Под настроение
Знакомые удивляются - как, не перенося на дух русскоязычные песенки новее 1930-х годов выпуска, я умудряюсь слушать такое отстоище, как Лаэртский и "Коррозия металла"? Ну, про коррозию еще расскажу, если доживем... Оба явления не претендуют на музыкальность. И правильно делают. Вот Лаэртский, например, - поэт.
Если вы увидели на улице двух-трех нетрезвых и незлых мужиков, которые, покачиваясь, многозначительно дирижируют указательными пальцами и с характерными интонациями отличников начальной школы декламируют белые стихи - будьте уверены, читают Лаэртского. И если вы убедите свои ухи не сворачиваться в трубочку от изысканной матерщины, то поймете, что она действительно изысканна. Никто, ни "Хуйзабей", ни НОМ, ни ультрамодная музгопота, не поднял народный русский до таких высот незатейливого стеба. И, что забавно, писая паром от его дурацких музыкальных изысков, зафигаченных, очевидно, на синтезаторе "кассио", купленном на рынке (вероятно, на овощном), при желании можно расслышать, что мелодийки, предлагаемые им, уж не менее интересны, чем продукция каких-нибудь укупников, добрыниных и прочих псевдомузыкальных гандонов своременности.
А чего стоит "самая грустная песня на свете" про "детства моего чистые глазенки"? У нас ее хором пел весь институт независимо от пола и музыкальной ориентации, роняя скупую мужскую и хрустальную девичью слезу. Вот такой вот, без претензий и пафоса, посконный гений и певец маргинальщины - Александр Лаэрский. Дверь. Мата - минимум.