым. Потерся о коленку рогами, как кот. И чуть было не сказал "мяу". Не успели с козлом познакомиться, петух прется. Деловой, руки в боки: "Что, мол, за незваные гости?" Корова не выходила. И свиней не видели, но они где-то рядом. Сам Семен с ведром зерна окружен овцами, будто Франциск Ассизский. Не проповедует, но животные счастливы и жмутся к ногам. Культурно уступают место друг другу, по очереди опускают морды в ведро, отходят, охорашивают золотое руно на боках. Картина райская. И в другом хлеву приятное общество, и в третьем: "Со скотиной у меня с детства связь. Всю жизнь и бычков держали, и свиней. Когда шестеро детей в семье, поневоле к труду приучишься".
Обратно пробираемся другой дорогой, посуше. У забора косилка, колеса от "камаза", всякое утомленное железо. Жена у Семена работает в школе, в Кушках. Дочь замуж выдал недавно. Теперь бы землей разжиться, доброй травы посеять...
"Занимаюсь и занимаюсь, - мы стоим возле дома, - ни на что не жалуюсь. А неохота - в Москву ехай! Здесь-то другой работы нет. И ездил, бывало. Покупал автобус, возил по маршруту узбеков на стройку. И платили вроде нормально. Но не могу я там, не могу без дома, тянет сюда и все. Два месяца проработал и вернулся. В молодости даже на Север устраивался водителем. Меня и вчера в Москву звали. Но как же я? Брошу все и подамся на заработки? Без меня пропадет хозяйство. Я лучше дома буду пахать, но в Москву не поеду. Не все люди одинаковые, для меня дом важнее. Думаю, если был бы колхоз и хотя бы небольшая зарплата, то никто не уезжал бы. А у нас в деревне две коровы осталось, скотиной вообще никто не занимается. Раньше стадо было в сто голов, пасли по очереди…»
Хозяин зовет чай допивать, а мы отказываемся. Торопимся неизвестно куда. Из всей скотины - кот и сало в холодильнике. Надо, пожалуй, овец завести. Или коров. Семен говорит, что лучше коров.
Над Бабеевом мгла и дрожь черных деревьев. Лишь на одной березке гроздь тусклого янтаря. И огненное крыло петуха, которым он, провожая нас, машет с забора.