Повспоминала тут про "Годунова"
и подумала, что "Ричард" - продолжание мыслей "Годунова". Но только здесь многое формально (в смысле формы) приходит к чему-то предельному. Борис-Ягодин уже облизывал сырое мясо, теперь Ричард готов хлебать помои. Змеиная пластика танцев воплотилась в реальных гадов. Саван Годунова "вскрывали", чтобы достать метафору власти, а над телом Ричарда глумятся мама-не-горюй...
Чем больше возникает ассоциаций с современностью (а спектакль их порождает), тем больше думаю о Бродском:
Раньше, подруга, ты обладала силой.
Ты приходила в полночь, махала ксивой,
цитировала Расина, была красивой.
Теперь лицо твое -- помесь тупика с перспективой.
Так обретает адрес стадо и почву -- древо.
Всюду маячит твой абрис -- направо или налево.
Валяй, отворяй ворота хлева.
Это стихотворение - слова художника, который пережил век ХХ. ХХ1 - открывает дверь сортира и портового борделя.
Я не против. Но есть ведь и другое. Не абстрактно: есть низкое, а вот есть и... В тексте есть:
Давай, трагедия, действуй. Из гласных, идущих горлом,
выбери "ы", придуманное монголом.
Сделай его существительным, сделай его глаголом,
наречьем и междометием. "Ы" -- общий вдох и выдох!
"Ы" мы хрипим, блюя от потерь и выгод
либо -- кидаясь к двери с табличкой "выход".
Есть Ы. Выхода нет.
Красавице платье задрав,
видишь то, что искал, а не новые дивные дивы.
И не то чтобы здесь Лобачевского твердо блюдут,
но раздвинутый мир должен где-то сужаться, и тут --
тут конец перспективы.