Жизнь без паранджи - 2. История одной афганской девушки, которая не хотела готовить и рожать
Газни
Три месяца, пока они монтировали фильм, я жила дома. Потом они его доделали и прислали копию в Афганистан. Сначала показали в американском посольстве и на американской базе, потом в кинотеатре "Ариана". Я очень испугалась, когда мне сказали. Смотреть не стала. Я не знала, что делать. Не имело смысла идти в полицию, сами полицейские мне говорили: "Зачем ты снимаешься у американцев? Талибы тебя убьют." Я все время боялась, даже заснуть боялась, потому что они могли придти ночью.
Через четыре или пять дней меня пытались похитить. Я шла по улице, там стояла машина, потом поехала за мной. Там были двое, лица были замотаны. Я поняла, что они меня ждали. Я побежала, увидела открытую дверь, заскочила туда, закрылась. Там была семья, они подумали, что я воровка, пытались меня выгнать. Я стала просить их: "Пожалуйста! Кто-то хочет меня похитить, я актриса.," открыла лицо. Они говорят: "Мы тебя видели по телевизору, ты Надия? Мы не можем тебе помочь. Если они захотят войти, мы не сможем им помешать. Вдруг они сделают что-то с нами. Тебе надо уйти." Я заплакала. Но там был дедушка, он говорит: "Нет, мы обязаны сделать это, ради Аллаха. Иди на крышу, мы скажем, что ты ушла." Там крыши домов соединяются, по ним можно уйти. Я залезла на крышу, спряталась в голубятне. Они заперли дверь, подождали, потом позвонили в полицию. Когда полицейские приехали, хозяева послали за мной ребенка. Я спустилась, все рассказала. Они спросили номер машины - но я, конечно, не помнила. Они сказали: мы будем искать, но я уже понимала, что они ничего не будут делать. Там профессиональной полиции вообще нет.
А еще через пару недель брат сказал мне, что фильм везде продается, он вышел на CD. Я поняла, что скоро что-то случится. Я сказала семье, что надо уезжать из Кабула. Мы все продали. Мама сказала, что надо поехать в провинцию Газни - там, в кишлаке, был бабушкин дом. Деньги у нас кончались, снимать где-то квартиру было не на что. "В Кабуле тебя все знают. А там будешь ходить в чадре, не будем ни с кем общаться."
- А друзья тебе не могли помочь?
- А как? Они не были влиятельными, да и не очень хотели.
- Почему?
- Они были не очень близкими, просто по работе. Я старалась быть дружелюбной, но не особо сближалась. Не хотела, чтобы задавали много вопросов. Почему ты не замужем, а кто-то у тебя есть? Когда они говорят о любви или женитьбе, у них совершенно другие представления, очень традиционные. А у меня другие, свободные.
В бабушкином доме мы прожили неделю. А через неделю мы с Шугуфой утром вышли из дому. Она подошла к калитке - и что-то взорвалось. Потом я помню, что держу в руках ее оторванную ступню и не знаю, что с ней делать. Она плакала: "Что со мной?", а я смотрела на ногу, на нее и ничего не чувствовала, как будто сошла с ума. По тому, как были раскиданы камни, я поняла, что в земле еще что-то есть. Я оттащила Шугуфу домой. Мой брат вылез через крышу на другую сторону и побежал за полицией. Когда полиция пришла, они нашли еще три мины. Мы отнесли Шугуфу к врачу - он был рядом с домом. Но он сказал: "Я ничего не могу сделать, я не хирург, у меня ничего нет." Мы поехали в город на машине, привезли ее в больницу. Только тогда я заплакала.
Больница там большая, но в ней не было хороших врачей, они были где-то в отъезде, в другой провинции. Нам сказали: "Если можете, езжайте в Кабул." Мы поехали в Кабул. В больнице мы провели двадцать дней. Я ходила с закрытым лицом и ни с кем не разговаривала, очень боялась, что меня узнают. Они могли найти нас где угодно. Я все время плакала, вспоминала ногу сестры у меня в руках, и плакала.
За это время моя мать продала этот дом и послала нам деньги. Мы заплатили за больницу и за визу. Купили русскую визу, потому что у нас было мало времени. Чтобы получить какую-нибудь визу в Афганистане нужно два или три месяца, а русскую можно быстро купить. Денег хватило только на меня, Шугуфу и Садаф. Мама сказала: "Езжайте, мы останемся." Нога у Шугуфы еще болела, но мы сразу улетели в Москву...
Москва
Тянулись недели. Надие с Шугуфой надо было ждать ответа из ООН, тем временем "Гражданское Содействие" искало деньги на хороший протез для Шугуфы. Как ни дико звучит, им с Надией очень повезло: за них специально попросили, их вопрос рассматривался вне очереди. Никто из десятков тысяч афганских беженцев, оказавшихся в России, не имеет шансов легально уехать в Европу, да еще за несколько месяцев. Обычный человек оказывается со своими баулами просто на улице и безо всякой надежды получить статус. За него не просят верховного ооновского комиссара, не собирают деньги и не селят к себе домой. Только за красивые глаза такое делается. Но наши девушки не очень понимали, куда попали, и просто маялись. Надия часами говорила с кем-то по скайпу, Шугуфа все время спрашивала ее, когда дадут протез и куда-нибудь их отправят. Только Садаф жила настоящим, вместе с детьми носилась по квартире и рисовала на стенах.
В ютьюбе я нашел кучу интервью Сони Нассери Коул. Глянцевая голливудская стерва с каменным взглядом, заливала про демократию и права человека, которые Америка дарит борющемуся с терроризмом афганскому народу.
- Ну ничего, - подбадривали мы Надию, - приедете в Европу, засудите этих гадов, и Соню, и Латифа, - столько денег с них срубите, что до старости хватит...
Я понимал, что больших проблем у нее не будет, она быстро выучит любой язык и интегрируется. А с ее волей и шилом в заду и добьется чего-то. Как-то, заглянув в надиин монитор, я увидел ее фотку в обнимку с каким-то парнем. На лицах было расслабленно-блаженное выражение.
- Это мы с бойфрендом в Индии.
- У тебя есть бойфренд?! А кто он?
- Программист. Мы не могли открыто встречаться, конечно. Но вот в Индии здорово было.
- Почему он тебе не помог во всем этом?
- А что он может-то?
Раз в два-три дня Надия звонила своей семье. Они прятались в Газни, в другом городе, снимали комнату. Однажды вечером, придя домой, я застал Надию в жопу пьяной и зареванной, макияж черными хвостами был размазан по щекам.
- Что с тобой?
- Это все из-за меня... Моя сестра потеряла ногу из-за того, что я хотела быть знаменитой. Это я виновата. Я хотела быть актрисой, чтобы меня все любили. Моя мать, вся моя семья - они говорят, что я виновата. Моя мать кричала, что она ненавидит меня...
- Ты сейчас звонила ей?
- Да. Она верила мне, поддерживала. Мой отец бил ее за то, что она поддерживала мою мечту. Он хотел, чтобы мы работали на ферме, ничего больше. Они тогда поругались, он выгнал нас из дому, мать и моих сестер. А теперь она меня ненавидит...
Тут из глаз Надии опять полились слезы, она скрючилась на стуле и завыла:
- Я стану знаменитой! Они все обо мне узнают и ничего не могут мне сделать! Я буду свободной! Я ненавижу ислам! Я ненавижу Афганистан! Я хочу чтобы всех их разбомбили!
Ночью меня разбудила сине-белая Надия.
- Саня, мне нужен врач.
- Что с тобой?
- Я выпила упаковку таблеток, хотела умереть. Мне очень больно.
Мы вызвали "скорую" и поехали за ней в больницу. Идиотка съела упаковку диклофенака, ничего больше спьяну у нас не нашла. Умереть от этого было нельзя, но язву получить - запросто. Часа четыре Надия валялась в холодной палате приемного покоя, плача, катаясь от боли по койке. Никто ничего не делал, только говорили: "Врача нет, сейчас придет". Если бы она съела что-то более серьезное, то давно бы кони двинула.
- Э-э-это самые медленные врачи, которых я виде-е-ела, - простонала она, когда мы пришли. Впрочем, русская медицина подействовала на Надию отрезвляюще: она, кажется, поняла, что до ее истерик миру дела нет.
Через пару дней я решил ее развлечь. Мы приехали на концерт Умки. Это была глупость: по-русски Надия не понимала, а драйва не было, концерт был вялый. Но под конец по сцене пробежало электричество, что-то вдруг включилось. Я видел, что музыканты сами удивленно глядят друг на друга. И тут Умка запела "Motheless Сhild" - спиричуел, превращенный ею в совсем другую песню - мрачную, бешеную и отчаянную.
Sometimes I feel like a motheless child,
Sometimes I feel like I almost gone,
A long way from home.
And I call my mother, I need my mother!
And I call my brother, I need my brother!
I need my freedom, freedom, freeeedom!
Умка кричала так, что волосы шевелились. Я взглянул на Надию и увидел, что она изумленно застыла, глядя на сцену. "Это же про меня..."
Через несколько дней стало заметно, что Надия чем-то встревожена. Оказалось, что ее семья уже три дня не выходит на связь. Мы, конечно, постарались успокоить ее, что это пустяки, деньги на телефоне кончились или что-то еще. Но телефон был выключен и завтра, и послезавтра. Надия даже смогла дозвониться до полицейского участка в том городе, где они прятались, и уговорила полицейских сходить к ним. Те сходили и сказали, что их нет, вещи лежат, хозяева ничего не знают. Надия сидела в панике. На третий день я увидел, что она ищет в интернете авиабилеты.
- Мне нужно вернуться в Афганистан.
- Ты с ума сошла?
- Я должна их найти. Если не я, этого никто не сделает.
- Но как ты им поможешь? Если это талибы, тебя просто тоже убьют, да и все. Может, они и ждут этого.
- Саня, это моя мать.
Два дня до ближайшего рейса мы убеждали Надию остаться. Моя сестра твердо заявила, что лететь в Афганистан - это идиотизм.
- Во-первых, ты не знаешь, где они. Во-вторых, Газни - самая опасная провинция, там сердце "Талибана", по ооновской классификации, там четвертый уровень опасности, "всеобщее насилие". Как вам вообще пришло в голову там прятаться?! А главное, если ты вернешься в Афганистан, ООН перестанет считать тебя беженкой. Мы больше не сможем вам помочь, вы никогда не попадете в Европу!
- И что ты можешь сделать? - допытывался я.
- Саня, помнишь я тебе рассказывала про того генерала, который предлагал мне защиту, если я буду спать с ним? Он не один такой, было еще несколько важных людей. Я написала одному, он депутат парламента, очень влиятельная сволочь. Он сказал, что поможет мне. Мне придется продать себя.
Я понимал, что все это детская глупость. Конечно, я мог просто не дать ей уехать - и здравый смысл говорил, что так и надо сделать. Но что-то мне не давало - не забота о ее родных и даже не боязнь взять на себя ответственность за чужую судьбу.
Через сутки уговоров мы закинули чемодан в машину и повезли Надию в аэропорт. Однако в "Шереметьеве" оказалось, что рейс в Кабул
вылетает с какого-то далекого, никому не известного терминала. Я заблудился, метался по каким-то развязкам, летел густой снег, ничего не было видно. Мы страшно опаздывали. Я понял, что могу сейчас просто расслабиться или свернуть не туда - самолет улетит, Надия останется, уедет в Европу, и все будет нормально. Но я не сделал этого. Я не мог лишать ее свободы выбора - потому, что это было главное в ней. Вся Надия была об этой свободе.
Терминал оказался совсем в другом месте - маленький аэровокзальчик провинциального вида, с которого летают два рейса в сутки - в Кабул и куда-то в Белоруссию. Но мы не опоздали. Надия молча на нас поглядела, поцеловала и ушла за кордон. Через день я ей позвонил. Сдержанным голосом она ответила: "Да, все в порядке, я с этим человеком, он дал мне троих охранников. Завтра утром мы с ними едем в Газни искать мою семью. Как вернусь, я позвоню". Больше ее номер не отвечал.
P.S. Имена главных героев изменены. Девушки были в Москве зимой 2011-2012 г., никаких сведений о них с тех пор узнать не удалось.
Оригинал статьи
Три месяца, пока они монтировали фильм, я жила дома. Потом они его доделали и прислали копию в Афганистан. Сначала показали в американском посольстве и на американской базе, потом в кинотеатре "Ариана". Я очень испугалась, когда мне сказали. Смотреть не стала. Я не знала, что делать. Не имело смысла идти в полицию, сами полицейские мне говорили: "Зачем ты снимаешься у американцев? Талибы тебя убьют." Я все время боялась, даже заснуть боялась, потому что они могли придти ночью.
Через четыре или пять дней меня пытались похитить. Я шла по улице, там стояла машина, потом поехала за мной. Там были двое, лица были замотаны. Я поняла, что они меня ждали. Я побежала, увидела открытую дверь, заскочила туда, закрылась. Там была семья, они подумали, что я воровка, пытались меня выгнать. Я стала просить их: "Пожалуйста! Кто-то хочет меня похитить, я актриса.," открыла лицо. Они говорят: "Мы тебя видели по телевизору, ты Надия? Мы не можем тебе помочь. Если они захотят войти, мы не сможем им помешать. Вдруг они сделают что-то с нами. Тебе надо уйти." Я заплакала. Но там был дедушка, он говорит: "Нет, мы обязаны сделать это, ради Аллаха. Иди на крышу, мы скажем, что ты ушла." Там крыши домов соединяются, по ним можно уйти. Я залезла на крышу, спряталась в голубятне. Они заперли дверь, подождали, потом позвонили в полицию. Когда полицейские приехали, хозяева послали за мной ребенка. Я спустилась, все рассказала. Они спросили номер машины - но я, конечно, не помнила. Они сказали: мы будем искать, но я уже понимала, что они ничего не будут делать. Там профессиональной полиции вообще нет.
А еще через пару недель брат сказал мне, что фильм везде продается, он вышел на CD. Я поняла, что скоро что-то случится. Я сказала семье, что надо уезжать из Кабула. Мы все продали. Мама сказала, что надо поехать в провинцию Газни - там, в кишлаке, был бабушкин дом. Деньги у нас кончались, снимать где-то квартиру было не на что. "В Кабуле тебя все знают. А там будешь ходить в чадре, не будем ни с кем общаться."
- А друзья тебе не могли помочь?
- А как? Они не были влиятельными, да и не очень хотели.
- Почему?
- Они были не очень близкими, просто по работе. Я старалась быть дружелюбной, но не особо сближалась. Не хотела, чтобы задавали много вопросов. Почему ты не замужем, а кто-то у тебя есть? Когда они говорят о любви или женитьбе, у них совершенно другие представления, очень традиционные. А у меня другие, свободные.
В бабушкином доме мы прожили неделю. А через неделю мы с Шугуфой утром вышли из дому. Она подошла к калитке - и что-то взорвалось. Потом я помню, что держу в руках ее оторванную ступню и не знаю, что с ней делать. Она плакала: "Что со мной?", а я смотрела на ногу, на нее и ничего не чувствовала, как будто сошла с ума. По тому, как были раскиданы камни, я поняла, что в земле еще что-то есть. Я оттащила Шугуфу домой. Мой брат вылез через крышу на другую сторону и побежал за полицией. Когда полиция пришла, они нашли еще три мины. Мы отнесли Шугуфу к врачу - он был рядом с домом. Но он сказал: "Я ничего не могу сделать, я не хирург, у меня ничего нет." Мы поехали в город на машине, привезли ее в больницу. Только тогда я заплакала.
Больница там большая, но в ней не было хороших врачей, они были где-то в отъезде, в другой провинции. Нам сказали: "Если можете, езжайте в Кабул." Мы поехали в Кабул. В больнице мы провели двадцать дней. Я ходила с закрытым лицом и ни с кем не разговаривала, очень боялась, что меня узнают. Они могли найти нас где угодно. Я все время плакала, вспоминала ногу сестры у меня в руках, и плакала.
За это время моя мать продала этот дом и послала нам деньги. Мы заплатили за больницу и за визу. Купили русскую визу, потому что у нас было мало времени. Чтобы получить какую-нибудь визу в Афганистане нужно два или три месяца, а русскую можно быстро купить. Денег хватило только на меня, Шугуфу и Садаф. Мама сказала: "Езжайте, мы останемся." Нога у Шугуфы еще болела, но мы сразу улетели в Москву...
Москва
Тянулись недели. Надие с Шугуфой надо было ждать ответа из ООН, тем временем "Гражданское Содействие" искало деньги на хороший протез для Шугуфы. Как ни дико звучит, им с Надией очень повезло: за них специально попросили, их вопрос рассматривался вне очереди. Никто из десятков тысяч афганских беженцев, оказавшихся в России, не имеет шансов легально уехать в Европу, да еще за несколько месяцев. Обычный человек оказывается со своими баулами просто на улице и безо всякой надежды получить статус. За него не просят верховного ооновского комиссара, не собирают деньги и не селят к себе домой. Только за красивые глаза такое делается. Но наши девушки не очень понимали, куда попали, и просто маялись. Надия часами говорила с кем-то по скайпу, Шугуфа все время спрашивала ее, когда дадут протез и куда-нибудь их отправят. Только Садаф жила настоящим, вместе с детьми носилась по квартире и рисовала на стенах.
В ютьюбе я нашел кучу интервью Сони Нассери Коул. Глянцевая голливудская стерва с каменным взглядом, заливала про демократию и права человека, которые Америка дарит борющемуся с терроризмом афганскому народу.
- Ну ничего, - подбадривали мы Надию, - приедете в Европу, засудите этих гадов, и Соню, и Латифа, - столько денег с них срубите, что до старости хватит...
Я понимал, что больших проблем у нее не будет, она быстро выучит любой язык и интегрируется. А с ее волей и шилом в заду и добьется чего-то. Как-то, заглянув в надиин монитор, я увидел ее фотку в обнимку с каким-то парнем. На лицах было расслабленно-блаженное выражение.
- Это мы с бойфрендом в Индии.
- У тебя есть бойфренд?! А кто он?
- Программист. Мы не могли открыто встречаться, конечно. Но вот в Индии здорово было.
- Почему он тебе не помог во всем этом?
- А что он может-то?
Раз в два-три дня Надия звонила своей семье. Они прятались в Газни, в другом городе, снимали комнату. Однажды вечером, придя домой, я застал Надию в жопу пьяной и зареванной, макияж черными хвостами был размазан по щекам.
- Что с тобой?
- Это все из-за меня... Моя сестра потеряла ногу из-за того, что я хотела быть знаменитой. Это я виновата. Я хотела быть актрисой, чтобы меня все любили. Моя мать, вся моя семья - они говорят, что я виновата. Моя мать кричала, что она ненавидит меня...
- Ты сейчас звонила ей?
- Да. Она верила мне, поддерживала. Мой отец бил ее за то, что она поддерживала мою мечту. Он хотел, чтобы мы работали на ферме, ничего больше. Они тогда поругались, он выгнал нас из дому, мать и моих сестер. А теперь она меня ненавидит...
Тут из глаз Надии опять полились слезы, она скрючилась на стуле и завыла:
- Я стану знаменитой! Они все обо мне узнают и ничего не могут мне сделать! Я буду свободной! Я ненавижу ислам! Я ненавижу Афганистан! Я хочу чтобы всех их разбомбили!
Ночью меня разбудила сине-белая Надия.
- Саня, мне нужен врач.
- Что с тобой?
- Я выпила упаковку таблеток, хотела умереть. Мне очень больно.
Мы вызвали "скорую" и поехали за ней в больницу. Идиотка съела упаковку диклофенака, ничего больше спьяну у нас не нашла. Умереть от этого было нельзя, но язву получить - запросто. Часа четыре Надия валялась в холодной палате приемного покоя, плача, катаясь от боли по койке. Никто ничего не делал, только говорили: "Врача нет, сейчас придет". Если бы она съела что-то более серьезное, то давно бы кони двинула.
- Э-э-это самые медленные врачи, которых я виде-е-ела, - простонала она, когда мы пришли. Впрочем, русская медицина подействовала на Надию отрезвляюще: она, кажется, поняла, что до ее истерик миру дела нет.
Через пару дней я решил ее развлечь. Мы приехали на концерт Умки. Это была глупость: по-русски Надия не понимала, а драйва не было, концерт был вялый. Но под конец по сцене пробежало электричество, что-то вдруг включилось. Я видел, что музыканты сами удивленно глядят друг на друга. И тут Умка запела "Motheless Сhild" - спиричуел, превращенный ею в совсем другую песню - мрачную, бешеную и отчаянную.
Sometimes I feel like a motheless child,
Sometimes I feel like I almost gone,
A long way from home.
And I call my mother, I need my mother!
And I call my brother, I need my brother!
I need my freedom, freedom, freeeedom!
Умка кричала так, что волосы шевелились. Я взглянул на Надию и увидел, что она изумленно застыла, глядя на сцену. "Это же про меня..."
Через несколько дней стало заметно, что Надия чем-то встревожена. Оказалось, что ее семья уже три дня не выходит на связь. Мы, конечно, постарались успокоить ее, что это пустяки, деньги на телефоне кончились или что-то еще. Но телефон был выключен и завтра, и послезавтра. Надия даже смогла дозвониться до полицейского участка в том городе, где они прятались, и уговорила полицейских сходить к ним. Те сходили и сказали, что их нет, вещи лежат, хозяева ничего не знают. Надия сидела в панике. На третий день я увидел, что она ищет в интернете авиабилеты.
- Мне нужно вернуться в Афганистан.
- Ты с ума сошла?
- Я должна их найти. Если не я, этого никто не сделает.
- Но как ты им поможешь? Если это талибы, тебя просто тоже убьют, да и все. Может, они и ждут этого.
- Саня, это моя мать.
Два дня до ближайшего рейса мы убеждали Надию остаться. Моя сестра твердо заявила, что лететь в Афганистан - это идиотизм.
- Во-первых, ты не знаешь, где они. Во-вторых, Газни - самая опасная провинция, там сердце "Талибана", по ооновской классификации, там четвертый уровень опасности, "всеобщее насилие". Как вам вообще пришло в голову там прятаться?! А главное, если ты вернешься в Афганистан, ООН перестанет считать тебя беженкой. Мы больше не сможем вам помочь, вы никогда не попадете в Европу!
- И что ты можешь сделать? - допытывался я.
- Саня, помнишь я тебе рассказывала про того генерала, который предлагал мне защиту, если я буду спать с ним? Он не один такой, было еще несколько важных людей. Я написала одному, он депутат парламента, очень влиятельная сволочь. Он сказал, что поможет мне. Мне придется продать себя.
Я понимал, что все это детская глупость. Конечно, я мог просто не дать ей уехать - и здравый смысл говорил, что так и надо сделать. Но что-то мне не давало - не забота о ее родных и даже не боязнь взять на себя ответственность за чужую судьбу.
Через сутки уговоров мы закинули чемодан в машину и повезли Надию в аэропорт. Однако в "Шереметьеве" оказалось, что рейс в Кабул
вылетает с какого-то далекого, никому не известного терминала. Я заблудился, метался по каким-то развязкам, летел густой снег, ничего не было видно. Мы страшно опаздывали. Я понял, что могу сейчас просто расслабиться или свернуть не туда - самолет улетит, Надия останется, уедет в Европу, и все будет нормально. Но я не сделал этого. Я не мог лишать ее свободы выбора - потому, что это было главное в ней. Вся Надия была об этой свободе.
Терминал оказался совсем в другом месте - маленький аэровокзальчик провинциального вида, с которого летают два рейса в сутки - в Кабул и куда-то в Белоруссию. Но мы не опоздали. Надия молча на нас поглядела, поцеловала и ушла за кордон. Через день я ей позвонил. Сдержанным голосом она ответила: "Да, все в порядке, я с этим человеком, он дал мне троих охранников. Завтра утром мы с ними едем в Газни искать мою семью. Как вернусь, я позвоню". Больше ее номер не отвечал.
Click to viewP.S. Имена главных героев изменены. Девушки были в Москве зимой 2011-2012 г., никаких сведений о них с тех пор узнать не удалось.
Оригинал статьи