Пример Турции

[vuk_srpski]

https://vuk-srpski.livejournal.com/23384.html - содержание

Москва, 16.05.2018

Конфронтация без правил

ПолитикаХОЛОДНАЯ ВОЙНА Дмитрий Суслов «Эксперт» №14 (1070) 2 апреля 2018

Что означает дело Скрипалей и дипломатический кризис для российско-западных отношений



История с покушением на убийство в британском Солсбери бывшего двойного агента Сергея Скрипаля и его дочери Юлии и последовавший за этим дипломатический кризис (выдворение российских дипломатов общей численностью более 150 человек из 34 стран, в том числе 60 - из США, закрытие генконсульства РФ в Сиэтле и зеркальные ответные меры Москвы) уже стали рубежным этапом развития новой российско-западной конфронтации, ее переходом на качественно новый уровень. Если проводить аналогии с предыдущей холодной войной (которые в любом случае будут плохими), то нынешняя история по своему эффекту и значимости - что-то сродни Берлинскому кризису 1948-1949 годов, придавшему уже начавшейся тогда холодной войне блоковый характер, окончательно расколовшему Германию на ФРГ и ГДР и приведшему к созданию в 1949 году НАТО.



Как и Берлинский кризис семьдесят лет назад, дело Скрипалей объединило Запад, придало ему дополнительное единство и блоковость в противостоянии России, качественно осложнило реализацию российской политики в условиях системной конфронтации с США и придало этой конфронтации еще большую интенсивность. Причем сегодня это объединение произошло вопреки объективным тенденциям размежевания между США и ключевыми западноевропейскими странами - как в целом, так и по политике в отношении России в частности. Помимо этого ключевое отличие состоит в том, что если советское авторство Берлинского кризиса бесспорно, то кто организовал и осуществил покушение на Скрипалей с использованием химического оружия, остается загадкой. С точки зрения мотива оно было категорически невыгодно России. И чрезвычайно выгодно тем, кто стремился сохранить единство Запада в противостоянии с Москвой.

Нелиберальная гегемония

Чтобы понять всю важность и опасность этого кризиса, необходимо проанализировать, какая ситуация сложилась в мире, на Западе и в российско-западных отношениях к началу нового президентского срока Владимира Путина и какую внешнюю политику России было бы наиболее оптимально в этой ситуации проводить.

Во-первых, ближайшие шесть лет представляются решающими с точки зрения способности России выстоять в начавшейся еще в 2014 году конфронтации с США, которая с тех пор существенно интенсифицировалась, приобрела комплексный характер и сегодня включает в себя экономические, политические, внешнеполитические, военные, информационные и идеологические аспекты, - и в конечном итоге выйти из нее, не потерпев нового исторического поражения. В ближайшие шесть лет также станет ясно, возможно ли формирование в обозримой перспективе полицентричного международного порядка, который заменил бы нынешний беспорядок. Порядка, в котором Россия, Китай и другие незападные центры силы воспринимались бы как легитимные независимые державы и полноправные соавторы порядка, глобального и регионального, наравне с США и Западом в целом. Порядка, в котором перед этими странами не стоит выбор, который ставится перед ними Вашингтоном сегодня: трансформироваться по западным лекалам, войти в западный, ориентированный на США порядок как младшие гомогенные партнёры - или подвергнуться политике сдерживания. Создание подобного порядка, собственно, и означало бы для России окончание конфронтации с США  на выгодных для неё условиях. И способность России выстоять в условиях жёсткой конфронтации, и способность США и Запада в целом принять правила нового миропорядка будут определяться как внутренней динамикой российского развития, прежде всего перспективами экономической модернизации нашей страны, так и развитием США, Европы и международных отношений в целом.

Во-вторых, США, судя по всему, твёрдо решили резко интенсифицировать конфронтацию и с Россией, и с Китаем - и одновременно восстановить свои пошатнувшиеся за последние пятнадцать лет международные позиции и укрепить военное и экономическое первенство. Признавая провал политики «вовлечения» России и Китая в американоцентричный миропорядок, но будучи при этом не готовыми принять их в качестве легитимных независимых центров силы и не желая создавать совместные международные порядки вместе с ними, США возвращаются к единственной остающейся альтернативе: сдерживанию.

При этом, поскольку Россия рассматривается ими как гораздо более слабый по сравнению с КНР и слабеющий, находящийся в упадке игрок, именно она является для них первоочередной мишенью. Пытаясь сдерживать Москву и Пекин одновременно, Вашингтон при этом стремится в первую очередь как можно скорее «выбить» Москву из числа великих держав, отбросить её, условно, в 1990-е годы и тем самым создать условия для более эффективного сдерживания Китая. Убеждённые в хрупкости и слабости России, США стремятся как бы заново воспроизвести опыт 1980-х: с точки зрения Вашингтона в американской элите, особенно среди республиканцев, именно резкая эскалация советско-американской конфронтации в период раннего Рональда Рейгана вкупе с экономическим давлением (снижение цен на нефть) и воинственной риторикой заставили Советский Союз содрогнуться, искать выход из конфронтации любой ценой, а в итоге рухнуть. Учитывая всё это, а также системную природу российско-американской конфронтации, сложившийся в США антироссийский консенсус и превращение российского фактора в часть внутренней политики США, никакого потепления в отношениях двух стран в ближайшие годы, скорее всего, не будет. Напротив, вероятна дальнейшая эскалация политики сдерживания в её военных (гонка вооружений), экономических (санкции), политических (демонизация российского руководства и лично президента Путина) и внешнеполитических (торпедирование российского влияния и политики в разных регионах мира) проявлениях.

В-третьих, внешняя политика США  в целом становится ещё более односторонней, эгоистической и воинственной, не снижая при этом гегемонистской природы. Ко второму году президентства Дональда Трампа внешнеполитическая стратегия США приняла форму «нелиберальной гегемонии», как назвал её профессор Массачусетского Технологического Института (MIT) Барри Поузен. При этом изменения внутри администрации последнего месяца - увольнения Рекса Тиллерсона и Герберта Макмастера с постов, соответственно, госсекретаря и советника по национальной безопасности и назначение на их позиции Майкла Помпео и Джона Болтона - сделают внешнюю политику США ещё более воинственной, милитаристской, односторонней, игнорирующей международное право, институты и мнение других стран, включая союзников, и ещё более наступательной в отношении тех, кого Вашингтон считает противниками. Сдерживание России и Китая ещё более интенсифицируется. Повысится вероятность выхода США из соглашения 2015 года по иранской ядерной программе и военного решения проблемы ядерной программы КНДР.

В-четвёртых, это эволюция внешней политики США в целом и дальнейшая интенсификация их политики сдерживания России и Китая не поддерживается большинством европейских, азиатских и ближневосточных союзников и партнёров США и, напротив, вызывает у них большую тревогу. Тем самым возникает явная перспектива трансатлантического и транстихоокеанского раскола между США и их ключевыми союзниками, причём раскола гораздо более глубокого, чем в 2003 году по вопросу вторжения в Ирак. Чем более конфронтационной будет становиться политика США в отношении России и Китая одновременно, тем большим будет сопротивление со стороны таких стран, как Япония, Южная Корея, Германия, Франция, Италия, Саудовская Аравия, Турция и Египет (все - союзники США), не говоря уже о таких преференциальных партнёрах США в Азии, как Индия. И тем слабее будет американское влияние. Большинство азиатских и ближневосточных стран не рассматривают Россию в качестве первоочередной угрозы своей безопасности и не намерены возвращаться в прокрустово ложе холодной войны, делая выбор между Вашингтоном и Москвой.

В-пятых, в долгосрочной перспективе внутриполитическая эволюция США и западноевропейских стран, а также низкая вероятность того, что попытки сдерживания России и Китая окончатся успехом, сделают неизбежным отказ Вашингтона от нынешней политики и принятие им, а также столицами континентальных стран ЕС правил нового многополюсного порядка. Иначе их ждёт конфронтация со всем миром и цивилизационный крах.

Уровень без правил

Исходя из этих соображений, наиболее оптимальной и вероятной внешнеполитической стратегией России в ближайшие несколько лет представляется интенсификация диалога и сотрудничества с ключевыми азиатскими, европейскими и ближневосточными союзниками и партнёрами США при сохранении политики сдерживания и управления конфронтацией, недопущения её неконтролируемой эскалации в отношении самих США. Действительно, наиболее эффективный в нынешних условиях способ ускорить прекращение конфронтации с США на выгодных для России условиях - продемонстрировать, что Вашингтон не пользуется здесь поддержкой союзников и партнёров и чем сильнее давит, тем более изолированным становится, тем слабее его глобальное и региональное влияние. Для этого следует проводить гораздо более проактивную, конструктивную и гибкую политику в Европе и Азии, доказывать, что Россия не враг европейским и азиатским странам, и не только провоцировать, сколько использовать объективно существующие и даже усиливающиеся тенденции размежевания между «нелиберально-гегемонистскими» США и их ключевыми союзниками.

Вывод напрашивается весьма тревожный. США намерены и дальше раскручивать спираль конфронтации. Не желая при этом допустить раскола в отношениях с союзниками и понимая, что именно их солидарность и блоковый подход обеспечат им желательный результат, они и далее будут прибегать к опасным провокациям с человеческими жертвами - как только будут появляться предпосылки сближения России с Японией, Германией, Францией, Италией и другими союзниками США. Лимитов в данном случае не существует.

Полная версия материала доступна только подписчикам

Готов ли Запад к холодной войне

http://pressa.ru/ru/top10/detail/gotov-li-zapad-k-holodnoj-vojne-8690#/

Автор: Петр Скоробогатый. Эксперт



Одолеть Россию наскоком не вышло. Теперь же западная олигархия готовит ресурсы и общественное мнение для полноценного «холодного» противостояния вдолгую

Ставки повышаются. Отношения между Россией и Западом деградируют от трудных бескомпромиссных переговоров и информационной войны до прямых военных угроз, дипломатических конфликтов, спекуляций и провокаций. «Дело Скрипаля» и массовая высылка российских дипломатов - новая точка невозврата, когда окончательно стало понятно: прежние законы цивилизованного мира перестают действовать, для демонизации России будут хороши любые средства, без доказательств и неудобных вопросов. В какой точке холодной войны находится сегодня мир? Об этом мы беседуем с профессором НИУ ВШЭ Дмитрием Евстафьевым.

- Для полноценной холодной войны нужна идеология, которая фиксирует антагонистические позиции сторон. На сегодняшний день мы этого не видим, хотя отдельные элементы уже обозначились. В 2014 году ничего такого никто не мог себе представить. С точки зрения классического марксизма то, что мы тогда наблюдали в отношениях между Западом и Россией, можно было четко вписывать в парадигму межимпериалистических противоречий. Просто классика жанра - Ильич бы порадовался.

Сейчас уже постепенно появляется конфликт будущих «образов мира». На Западе продолжает доминировать образ относительно централизованного мира с едиными универсальными, по сути олигархическими, контурами принятия решений. Посмотрите, как легко облетела вся эта идеологическая мишура про демократию, институты, про коллективные решения. Фактически западный мир и его сателлиты - это олигархическая система, где наверху глобальная аристократия, в середине некая менеджерская прослойка, а внизу, что называется, «клерки», которые выполняют решения. Совсем внизу «работяги», которым вообще ничего «политического» знать не обязательно. (Большей частью их лучше назвать не «работягами», а «сеттлерами», типа тех, кто во Вторую мировую согласился воевать против нас и участвовать в карательных акциях.) Они могут быть вообще выключены из социальной жизни. Современный западный мир - это абсолютная калька классической западной корпорации с усиленными признаками социальной сегрегации.

Россия и ряд других стран, прежде всего Китай, но не только он, продвигают образ «мира национальных суверенитетов». В нем внутри стран, безусловно, довольно жесткие политические, вернее административные, режимы. И жесткость режима - естественный элемент национального суверенитета. Но на наднациональном уровне эти жесткие внутри режимы ведут вполне демократический диалог с уважением позиции друг друга.

Интересная диалектика: вроде бы у первой модели внутри как бы демократия. Хотя этой демократии все меньше и меньше. А у другой внутри как бы авторитаризм, хотя этого авторитаризма тоже становится все меньше и меньше. Все глобальные решения в первой модели принимает некая фактически невыбранная общественно нелегитимная система (вот Жан-Клод Юнкер или Дональд Туск - кто их выбирал?), а вторая модель предлагает глобальную демократию: одна страна - один голос, и голос КНДР равен голосу США. В этом столкновении моделей и есть залог антагонизма новой холодной войны, которая, если тенденции будут продолжаться, будет более широкой системой политического и экономического противоборства, нежели конфликт России и Запада.

- Но разве антагонизм моделей не был очевиден уже в 2014 году?

- И да и нет: холодная война - это всегда игра в «длинное время». Холодная война - это когда нет ни воли, ни ресурсов, ни возможностей разрешить конфликт, и он откладывается на длительное время, а стороны маневрируют по серым зонам, по периферии, «отжимают» у соперника плохо положенные ресурсы. Но не имеют перед собой «таймера», который вот-вот зазвонит. Они понимают, что конфронтация надолго.

Вспомним период примерно с 1948-1949 года (берлинский кризис, план Маршала) и до завершения Корейской войны. Это попытка перестройки мира силовыми средствами. Но это игра в «короткое время». Это игра на то, что Советскому Союзу, в принципе, может быть нанесено военное поражение, в том числе за счет убедительной угрозы применения ядерного оружия. Это такая «теплая» война. А после 1953 года, после завершения войны в Корее и окончательного, гарантированного слома атомной монополии, начинается полноценная холодная война, война вдолгую. Когда обе стороны, прежде всего Запад, делают ставку на превосходство ресурсов и на максимизацию внутренних противоречий оппонента.

В 2014 году почти ни у кого на Западе не было сомнений, что он сможет быстро выиграть противоборство с Россией. Говорили: у вас год остался. Сейчас, спустя четыре года, происходит постепенный и крайне болезненный для Запада процесс осознания, что с Россией придется играть в это самое «длинное время». И возникает вопрос. А есть ли у современного Запада ресурсы, чтобы играть в длинное время? Есть ли кадры, чтобы играть? Есть ли та логистика, которая была, к примеру, в 1953 году, где Запад абсолютно доминировал? Сможет ли Запад относительно быстро трансформировать свою политику в отношении России в формат длинного времени? И пока на эти вопросы внятных ответов мы не видим, но видим, что Запад явно не уверен в своих силах.

- То есть можно сказать, что мы погружаемся из «теплой» войны в холодную?

- Холодная война - это борьба на периферии «вкороткую» и игра «вдолгую» на центральном направлении. Вспомним, еще недавно Запад боролся с нашим правительством в центре Москвы. В 2011 году у них получилось создать фактически взрывную ситуацию, которую оппозиция наша просто «не потянула». Но создать-то такую ситуацию получилось? А сейчас он вынужден с нами воевать в Сирии, в Киргизии, в Казахстане, на Украине. (Думаю, что лучше было бы, если бы он воевал с нами где-нибудь на Гавайях или в Нью-Мексико. Почему бы нам не попросить гавайцев и мексиканцев побороться с пиндосами за свою попранную национальную независимость. Хохохо!) То есть воссоздается эта периферийная стратегия, характерная для холодной войны. И для России это большой шаг вперед. Ресурсов и социальной инфраструктуры для того, чтобы реально поставить вопрос о власти, уже нет. Хотя возможности для дестабилизации имеются.

- А как же наша элита, большей частью прозападная?

- Она способна разве что на недовольное урчание, незначительные политические плевки и распиливание госбюджета. Вероятность того, что какая-то значимая часть элиты публично поднимет прозападные лозунги, а тем более станет источником борьбы за власть, крайне невелика. В отличие, например, от Сербии и в меньшей степени Украины - там вся элита была прозападная, просто отталкивала друг друга от кормушки.

В России ничего такого близко не получилось. И дело не в личности президента Российской Федерации, а в изменении системы экономических интересов. Потому что еще до Крыма, до перехода к прямой политической конфронтации, начали возникать и укрепляться экономические группы, настроенные на то, чтобы не допустить иностранной приватизации российских ресурсов. Нормальный хищнический российский капитализм хочет осваивать ресурсы сам и понимает, что все потеряет, если продолжит вывозить ресурсы на Запад. Он за хорошие отношения с Западом. Но понимает, что Запад его непринужденно «кинет», если не добиться уважения и учета интересов. А по большому счету - нового глобального равновесия. Степень реальной защищенности российских капиталов в современном западном мире равна нулю. Так было всегда. Только теперь это перестали скрывать. Кстати, это тоже признак перехода к игре в условиях «длинного времени».

ГАДЮКА САПОГИ НЕ ПРОКУСИТ

- Как вписываются последние скандалы со Скрипалем, с высылкой дипломатов, с сирийскими провокациями в новый этап холодной войны?

- Здесь много всего наслоилось, в том числе внутрибританского, например педофильский скандал в британской аристократии. Но в целом видна смена логики: попытка прямого политического переформатирования России, если хотите - «захвата власти» (Болотная ведь это про захват власти, а не про демократию, не так ли?) не удалась. Запад переходит к нормальной холодной войне. Возникает некий политический вакуум, который надо заполнить.

Все уже было до нас. Во второй половине 1940-х годов мы наблюдали такой переход к холодному противостоянию от попытки поглощения, от рузвельтовской концепции «единого мира», в котором якобы было уготовано место и для коммунистического Советского Союза. Товарищ Сталин в это не поверил, в результате чего СССР просуществовал еще чуть меньше сорока лет. А вот Михаил Горбачев в эту игру сыграл, после чего некоторое время рекламировал пиццу.

Дело Скрипалей - это один из элементов, которыми заполняют политический вакуум переходного периода. Это своего рода «дело Дрейфуса», когда всем приказано поверить в официальную версию. Хотя всех напрягает несоответствие масштаба событий и задействованных ресурсов вокруг ситуации с убогостью самой ситуации. Значит, ставки, и правда очень высоки.

- То есть нужно оформить переход к новой фазе конфликта, сформулировать несколько пунктов претензий к России, грубо говоря.

- Да, нужно сформулировать несколько пунктов претензий, причем пунктов, может, и неубедительных, но общественности понятных. Нужно переформатировать свое общественное мнение, которое за исключением Польши, Британии, прибалтийских государств, может быть Голландии, явно не хочет ни с какой Россией конфликтовать. Все остальные хотели наслаждаться глобализацией, и ни к какой новой холодной войне с Россией западное общественное мнение готово не было. Запад, западные общества в массе своей были готовы к конфронтации с Китаем, но не с Россией. Почему? В том числе и потому, что двадцать с лишним лет их убеждали, что Россия как значимая сила закончилась, и, надо сказать, многих убедили. Как же теперь с Россией воевать и ради этого затягивать пояса?

- Почему все-таки нельзя продумать более качественную программу претензий к России? Хотя бы сфабриковать улики, найти подставных свидетелей, снять постановочные видео. Все равно никто проверять не будет.

- Дело не только в том, что западные элиты деградируют, хотя это даже на Западе не оспаривается. Дело в том, что слишком много политических обстоятельств. Цейтнот. Возникает ситуация, описанная в песне: «Я его слепила из того, что было». Вот был Скрипаль - слепили из Скрипаля. Главное-то в другом. Политические элиты Запада готовы к русофобии. Да, пока эта русофобия стыдлива, но они к ней готовы.

- Мы, кажется, тоже готовы к этой русофобии. «Ядерная» часть послания президента, «газовый» разрыв с Украиной, активизация в Сирии - довольно жесткая смена риторики Москвы. Такое ощущение, что мы ответили на повышение ставок?

-Да, это так и есть. Европа вообще не представляется людьми, которые понимают, куда они ведут свои государства. А вот Соединенные Штаты, это я вам могу сказать, четко понимают, куда идут, и готовы идти до конца.

Мне, кстати, очень интересно, а как вползала бы в новую холодную войну Хиллари Клинтон?

- Почему?

- Она бы делала все то же самое, но быстрее или медленнее? Вот вы можете ответить на этот вопрос?

- Думаю, что быстрее, ведь у нее не было бы такого конфликта с элитами и аппаратом, как у Трампа.

- А я, например, считаю, что, будучи абсолютно уверенной в Госдепе, который она полностью контролировала бы, она бы так, очертя голову, в холодную войну не бросилась. Она бы нас пожирала как анаконда. А что сейчас происходит? А сейчас это гадюка, которая решила, что она анаконда. И обвила ваши болотные сапоги, думает, что она вас душит, пытается прокусить. И при этом ломает зубы. Мы же и правда не испугались в массе своей этой искусственно надуваемой русофобии, хотя лет пять назад это вызвало бы у нас в России полный шок с непонятными последствиями. А сейчас Россия действительно повысила ставки, причем обеспечив их ресурсами. И показала Западу, как может выглядеть настоящая холодная война. Не фарсовая холодная война, которую они пытаются имитировать, а настоящая - с индивидуальными бункерами-колодцами и сотнями пропавших без вести где-то в далекой стране при попытке «остановить коммунизм» или «русскую экспансию». И этот образ оказался для них очень некомфортным.

- Стоит ли ждать нового Карибского кризиса и если да, то в каком виде?

- В чистом виде Карибского кризиса не будет. Был шанс, что его аналог возникнет вокруг ситуации в Восточной Гуте, американцы были «почти готовы», но «узел» развалился быстрее, чем кризис можно было начать. Но вообще, в глобальной политике никогда чистых повторений не бывает.

Вероятнее всего, новый кризис будет состоять из цепочки менее острых, менее глобальных, чем Карибский кризис, ситуаций. Но в совокупности ведущих к более значимым глобальным последствиям. И концентрироваться вся эта цепочка, на мой взгляд, будет в Восточном Средиземноморье. Потому что там наиболее важные логистические маршруты с Дальнего Востока, с Востока, с Африки, с глобального Юга в направлении Европы и далее в Соединенные Штаты Америки. Там же вблизи развивается очень интересная история с трансафриканским логистическим коридором, который рубит Китай. И вообще, Восточное Средиземноморье - колыбель цивилизаций, присутствие в котором всегда дает большие бонусы, и за это будут бороться.

- Сирия, Ливан?

-Сирия, Ливан, Израиль, Суэцкий канал (а у России там будет своя промышленно-инвестиционная зона), Красное море. Это фокусная зона. И вопрос действительно в том, у кого крепче нервы, кто потратит меньше ресурсов впустую, у кого лучше логистическая связанность территории, у кого, что называется, более четкая политическая модель. Потому что в Сирии мы выиграли не только потому, что всех разбомбили, а потому, что предложили политическую модель, которая теперь дополняется социальным конструированием. Пока - умеренно успешным. Это очень важный опыт на будущее. И очень важный ресурс для действий в условиях «фрагментированного Карибского кризиса».

СОЦИАЛЬНОЕ ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ ВПЕРЕД ЭКОНОМИКИ

- Но чтобы играть вдолгую, нужен еще крепкий внутренний тыл. А у нас Волоколамск, Кемерово, система «Платон»… Волнует огромное количество скрытых социальных мин в российском обществе, на которые власть слепо наступает раз за разом.

-Количество скрытых социальных мин имеет значение. Но оно гораздо менее важно и гораздо менее болезненно, когда у вас налицо устойчивый экономический рост и когда у вас налицо социальное развитие. Экономический рост будет объективно ограничен ухудшением доступа России к ключевым внешним рынкам, хотя и здесь есть ряд страховочных вариантов. Но в целом ключевой задачей на ближайшие шесть-двенадцать лет является создание новой системы социальных институтов и переформатирование на этой основе социальных процессов. На политическом уровне этим вопросом мы пока мало занимаемся, хотя есть очень серьезные исследователи. Вопрос в трансформации этого важного теоретического знания в практические рекомендации и решения. Вот это - да, фундаментальная задача для всех нас.

- Мы активно занимались политическим конструированием, и ничего хорошего из этого не вышло.

- Но мы занимались политическим конструированием в условиях социального вакуума и искусственности экономических отношений. Кстати, американцы тоже. И теперь у них президент Трамп. Потому что политическое конструирование последних тридцати лет - это было политическое конструирование на нарастающем социальном вакууме. Получили ржавый пояс, получили тысячи деградировавших городов, где даже почты уже нет. И в один прекрасный день социально списанный со счетов «ржавый пояс», который постоянно пытались переконфигурировать (Детройт и Кливленд - классические примеры, их переконфигурируют, кажется, раз в пятнадцать лет), пришел и получил свою политическую «долю». А у нас с социальными институтами, в общем-то, посложнее, чем у американцев, будет.

- Что такое социальные институты?

-Социальный институт в строгой научной трактовке - это устойчивые и исторически обусловленные формы взаимодействия людей, на основе которых формируются устойчивые социальные связи и ценностные нормы. Социальный институт - это то, что обусловливает развитие общества помимо (иногда в дополнение, иногда вопреки) политических решений и регулирует отношения в обществе «поверх» закона». Если совсем упростить понятие, то социальный институт - это прежде всего пространство, в котором сосуществуют и организации, и коммуникации, и писанные (религия), и неписаные (традиция) нормы, культурные и этнические особенности ключевых групп населения, между которыми возникают специфические связи и отношения. Это пространство взаимодействия, зачастую надэкономическое, надклассовое, но почти всегда основанное на неких устойчивых поведенческих стереотипах. Это пространство, в котором человек получает некий жизненный опыт, помогающий ему принимать недеструктивные для общества решения в ситуации, где закона либо нет, либо он неясен, либо его очень хочется нарушить. И все это в обязательном порядке опирается на некую экономическую основу, ибо нет социального пространства и социальных институтов без эффективных экономических процессов и практик. Социальные институты до известной степени рефлексия экономики, но применительно к конкретной «среде обитания».

- Например?

- Стадионы. Прежде всего футбольный стадион, потому что футбольные болельщики и в России, и в мире остаются одной из немногих не атомизировавшихся социальных групп, сохранивших надэкономический и, как правило, неидеологический характер, имеют независимую от государства экономическую базу и находятся на стыке того, что называется «сферой коммуникаций» и «пространством социального действия». То есть для футбольных фанатов коммуникация - символы, организационное взаимодействие и прочее - важна, однако ключевым фактором, который формирует этот социальный институт как институт, является проход на стадион. То есть действие.

- Почему не говорите про городских активистов, волонтеров, благотворителей?

-Да, благотворительность тоже социальный институт, и отрицать его нельзя. Но есть три момента, которые специалисты, занимающиеся этой проблемой (не я придумал), выделяют у болельщиков. Во-первых, наличие глобальной универсальной модели развития болельщицкого движения, которая при всех особенностях проявляется и в России. Болельщики - это реально глобальная сила. Во-вторых, болельщики, конечно, люди разного возраста, но наиболее активны относительно молодые люди. То есть те, кто составляет основу экономически активного населения, а значит, так или иначе встроен и в другие социальные институты общества. В-третьих, важен элемент фокусности, когда большое количество людей, готовых к действию, собираются в одном месте и в одно время.

У волонтеров, благотворителей есть значительный потенциал социального действия. Но такого сочетания всех трех факторов у них нет. «Городские активисты» - это вообще странное сообщество, в котором фокусность отсутствует в принципе, тут все зависит от конкретного места, времени и темы. То есть как минимум фокусность у городских активистов ситуативна.

Вот и посмотрите. Какая социальная группа, какой социальный институт присутствовал практически во всех цветных революциях (кажется, этого не было только в Тунисе и Киргизии, но насчет последнего случая я не уверен)? Ну, наверное, не благотворители… И не букинисты, хотя это тоже некий социальный институт. Вот и ответ на ваш вопрос.

- Новая холодная война - это попытка уничтожить наши социальные институты?

- Во-первых, деградация социальных институтов является чертой не только и не столько холодной войны, сколько современной трактовки глобализации, прямо скажем, американской трактовки, которая вполне соглашалась и даже поощряла под маркой максимизации свободы личности социальную атомизацию, объявляя ее чуть ли не естественной чертой современного урбанистического пространства. Во-вторых, победа над «врагом» в геополитическом противостоянии всегда включает в себя развал его социального пространства и социальных институтов. Без этого не существует политической победы. Именно так США и разгромили СССР: развалив его социальное пространство, противопоставив общество тем социальным институтам, которые в Советском Союзе были. А экономика еще до 1992 года пыталась работать, но социума, под который она была «настроена», уже не существовало. Ровно так же были сконфигурированы и почти все «цветные революции». В-третьих, посмотрите на то, что делают сейчас американцы, постепенно переходя к стратегии политического сдерживания России, то есть «длинного времени». Они стараются встроиться в процесс переформатирования традиционных и создания новых, более соответствующих современной российской экономике социальных институтов. Например, заменить в целом сильно деградировавшее и пострадавшее от чрезмерной централизации местное самоуправление тем, что они называют «прямой демократией», а в действительности - самоназначенной властью, властью даже не толпы, а неких «гражданских активистов», которые непонятно кого представляют и лишь паразитируют на неэффективности и коррумпированности власти. Мы это видим и в Подмосковье, и в Кемерово, и в ситуации вокруг Исаакиевского собора в Санкт-Петербурге, и вокруг системы «Платон».

Проблема в чем? В том, что у нас в России социальные институты деградируют и без «помощи» американцев. Особенно учитывая, что советское социальное пространство, на запасе прочности которого мы существовали в девяностые и даже в «нулевые», уже нам помочь не может. Оно распалось не только вместе с уходом значительной части носителей традиции, но и потому, что мир изменился, прежде всего с изменением роли коммуникаций.

- То есть развитие социальных институтов - один из ключей к победе в холодной войне?

- Нас сейчас устроит и ничья. Сохранение Россией статус-кво, скажем, на 1 апреля 2014 года по крайней мере на десять лет, а лучше на пятнадцать. Развитие социального пространства и социальных институтов в России не является единственным ключом, но этот ключ крайне важен.

- Почему?

- Прежде всего потому, что развитие социальных институтов - от системы постоянного разноуровнего, но качественного образования - это люди. Не «идеальные потребители», а люди, которые будут наполнять экономику не только ресурсами, но и смыслами. Без этого в мире «новой глобализации», даже если удастся быстро свернуть новую холодную войну, делать нечего. Роботами и технологиями не отделаемся. И экономический рост вне развития социального пространства бессмысленен и даже вреден, поскольку будет усугублять социальные диспропорции.

С другой стороны, работающие социальные институты - это всегда и везде фактор дополнительной устойчивости власти. Особенно в случаях, когда «закон», то есть формальные нормы, по каким-то причинам не сработали. Наконец, только через социальные институты формируется гражданин, то есть, как я уже говорил, человек, получивший навыки общения с другими гражданами и с государственной властью. И наша задача, о которой необходимо говорить прямо и много, - создать систему постоянного вовлечения в социальную жизнь нынешнего (четырнадцать-восемнадцать лет) и следующего (им сейчас от шести до двенадцати лет) «полупоколения» юношества, которые видели в основном либо нефтегазовый гламур, либо кризис после гламура и которые порой имеют очень невнятные представления о том, как жить, а стало быть, являются привлекательным объектом для манипуляций. В том числе в рамках сценариев новой холодной войны. В самый раз, кстати, для стратегии «длинного времени».

Так что опережающее развитие социальных институтов - это приоритет на ближайшее время. Какой бы ни была внешнеполитическая ситуация. Иначе все усилия по укреплению российской государственности уйдут в песок.

https://vuk-srpski.livejournal.com/23384.html - содержание