Жизнь без паранджи - 1

[vseobislame]

История одной афганской девушки, которая не хотела готовить и рожать

Они появились осенним вечером. Моя сестра, работающая в благотворительной организации, попросила их приютить на пару недель. Я вышел встречать к подъезду и увидел двух азиатских девушек с огромными баулами. Одна - очень красивая, с открытым, смелым взглядом, растерянно улыбалась. Другая была старше, с серым лицом, на костылях. Не обращая на меня внимания, она устало проковыляла к лифту - видно было, что ей сейчас лишь бы лечь где-нибудь. И еще с ними была девочка лет восьми - сразу видно, чертенок.

Шура Буртин

Они были беженками из Афганистана. Красавицу звали Надией и она, как мне объяснили, была актрисой. Ее сестре Шугуфе во время теракта оторвало ступню. А чертенка, дочку Шугуфы, звали Садаф. Надия говорила по-английски, а остальные только на фарси. Тем не менее уже через пятнадцать минут Садаф, как ни в чем не бывало, носилась по дому с нашими детьми и что-то уверенно им затирала.
Шугуфа целыми днями сидела в комнате, выходила только поесть да в туалет. Общаться с нами она не могла, и видно было, что она совсем не в своей тарелке. Она напоминала раненое животное, попавшее к людям. Зато с Надией мы сразу подружились, словно она всегда с нами жила. Делать им было нечего. Комитет помощи беженцам "Гражданское Содействие" упросил комиссариат ООН рассмотреть вопрос об их отправке в Европу - и надо было ждать ответа. Постепенно Надия рассказала нам свою историю.

Иран

- Моей матери было двенадцать, когда они убежали в Иран - в Афганистане шла война с русскими. В Иране она вышла замуж за моего отца, тоже афганца. Все мы, дети, родились там. Мой отец был крестьянином, мама ему помогала. Мы жили в пригороде Тегерана. Отец и мать работали в огороде, иногда мать сидела с чьими-нибудь детьми. До шестнадцати лет я тоже с ними работала.

- А сейчас тебе сколько?

- Мне двадцать два, Шугуфе двадцать семь, брату девятнадцать, а младшей сестренке четырнадцать. В Иране мы учились, не очень много - я дольше всех, восемь лет. Афганские дети там не могут учиться, как остальные, потому что у них нет гражданства. Но афганские беженцы сами сделали для себя одну школу, начальную. Там учились и девочки, и пожилые женщины, которые решили обучиться грамоте. Эта школа бесплатная. Потом один год я сама работала там учительницей - тоже учила читать и писать. До обеда я учила, а после обеда шла учиться в настоящую школу. Это была вечерняя школа для девушек. В афганской школе я зарабатывала немножко денег - на автобус и учебу. На школу этого не хватало, но мама тоже помогала деньгами. Для иранских детей учеба бесплатна, а для нас очень дорогая - но при этом они не дают никакого аттестата. Я могла сидеть в классе, слушать - но меня никогда не вызывали к доске.
Мой отец думал, что я тоже буду крестьянкой. Никаких других возможностей и не было - так что я тоже так думала. Найти работу в Иране афганцам трудно, разрешения на работу у нас не было. Но однажды мой отец и муж Шугуфы нанялись работать на уборке на чьих-то полях. Утром они сели на мотоцикл, поехали на работу - и погибли, врезались в фуру.
Мы пытались вести хозяйство сами, но мать заболела, у нее случилась грыжа, она слегла. Я могла лишь подрабатывать где-нибудь нелегально, одно время работала в ателье, но прокормить семью я не могла. Примерно через полгода мы с Шугуфой решили, что нам надо вернуться в Афганистан. Поговорили с мамой - она согласилась.

- Почему туда?

- Мы ничего не знали про Афганистан, мы просто думали, что это наша страна, и там все будет легче. В Иране у нас не было документов, мы не могли работать, продолжить образование. У нас не было шанса выкарабкаться. Я выросла с афганцами, много про них знала. В Иране я была чужой. Я говорила на фарси с афганским акцентом, хотя и не знала дари. Персы ненавидят афганцев. Все афганцы для них - тупые и невежественные оборванцы. Там же масса афганских беженцев, это деревенские люди, у них нет образования. Конечно, не все так думают, но большинство.

Ты там всегда чувствуешь себя человеком второго сорта. Помню, сидела в какой-то очереди, пришла старуха, выгнала меня из кресла, сказала мне плохие слова на дари - не знаю, откуда она их знала. Когда я работала в ателье, и клиентки узнавали, что я афганка, они все говорили: "Афганка? По тебе и не скажешь..." Для меня это было ужасно, ужасно! На самом деле, я ненавижу Иран, у меня очень плохие воспоминания о нем. Я старалась красиво одеваться, но у нас дома было очень бедно. В школе я сидела вместе со всеми, но не имела права задавать учителю вопросов.

- А если бы задала?

- Да он бы мне просто не ответил. Меня как будто не было. В начале урока учитель отмечает, кто есть в классе, но моего имени там ни разу не произнесли. Я не понимала, почему моя мама должна горбатиться в огороде просто за то, что я сижу в классе. Я мечтала об Афганистане. Я думала: вот вернемся в свою страну, я смогу быть, как нормальные дети. Смогу работать и учиться, где захочу. У меня были огромные планы. Я с детства обожала кино, и всегда мечтала стать актрисой.

Кабул

Мы продали дом, получили бумагу в Тегеране - и нас отправили на автобусе в Герат. Я думала, что Афганистан - это примерно, как Иран, только там мы будем иметь права. Но в Герате мы сразу увидели, что Афганистан совсем другой. Мужчины с автоматами, трещат мотоциклы, много очень грязных детей, которые просят: "Мани! Мани!" Я испугалась: зачем я приехала сюда?! Но мы уже приехали, и не могли вернуться. Мама неуверенно сказала: "Может, в Кабуле получше?"

- Она забыла Афганистан?

- Ей было тринадцать, когда она убежала, она ничего не знала. Мы пересели на другой автобус и поехали в Кабул. Поспрашивали людей в автобусе, они сказали: "Езжайте в Дашт-эбарчи, это дешевый район, может быть, найдете комнату." В Кабуле и правда было получше - хотя и ненамного. Мы поехали в Дашт-эбарчи - и нам, правда, быстро сдали комнату. Денег у нас было немного.

- А родственников в Афганистане не было?

- Были, дядя и тетя. Но они богатые люди, у тети два сына в Англии, у дяди сын в Германии. Они очень гордые, не хотели иметь с нами дела. Но мы познакомились с соседями, они пытались помочь нам, сказали: твой брат может пойти торговать картошкой на улице. У них я увидела телевизор, там шел фильм. Они сказали: это первый афганский сериал. Я сказала: "Я тоже хочу быть актрисой." "Ну пойди, попробуй, может, и возьмут... "

Я нашла адрес, пришла, рассказала о себе - и через неделю они позвонили. Когда были первые пробы, я боялась: как я смогу сделать это? Но я сказала себе: давай. Играть было так интересно! На первой пробе я сыграла хорошо - мне и самой так показалось, и они так сказали: "Перед тобой были люди, которые что-то говорили, но не могли играть, а у тебя прекрасная мимика. Ты можешь быть актрисой..."
Всего через месяц после приезда я нашла работу. Я была счастлива! Я нашла какие-то пути для жизни, каких-то интересных людей. Моя семья была счастлива тоже. Это были деньги, и они знали, как я мечтала быть актрисой.

- Какими тебе показались афганцы?

- Они были лучше, для меня, чем персы. Правда я ничего не знала про культуру. В Иране, если девушка с парнем говорят о чем-то на работе, это нормально. Но в Афганистане о тебе обязательно пойдут слухи. Еще соседки сразу сказали мне: "Сними это, надень афганскую одежду". Люди там не любят иранскую одежду.

- Она более открытая?

- Нет, это была закрытая мусульманская одежда, но просто другого кроя.

- И что?

- Они не любят всех непохожих, непонятных, с кем могут быть какие-то проблемы. Парни пристают на улице, дети хотят денег. Я поменяла одежду, старалась говорить без акцента. Я выбрала жизнь в Афганистане, и мне надо было найти с ними контакт. Я пыталась найти что-то общее, возможность дружить.

Первый сериал

Мой первый сериал назывался "Тайна в нашем доме". Я была девушкой, любила парня, но наши семьи были против, потому что мы были разных национальностей: он был пуштун, а я хазарейка (хазарейцы - национальное меньшинство монгольского происхождения - РР). Но мы все равно поженились, и у меня возникли проблемы с его родителями, они старались разрушить наш брак. Потом я забеременела, мой муж ругался со мной, потому что его мать все время говорила обо мне что-то плохое, врала. Отношения у нас испортились, он стал меня бить... Мне было очень интересно это играть. Я впервые задумалась над какими-то проблемами: "Почему мы такие? Почему мы не изменим что-то?"

- Кто был режиссером?

- Известная режиссерша, она перед этим сняла несколько фильмов в Иране и Пакистане. Она хорошая женщина, мне очень помогала, я же ничего не знала. Потом я нашла людей, которые познакомили меня с другими режиссерами.

- А что там были за люди? Интеллигенция?

- Да не особо. Остальные актеры не очень старались, они работали за деньги, а не потому, что очень это любят. Большинство были мужчины, сильно старше меня. Девушки говорили, что у них есть проблемы с семьями из-за того, что они работают на ТВ. Я сказала: "Ну, с этим я разберусь, моя семья рада моей работе." Я не видела эти проблемы своими глазами, поэтому не боялась. Мне казалось, что я все могу изменить - в моей жизни, в Афганистане, везде. Мне так хотелось быть популярной, чтобы все меня любили, уважали и бла-бла...
Все было замечательно, пока моя девушка в сериале не забеременела. Не знаю, как они узнали мой номер - но мне начали звонить. Неизвестный номер, мужчина. Говорит: "У тебя стыда нет, почему ты играешь беременную?!" Я говорю: "Что в этом такого? Женщины беременеют, это нормально. Как ты появился на свет?" Пыталась объяснить - бесполезно, не слушает. "Ты хазарейка, ты нас позоришь. Ты должна уйти. Если не прекратишь, мы тебя убьем, как ту девку." Я уже слышала об этом, но сначала не поверила: была девушка, которая тоже работала на этом телевидении, и кто-то ее зарезал.

Потом еще один позвонил: "Ты играешь беременную, твой муж тебя бьет, он дотрагивается до тебя. Таджики будут над нами смеяться!" Я говорю: "Да не трогает он меня! Он же не бьет меня на самом деле!" Но он тупой, не понимает, в чем разница.

- Кто это был?

- Не знаю, хазарейцы. Потому что если хазарейская девушка что-то делает, то пуштуны или таджики им скажут: "Ооо, смотри, ваши девушки какие..." В Афганистане очень много радикальных исламистских групп, в каждом племени, в каждом городе.

- Хазарейцы ведь шииты?

- Лично я не верю никакой религии. Для меня ни религия, ни национальность не имеют никакого значения. Но для них это очень важно, когда они друг друга поносят. Моей семье они тоже звонили. Я сменила номер - но они узнали новый.

- Как?

- Не знаю. Может, у шоферов, которые возили меня в студию. Я стала об этом беспокоиться только, когда я услышала про ту девушку. Она играла в сериалах с непокрытой головой. Я рассказала продюсерам, они сказали: "Откуда ты знаешь, что ее поэтому зарезали? Может, у нее были другие проблемы? Не обращай внимания."

- Почему они так сказали?

- Потому, что им было на меня наплевать. Им просто хотелось, чтобы я продолжала работать. Я спросила: "Может, заявить в полицию?" Они сказали: "Не надо, они ничего не сделают." Я решила, что это опасно и после четырех или пяти звонков ушла с сериала.

Клип

Я нашла другой сериал. Мы снимали его полгода, так что месяцев шесть-семь я не показывалась на экране. В этом сериале я была молодой девушкой в очень традиционной семье. Любила парня, но он был очень бедный, а моя семья хотела, чтобы я вышла за одного богатого. Тогда он стал курить опиум. Но я нашла его, отвезла в больницу, постаралась помочь ему бросить, моя семья увидела, что мы так любим друг друга, и мы таки поженились. В общем, это был фильм про мак - в Афганистане это больная тема, очень многие крестьяне его разводят и многие употребляют. Там было десять серий, я доиграла до конца, никаких проблем не было.

Но через пару недель я готовила на кухне, звонит один приятель. Говорит: "Ты что, снимаешься в клипах?" "Нет". "Но я тебя видел в клипе." "Может, похожую девушку видел? Я нигде не снималась." Он говорит: "Включи телик." И в этот момент мои домашние меня зовут: "Надия, иди скорей, погляди!" Я прибежала - и вижу себя в каком-то музыкальном клипе. Оказалось, один известный певец, Латиф Нангархари, взял кадры из этого сериала и вставил в свой клип. Я там в традиционной одежде, а он поет про прекрасную афганскую девушку, какие у нее глаза, походка и т.п. И тут же мне стали звонить - знакомые, дальние родственники: "Зачем ты снялась в клипе?! Ты что, танцовщица?!"

- Танцовщица?

- Это девушки, которые танцуют перед мужчинами за деньги.

- Стриптизерши?

- Нет, они не голые, но это все равно. В Афганистане их даже и нет, наверное, но в Пакистане это очень популярно. И эти девушки снимаются в клипах. Поэтому, если девушка снялась в клипе, все считают, что она танцовщица. Это дурная профессия, ее все будут ненавидеть. "Ты снялась в клипе, ты нас позоришь!" Я говорю: "Да не снималась я нигде, это просто кадры из сериала!" "Нет, снималась. Как ты позволила какому-то мужчине петь про себя? Ты показала свое лицо, походку..."

Я сразу побежала на студию: "Почему вы это сделали?" "Мы ничего не делали." Но я была очень злая, накричала на них: "Вы за это отвечаете! Вы что, не знаете, что если девушка снимается в музыкальном клипе, люди считают ее танцовщицей!" Они говорят: "Хорошо, мы разберемся."
Клип показывали все время. Мне звонила куча народа - и знакомые и незнакомые - ругали, говорили грязные вещи: "Я тоже тебя трахну..." Когда я выходила из дома, все меня доставали. Парни шли за мной, напевали эту песенку, чтобы меня подразнить. Иногда просто повторяли какие-то диалоги из сериала и ржали. После этих двух сериалов все меня уже знали. Я стала закрывать лицо, до этого я никогда не закрывалась. Один раз мальчишка на велосипеде сдернул с меня платок. Ужасно все это было. Я все время сидела дома.

И опять стали звонить эти исламисты: "Ты теперь танцовщица, это уже слишком, мы тебя убьем, пока ты еще что-нибудь не выкинула." Я множество раз пыталась им объяснить что-то, но это тупые люди. Я звонила в кинокомпанию, но они перестали мне отвечать. Через неделю я снова пришла туда, они говорят: "Мы до него не дозвонились, номер выключен. У нас нет времени этим заниматься. Если хочешь - звони ему сама."

- Но ведь он украл их собственность...

- Эта компания продала сериал, получила свои деньги. Зачем им ввязываться в какую-то историю? Это могло испортить их имидж. Если люди узнают, что у них что-то украли, о них плохо подумают - что они слабые. Они дали мне его номер, сказали, что вообще-то он живет в Лондоне, но сейчас приехал в Афганистан на пару дней.

Я звонила ему много раз и дозвонилась. Говорю: "Почему ты это сделал? Я не разрешала использовать мои съемки." Он говорит: "Это не я, это редактор клипа, в Лондоне. Мы взяли твои кадры просто потому, что ты одета в народную афганскую одежду." Я говорю: "У меня куча проблем из-за этого, пожалуйста, снимите этот клип с вещания." Он говорит: "Я не могу остановить, мы вложили в него много денег. Это моя новая песня, мы должны ее раскручивать." Я говорю: "Я напишу заявление в полицию." "Делай, что хочешь, " - и бросил трубку.

Я пошла в полицию, рассказала. "Мы посмотрим, что можно сделать. У нас будет совещание - мы обсудим и вам перезвоним." Я приходила туда много раз - одно и то же: "Позвоним." Но через две недели мне позвонил Латиф Нангархари: "Я знаю, что ты ходила в полицию и жаловалась на меня. Я здесь всех знаю, всех полицейских шишек. Будешь выступать - пожалеешь." И бросил трубку, а через минуту мне позвонил мужчина, говорит: "Я - генерал полиции. Латиф Нангархари наш гость, мы за него отвечаем. Мы тебе не позволим его беспокоить. Если будешь еще жаловаться, и сама в тюрьму сядешь, и всю семейку твою посажу, поняла?" Я говорю: "Представьтесь хотя бы." Он говорит: "Сейчас приеду к тебе домой и представлюсь..." Я испугалась, потому что это реальность в Афганистане: если какой-то сильный полицейский хочет что-то сделать - он сделает, и никто ему не помешает. После этого я ничего не могла сказать даже в интервью на телевидении - боялась, что они со мной что-нибудь сделают.

Спид

Я решила бросить сниматься. Но потом меня пригласили в еще один фильм, короткометражку про СПИД. Я там играла женщину, которая приходит к врачу, и он говорит, что у нее СПИД. Родители мужа узнают это, решают, что она с кем-то спала и заразилась. Она говорит: "Я не имела ни с кем отношений. Может быть, я заразилась от мужа?" А ей: "Наш сын не мог иметь такого!" Ее выгоняют из дому и говорят мужу, чтобы он взял другую жену. Но он идет к врачу, потому что беспокоится за себя, - и выясняется, что у него тоже СПИД. Тогда они понимают, что женщина заразилась от него, и остаются вместе. Это было что-то вроде обучающего фильма: что делать, если у кого-то из близких обнаружили СПИД.

Этот фильм показали по всем каналам - и мне опять стали очень много звонить: "Ты играешь спидозную! Ты что, проститутка?"

- Какая связь?

- Считается, если у женщины СПИД, значит она шлюха.

- Но ты-то причем?

- Они не различают телевидение и реальность. Если я играю спидозную - то все это увидят, будут говорить об этом. А если я позволяю про себя такое говорить - значит, я и есть спидозная шлюха. Это для них одно и то же. Ну, почти одно и то же: если бы у меня правда был СПИД, меня бы просто убили.

- Серьезно что ли?

- Да конечно. Те, у кого правда СПИД, никогда не идут к врачу. Потому что это позор. Сами родственники убьют - иначе в деревне все узнают, сделают жизнь этой семьи невыносимой. Там девушку убивают только за то, что она переспала с кем-то до свадьбы. Никто их не осудит. Наоборот, если они не убьют, а полиция про это узнает - то они и парня, и девушку посадят лет на пятнадцать.

- Как это работает? Вот ко мне кто-то приходит ко мне и говорит: "Я видел твою дочь с мужчиной." Почему я не могу сказать: "Иди на фиг, не твое дело."

- Здесь - можешь. А там человек говорит: "Я ее убью." Он даже не будет спрашивать: "Где, когда, может быть, ты врешь?" Он просто пойдет домой и сделает что-то плохое в своей семье. Когда мы были в Иране, мой отец меня очень сильно побил за то, что я говорила с одним мальчиком и протянула ему руку на прощание. И еще передала ему письмо от другой девочки. Я была маленькой, одиннадцать лет. Я пыталась объяснить ему, что там ничего не было, это было чужое письмо - но он кричал: "Ты с моей честью играешь!"

А тут и моя мать стала говорить: "Ты о чести нашей подумала?" Нам все время звонили эти идиоты: "У тебя нет отца и брата, чтобы держать тебя дома. Придется нам тебя учить." Они ищут разные поводы, но на самом деле их просто злит, что женщина работает на телевидении, что она свободней, чем они. В Афганистане, если ты женщина, ты не можешь выбирать себе судьбу, не должна хотеть большего. Но я не могла принять это, я не была деревенской девушкой, которая умеет только готовить и рожать.

Я чувствовала, что теперь все стало серьезней. По вечерам, когда я возвращалась домой, я часто слышала, что за мной кто-то идет. Я боялась, что меня зарежут. Я снова пошла в полицию, рассказала им все это - про звонки, угрозы. Меня отвели к генералу - толстый такой старик. Я ему все рассказала, он спрашивает: "Зачем же ты стала актрисой?" "Потому что я люблю это, это моя работа, и я не хочу больше копаться в огороде." "Ну ты же знаешь, что у нас в Афганистане люди неграмотные, они не понимают искусства. Может, тебе стоит подождать с этим?" Я говорю: "Почему я должна надеяться, что другие изменят Афганистан, если я не могу? Я хочу менять его сейчас. Помогите мне!" Он говорит: "У меня есть предложение. Конечно, я смогу о тебе позаботится, приставить телохранителей, они будут с тобой все время, тебе нечего будет бояться, сможешь свободно продолжать работу. Но ты должна спать со мной. Подумай над этим." Он был такой старый! Я говорю: "Извините, я не могу заводить отношения с кем-то, кого не люблю." "Ну что ж, мы тебе позвоним..." Я поняла, что делать он ничего не будет.

Мы опять переехали, сняли другую комнату. Я решила больше никогда не играть в Афганистане. У меня накопилось немножко денег, я стала искать другую работу. Ходила в какие-то строительные компании, надеялась устроиться секретаршей или на ресепшен. Это была единственная работа, на которую я могла рассчитывать. Я должна была зарабатывать деньги для семьи - я была почти единственной кормилицей. Шугуфа работала в ресторане, но получала очень мало, а мой брат не имел ни образования, ни связей. Чтобы найти работу в Афганистане, ты должен кого-то знать. Людей с улицы там никогда не берут, потому что не могут им доверять. А мы никого не знали - я должна была работать. Кто-то говорил: "У нас нет места", кто-то: "Да, мы вас возьмем," - но все кончалось такими же предложениями. В Афганистане "секретарша" - это эвфемизм. Если ты скажешь "я секретарша", люди будут смеяться: "Вау, чья секретарша?" Это значит: ты собой торгуешь. Я ходила по фирмам и все мне говорили: "Ну, ты можешь быть моей секретаршей..."

- Но люди же тебя знали...

- Да от этого только хуже. В Афганистане мало кто думает о чувствах к женщине. Если они видят, что женщина в чем-то нуждается - в деньгах или работе - они просто стараются ее использовать. Особенно потому, что я была известна: они хотели не только поиметь меня, но и похвастаться этим.

- Ты не представляла этого, когда ехала в Афганистан?

- Конечно, в Иране все уважают артистов - поэтому это было моей мечтой. Я сама обклеивала стены фотографиями актеров, я любила их. Там все хотят сфотографироваться с актрисой, поговорить с ней. А тут меня все просто хотели. Иметь отношения со знаменитой девушкой, похвастаться этим перед другими. Люди вообще не понимают, что такое артист. Для них это девушка, которая работает на телевидении, с мужчинами, ее там трогают - значит, она дурная. Они не понимают, что это игра, актерское искусство. Их интересует только то, что меня кто-то трогал. В общем, никакой работы я не нашла.

Черный тюльпан

А вскоре в Афганистан приехала американская съемочная группа. Они довольно долго звонили мне - но я не брала трубку, потому что не знала номера. Потом мне позвонил один знакомый с телевидения, сказал, что американцы хотят со мной встретиться. Я ответила, что больше не снимаюсь. Вскоре он перезвонил, сказал, что они все равно очень просят о встрече. И мы с младшей сестрой поехали к ним в гостиницу - деньги у нас опять кончались.

Режиссером была одна афганская женщина, живущая в Штатах, Соня Нассери Коул. Она из богатой семьи, во время советской оккупации убежала в Америку, там вышла замуж за строительного магната. Потом я узнала, что она очень важная персона, подруга Рейгана и Карзая, открыла больницу в Кабуле.

Она сказала: "Мы снимаем фильм про Афганистан, про афганскую культуру, про то, как люди тут борются за свободу, против талибов. Я видела ваши предыдущие ленты, вы мне очень нравитесь, я бы хотела пригласить вас. Мне кажется, это и для вас может быть полезно. Оператор и вся съемочная группа - из Голливуда, они очень хорошие профессионалы. Это будет хорошим шагом для вашей карьеры." Но я отказалась, сказала: "Если я снимусь в антиталибском фильме, меня убьют в тот же день." "Я не хочу вам навредить! Я вам помогу, вам не надо будет здесь оставаться. У меня своя киностудия, мне ничего не стоит пригласить вас в Голливуд. Там вы сможете продолжить обучение. Там они вас не найдут. Я же сама афганка, я много перенесла, но сейчас я знаю много важных людей и в Америке, и в Афганистане. Я хочу вам помочь, даже если вы откажетесь. Я же вижу, что вы прекрасная актриса." Она рассказала несколько историй про афганок, сказала: "Я понимаю, что вы здесь не имеете никаких прав, но в Америке жизнь совсем другая. Такая девушка как вы может сделать очень много, радоваться жизни..." Она была очень дружелюбна, и я видела, что это сильная женщина. И я поверила ей. Я перестала сниматься - но я же не забыла свою мечту.

Фильм назывался "Черный тюльпан", я снималась два месяца. По сценарию, мы с сестрой открываем ресторан. Наши отец и мать погибли во время советской оккупации, мы убежали в Америку, выросли там. Потом, после свержения Талибана, возвращаемся в Афганистан - с сестрой, ее мужем и сыном - и решаем сделать этот ресторан. Мы хотим показать афганцам, что такое свобода, что теперь мы можем сделать другую страну. В наш ресторан приходит много иностранцев и афганцев. Мы строим сцену, где каждый может сказать все, что хочет, чего не мог говорить на улицах. И все приходят к нам, говорят о свободе, слушают музыку и пьют алкоголь. Но талибы узнают про нас и решают убить. Сначала пытаются взорвать ресторан, потом похищают каких-то детей - в общем, всячески вредят. Я влюбляюсь в мужчину, но его отец старый и консервативный, ему не нравится, что девушки учатся в университете, а я современная девушка, которая хочет продолжить образование. Ну все равно мы решаем пожениться - но на свадьбу приходят талибы и убивают меня и моего мужа. Тогда моя сестра с мужем решают уехать - но люди приходят к ним и умоляют: "Пожалуйста, не уезжайте, вы были первыми, кто показал нам, что такое свобода, мы с вами, мы вам поможем!" И они остаются... Клюква, в общем.

У меня была главная роль, и кроме меня, никто из афганцев там не снимался. Большинство актеров были американцами, кто-то из Пакистана, кто-то из Индии. На съемках я поверила Соне еще больше. Я видела, какие влиятельные люди приходят посмотреть на съемки. Я поняла, что она правда может помочь мне. Когда мы снимали, было много проблем. Однажды прямо рядом с нами началась перестрелка. Рядом была другая американская гостиница, талибы напали на охрану, хотели ворваться внутрь и перебить американцев. Началась стрельба, мы все попадали на пол. Все очень испугались, на следующий день два продюсера бросили съемки и уехали в Америку. Но Соня не очень испугалась, она знала, что у нее хорошая крыша. Она взяла все в свои руки, и продолжила съемки.

Только один раз мы с ней сильно поругались. Мне не нравился один диалог, про невинность. Мы сидим с матерью перед свадьбой, она дает мне белую простыню, и я должна сказать: "Я обещаю отдать тебе ее окровавленной." Я говорю: "Я не могу такое говорить. Вокруг нас масса афганцев, все будут смеяться. Никто так никогда не говорит. Американцы будут думать, что мы животные какие-то. Я же читала сценарий, там этого не было." Соня говорит: "Я режиссер, я решаю. Я показываю нашу культуру." Я говорю: "Я не буду этого говорить," - и не сказала. Но боюсь, она все-таки вставила эти слова в фильм.

Мы закончили мои сцены, но они продолжали снимать другие - перестрелки с талибами и так далее. Они жили в гостинице, а я дома. Недели три я их не видела, только созванивалась. А потом ко мне пришел один парень, афганец, который работал в группе, и принес мне тысячу долларов. Сказал: "Это твой гонорар." Я говорю: "А где все?" "Они уже в Америке." Я говорю: "Как они могли? Что я буду делать? Они же мне обещали..." Я звонила Соне за три дня до того, спрашивала про съемки, не надо ли помочь. Она сказала: "Все замечательно, может быть, нам нужно еще пару недель."

Я стала звонить Соне, всем остальным, но все телефоны были выключены. Звонила на американские номера - там автоответчики или никто не отвечал. Написала десятки мэйлов, сообщений на фэйсбуке. В течение полутора месяцев - потом поняла, что это бессмысленно, она не собиралась мне помогать.

Click to view

Оригинал статьи