О четырех (включая автора) апельсинах
"Сергей Сергеич, наверное, в бреду ее писал" - отозвался папаня, помнится, о прокофьевской "Любви к трем апельсинам", первый раз прослушав свежий комплект виниловых пластинок. А я еще, помнится, тогда впервые в жизни сострил - "не в бреду, пап, а в Америке".
"Апельсины" - самая фееричная и абсурдная буффонада оперной сцены всех времен и народов. Увязывать эти качества второй законченной оперы совсем молодого (28 лет) композитора с какими-то особенностями географии не надо. Уехав после революции "подышать свежим воздухом", по его собственному выражению, Прокофьев не мог надышаться ни в Америке, ни во Франции, ни в других странах пребывания - токсины молодости и свободы отравляли его везде. "Апельсины" вполне могли родиться и в Берлине, и в Риге - но появились на свет в фееричном и абсурдном Чикаго времен просперити, что дает повод бедным англосаксам считать ее "своей". Забавно, но почти половина публики в Большом, куда я наконец-то добрался, чтоб глянуть на постановку Питера Устинова, была англоговорящей.
Помнится, весной исходил ваш покорный тут злобными слюнями по поводу новой версии Бориса Годунова. В случае же Прокофьева бояться топорного режиссерского вмешательства оснований немного - думаю, даже Сокуров не способен сильно его изговнять. Оперы Прокофьева - готовые сценарии, выверенные алгоритмы: загружай туда мало-мальски приличных артистов, и все пойдет само, как по маслу. То, что на пластинке казалось моему отцу бредом, в сценическом варианте наполняется смыслом.
Лишние, казалось бы, дополнительные разработочки темок, оказывается, дают актерам лишние секунды на перемещение в нужный угол сцены. Причудливые гармонические прыжки оттеняют не слишком яркую жестикуляцию оперных певцов. А фирменные прокофьевские мелодические извращения вокальных партий вкладывают в их уста такие выразительные интонации, что публика, стесняясь до слез, давится смехом, а иногда откровенно прыскает и даже ржет. Ржач в Большом - представляете? Ну где вы видели среди кучи "комических" опер такую, чтобы по-настоящему рассмешила людей? "Севильский цырюльник"? Унылая... скажем, скукота.
КАРТЫ
Музыка Прокофьева очень пантомимична. А в "Апельсинах", в отличие от "серьезных" опер, пантомима беспроигрышный жанр: артисты могут играть сколь угодно безалаберно, режиссер может как хочет кривляться на сценическом пространстве - все равно все будет понятно. Моя любимая сцена - волшебная игра в карты.
Смертные персонажи разбиты, как и положено, на два лагеря - плохие и хорошие. Хорошим покровительствует чмошный Маг Челий, плохим - сильная и хитрая фея Фата Моргана. Решили заслуженные колдуны, чтоб зря друг другу кровь не портить, сыграть в картишки - кто продует, ретируется, оставляя конкуренту свободу действий. Сцена затемнена, горят красные адские огоньки, прыгают черти, и тут из-под земли, с громом и молнией, в клубах серного дыма появляются игроки. Три сдачи - три проигрыша "наших". И все обратно проваливаются в преисподнюю - черти, обобранный до нитки Челий и сияющая Фата Моргана. По-моему, все видно до мелочей, хоть и темно.
Игра в карты.
МАРШ
Общее же настроение оперы передает одна из самых популярных прокофьевских вещей - марш. Взбалмошный, подчеркнуто театральный, почти цирковой парад-алле звучит в спектакле трижды, каждый раз немного по-своему: открывая дворцовый праздник, предваряя несчастливую, правда так и не состоявшуюся, свадьбу, и закрывая представление. Энергетика "марша" просто невероятная. Когда довольные Король, Принц с Принцессой, уморительный Труффальдино (он, конечно, должен быть бодрым попрыгунчиком, но для дородного Войнаровского нашли другой, не менее смешной образ - "воротила рынка развлечений") и счастливо избежавшие виселицы Леандр, Клариче и Смеральдина (жутко похожая на знакомую фотографшу - типаж пойман верно: злодейка бегает по сцене с фотоаппаратом и действующей вспышкой) выходят на авансцену в последнем кордебалете, я невзначай наблюдал за окружающими.
Неестественно молодые лица, блестящие огромные глаза, полуоткрытые рты - кажется, будь то дозволено приличиями, половина зала подорвалась бы, затопала ногами и всеми легкими бы заорала, каждый во что горазд - "парам-пам-пам-пам-пам-парааам!" Они свой мир оставили где-то не здесь. Они в сказку попали. Не в сказку Гоцци, а в бред Сергей Сергеича. Ну, пусть посидят еще чуть-чуть. В марше ненавязчиво, почти вирутально, проскакивают минорные гармонии - они делают его не хеппи-эндовым, а каким-то отчаянным, исступленно веселым. И тут из совсем уж "другой оперы" вспоминается цитата - "Эсторского! И пусть принесут еще! Будем веселиться. Будем, черт побери, веселиться..."
Марш.