Стройка на Каме
В старинное уральское село - Сайгатка, привольно раскинувшемся на левом берегу реки Кама, которое ещё помнило ватаги бурлаков, и струги Сеньки Разина, первые колёсные параходы, и баржи смерти, и множество других больших и малых событий; в это старинное село пришёл ошеломивший жителей слух. «На нашей Каме, прямо вот здесь, будут строить гидроэлектростанцию» Эти пока неопределённые слухи озадачили не только жителей деревень по берегам реки, но всю округу на десятки километров. Строительство электростанции означало не просто большую стройку - это было электричество, которого так не хватало не только в деревнях, но и в больших городах.
В деревне Красный яр на реке Сива, где жили мои родители, до войны через десяток километров стояли плотины, сделанные местными крестьянами из подручных материалов; соломы, вперемежку с землёй, которые накапливали небольшие водоёмы достаточные для работы примитивных мельниц и слабеньких генераторов тока. Весенние паводки регулярно сносили соломенные плотины, но за пору дней крестьяне возводили новые, соломы на полях для этого хватало. Сами мельницы со створом у одного берега ставили капитально, и они пережили не один десяток паводков. Но война повыбила в округе почти всех мужиков, и ставить плотины взамен снесённых, было просто некому. А покинутые и забытые людьми мельницы, стояли на реке ещё в пору моего детства, потихоньку ветшая и разрушаясь, и страшно привлекая деревенских мальчишек тайнами живущих в них леших и водяных, а также хаотическим бурлением воды в сливных створах.
Большая гидроэлектростанция снимала многие проблемы с электричеством, а рабочие места на её строительстве, открывали колхозникам дорогу в городскую жизнь. Вот почему в нашей деревне, да и не только в нашей, а по всей округе, в каждом доме все разговоры сводились к теме строительства. И напрасно колхозное начальство старалось пресечь всякие разговоры на эту тему самыми вескими аргументами «Кто вас там ждёт, где будите жить, куда денете скотину». Не верили, и старики, собираясь вечерами на завалинках« это сколь надо соломы, чтобы перепрудить такую махину, со всего району столько не набраться, а весной - то всё унесёт в окиян!» Но всегда покорные люди, вдруг изменились, словно увидели полоску света в серой деревенской жизни. А этой полоской была возможность получить паспорт и уехать на большую стройку, куда позарез были нужны работники. Государственные чиновники для желающих уехать на стройку отменило крепостное право, обязательное для всех остальных колхозников. Уже в прошлом осталась война, вернулись домой немногие покалеченные мужики, но в деревнях ещё жили по военным законам. Был и другой путь, уйти из тяжёлой деревенской жизни - после школы уехать учиться в город, но это только молодым, хорошо окончившим школу, остальным путь был заказан.
Бросив в деревне своё немудрёное хозяйство, мать и отцом прихватив с собой меня в пятилетнем возрасте, как в омут бросились в другую жизнь, о которой в деревенской глубинке они могли только догадываться.
Немного денег, у нас видимо было, мы купили сруб для бани, на самом конце единственной улицы в деревне или лесном кардоне - Волковский, на правом берегу реки, как раз против будущей стройки. Но даже небольшая банька, куда мы вселились, была не плохим жильём, потому, что народ на стройку всё прибывал, селить их было просто некуда, и у многих жизнь на стройке начиналась с землянок. Потом отец огородил небольшой участок земли вокруг домика, пристроил сараюшку, куда мы поместили корову с поросёнком, и жизнь наша потекла совсем не плохо.
Утром родители уходили на работу, в мои обязанности входило - утром выгнать корову в общественное стадо, а вечером пригнать домой, накормить поросёнка, и оставаться старшим по хозяйству. Видимо со своими далеко не детскими обязанностями я справлялся не плохо, во всяком случае, особых провинностей за собой, я не помню. Сама стройка, меня, как в прочем и всех здешних мальчишек, не очень интересовала. Запомнились вереницы самосвалов в сторону Камы, и огромные трубы, по которым гнали песок для намывки плотины, которой, как таковой ещё не было, и весь транспорт из Воткинска на ту сторону проходил через Волковский, и дальше на паром. Забитого по завязку, этого неказистого, избитого годами и транспортом речного ветерана, через реку тащил маленький катерок Р.Б Т., которого из воды-то было едва видать, и я всегда удивлялся, как тот не утонет, казалось, ещё чуть, чуть, и волны перекатятся через его корму. Но он, задрав кверху нос, как муравей тащил стальным тросом забитый транспортом паром, и было просто чудо, когда в зажатой, бурлящей реке, он подтаскивал его точно к причалу. Людей через Каму перевозила «Поездка». Это тоже был катер, только большего размера, на котором народ сидел вдоль бортов на деревянных скамьях. Где - то внутри катера степенно урчал мощный мотор, корпус чуть подрагивал, звучала команда - «отдать швартовые». «Есть отдать швартовые» - отвечала с причала пожилая женщина - матрос, рокот мотора усиливался, вызывая чувствительную вибрацию катера, и вот полоска воды всё расширяется, берег с каждой минутой уходит всё дальше, вот уже середина, и катер, забирая чуть вверх по течению, плавно подходит к другому причалу. Снова как музыка звучат команды - « принять швартовые». « Есть принять швартовые», отвечают с причала, катер подтягивается, бросают переходной мостик, и всё, сказка кончается.. Каждая переправа для меня была маленьким приключением, но так как это бывало не часто, то их приходилось искать дома, но когда весь день предоставлен самому себе, то приключений хватало, как, наверное всем мальчишкам мира. Через год, приехали мои сестры, которые жили в деревне у деда с бабкой, вот тогда-то началась счастливая жизнь. Как мы умудрились вшестером поместиться в избушке, где тесно даже вдвоём, где спали, где готовили уроки старшие сёстры, не понятно до сих пор, но это было. Настало время и мне идти в первый класс. На Новом посёлке, где был большой промтоварный магазин, мать долго выбирала одежду для школы. Наверное, что-то купили, я же помню, что выпросил белую рубашку с большим матросским воротником и бескозырку с ленточками, на которых были нарисованы золотые якоря. Надев их, я чувствовал себя настоящим моряком. Не видя моря даже на картинках, плохо представляя, какое оно, я с детства мечтал о морях, может виной тому были белые полосы на большом синем воротнике, или золотые якоря на лентах; а может гордая надпись на бескозырке «Тихоокеанский флот»?
В деревне Красный яр на реке Сива, где жили мои родители, до войны через десяток километров стояли плотины, сделанные местными крестьянами из подручных материалов; соломы, вперемежку с землёй, которые накапливали небольшие водоёмы достаточные для работы примитивных мельниц и слабеньких генераторов тока. Весенние паводки регулярно сносили соломенные плотины, но за пору дней крестьяне возводили новые, соломы на полях для этого хватало. Сами мельницы со створом у одного берега ставили капитально, и они пережили не один десяток паводков. Но война повыбила в округе почти всех мужиков, и ставить плотины взамен снесённых, было просто некому. А покинутые и забытые людьми мельницы, стояли на реке ещё в пору моего детства, потихоньку ветшая и разрушаясь, и страшно привлекая деревенских мальчишек тайнами живущих в них леших и водяных, а также хаотическим бурлением воды в сливных створах.
Большая гидроэлектростанция снимала многие проблемы с электричеством, а рабочие места на её строительстве, открывали колхозникам дорогу в городскую жизнь. Вот почему в нашей деревне, да и не только в нашей, а по всей округе, в каждом доме все разговоры сводились к теме строительства. И напрасно колхозное начальство старалось пресечь всякие разговоры на эту тему самыми вескими аргументами «Кто вас там ждёт, где будите жить, куда денете скотину». Не верили, и старики, собираясь вечерами на завалинках« это сколь надо соломы, чтобы перепрудить такую махину, со всего району столько не набраться, а весной - то всё унесёт в окиян!» Но всегда покорные люди, вдруг изменились, словно увидели полоску света в серой деревенской жизни. А этой полоской была возможность получить паспорт и уехать на большую стройку, куда позарез были нужны работники. Государственные чиновники для желающих уехать на стройку отменило крепостное право, обязательное для всех остальных колхозников. Уже в прошлом осталась война, вернулись домой немногие покалеченные мужики, но в деревнях ещё жили по военным законам. Был и другой путь, уйти из тяжёлой деревенской жизни - после школы уехать учиться в город, но это только молодым, хорошо окончившим школу, остальным путь был заказан.
Бросив в деревне своё немудрёное хозяйство, мать и отцом прихватив с собой меня в пятилетнем возрасте, как в омут бросились в другую жизнь, о которой в деревенской глубинке они могли только догадываться.
Немного денег, у нас видимо было, мы купили сруб для бани, на самом конце единственной улицы в деревне или лесном кардоне - Волковский, на правом берегу реки, как раз против будущей стройки. Но даже небольшая банька, куда мы вселились, была не плохим жильём, потому, что народ на стройку всё прибывал, селить их было просто некуда, и у многих жизнь на стройке начиналась с землянок. Потом отец огородил небольшой участок земли вокруг домика, пристроил сараюшку, куда мы поместили корову с поросёнком, и жизнь наша потекла совсем не плохо.
Утром родители уходили на работу, в мои обязанности входило - утром выгнать корову в общественное стадо, а вечером пригнать домой, накормить поросёнка, и оставаться старшим по хозяйству. Видимо со своими далеко не детскими обязанностями я справлялся не плохо, во всяком случае, особых провинностей за собой, я не помню. Сама стройка, меня, как в прочем и всех здешних мальчишек, не очень интересовала. Запомнились вереницы самосвалов в сторону Камы, и огромные трубы, по которым гнали песок для намывки плотины, которой, как таковой ещё не было, и весь транспорт из Воткинска на ту сторону проходил через Волковский, и дальше на паром. Забитого по завязку, этого неказистого, избитого годами и транспортом речного ветерана, через реку тащил маленький катерок Р.Б Т., которого из воды-то было едва видать, и я всегда удивлялся, как тот не утонет, казалось, ещё чуть, чуть, и волны перекатятся через его корму. Но он, задрав кверху нос, как муравей тащил стальным тросом забитый транспортом паром, и было просто чудо, когда в зажатой, бурлящей реке, он подтаскивал его точно к причалу. Людей через Каму перевозила «Поездка». Это тоже был катер, только большего размера, на котором народ сидел вдоль бортов на деревянных скамьях. Где - то внутри катера степенно урчал мощный мотор, корпус чуть подрагивал, звучала команда - «отдать швартовые». «Есть отдать швартовые» - отвечала с причала пожилая женщина - матрос, рокот мотора усиливался, вызывая чувствительную вибрацию катера, и вот полоска воды всё расширяется, берег с каждой минутой уходит всё дальше, вот уже середина, и катер, забирая чуть вверх по течению, плавно подходит к другому причалу. Снова как музыка звучат команды - « принять швартовые». « Есть принять швартовые», отвечают с причала, катер подтягивается, бросают переходной мостик, и всё, сказка кончается.. Каждая переправа для меня была маленьким приключением, но так как это бывало не часто, то их приходилось искать дома, но когда весь день предоставлен самому себе, то приключений хватало, как, наверное всем мальчишкам мира. Через год, приехали мои сестры, которые жили в деревне у деда с бабкой, вот тогда-то началась счастливая жизнь. Как мы умудрились вшестером поместиться в избушке, где тесно даже вдвоём, где спали, где готовили уроки старшие сёстры, не понятно до сих пор, но это было. Настало время и мне идти в первый класс. На Новом посёлке, где был большой промтоварный магазин, мать долго выбирала одежду для школы. Наверное, что-то купили, я же помню, что выпросил белую рубашку с большим матросским воротником и бескозырку с ленточками, на которых были нарисованы золотые якоря. Надев их, я чувствовал себя настоящим моряком. Не видя моря даже на картинках, плохо представляя, какое оно, я с детства мечтал о морях, может виной тому были белые полосы на большом синем воротнике, или золотые якоря на лентах; а может гордая надпись на бескозырке «Тихоокеанский флот»?