Испанские memento. Севильские озорники. Дон Жуан и Маньяра.
Заканчивая цикл испанских воспоминаний, хочется отмотать на начало, откуда идет мое многолетнее увлечение Испанией. В хронологическом порядке: Антонио Гадес (1984), Гарсия Лорка (1985), Пако де Лусия (1986), Дон Жуан (1986).
Дон Жуан, правильнее дон Хуан, также встречается дон Гуан (исп. Don Juan, итал. Don Giovanni) - легендарный севильец, распутник и беззаконник. Персонаж многих художественных произведений (около 250). Родился в 1630 году у Тирсо де Молина в пьесе «Севильский обольститель, или Каменный гость» (El burlador de Sevilla y convidado de piedra). В новые времена этот затертый образ пытались довести до гротеска и абсурда: он оказывается женщиной у Алешина («Тогда в Севилье»), «ботаником» - у Макса Фриша («Дон Жуан, или любовь к геометрии») и даже импотентом (у Карела Чапека). А еще идеалистом - у целого ряда авторов.
Я читал штук двадцать всяких донжуанов, из них два испанских. Можно гордиться за нашу литературу, но лучшими из тех, что мне попадались, были русскоязычные пьесы - «Каменный гость» Александра Пушкина и "Последняя женщина сеньора Хуана" Леонида Жуховицкого. Последняя из них у меня намертво склеилась с песней Брассанса - лучшей на эту тему. Лучший фильм - разумеется, «Дон Жуан де Марко». Лучшая проза - «Души чистилища» Мериме. Мюзиклов про Дон Жуана не видел, хотя один имеется на Ютубе.
Все остальные стихи, поэмы, рассказы о Дон Жуане - это такая херня, простите, что просто удивительно, как данный герой мог держать в творческом напряжении мировой театр в течение столетий, что твой Гамлет. Таланта Тирсо де Молина хватило только на то, чтобы сделать из уличной легенды пьесу. Гения Мольера хватило лишь на то, чтобы ввести этого героя в нарицательные. Харизмы Байрона хватило лишь на то, чтобы пикапера превратить в бунтовщика. Но все названное, а уже тем более версии Гофмана или Гольдони читать сейчас невозможно.
Здесь же я хочу сказать, что Дон Хуан - идеалист, это не дон Хуан севильских преданий, севильской улицы, севильской теплой благоуханной ночи.
Севильцы не представляли себе Дон Хуана идеалиста, менявшего женщин потому, что он, видите ли, никак не мог найти в них меру своего лучезарного идеала. Это выдуманный дон Хуан, скроенный по меркам девичьих грез об идеальном суженном - не дон Хуан Тирсо де Молины.
Настоящий кипел жизнью и жаждал ее во всем и везде. Он не думал о Небе, ему слишком хорошо было и на земле. Соблазнительный эгоист, который если и любил женщину, то не как рыцарь или художник, а как обжора вкусное блюдо - любил, уничтожая любимое им. Он всегда чувствовал сильно, но поверхностно. Это был пожар разлитого по воде масла. Яркое пламя ураганом носилась, но под огнем была вода, холодная, невозмутимая и, надо сказать, довольно-таки грязная. Увлекаться им нечего. Самое красивое в нем - обстановка, в которой он действует. Севильская ясная лунная ночь, белые дома, таинственные балконы с кованными решетками, а затем с шелковыми веревками, гитарами и дуэлями внизу. Это одна декорация. У нас он был бы холодным развратником отдельных кабинетов. В том, что тот же север его опоэтизировал, нет ничего удивительного. В этом сказывается наше стремление к югу. Соблазнительные черты у этого героя не свои, а севильские.
Последние 20 лет я считал, что Тирсо де Молина был севильец. Даже во время второй моей ночи в Мадриде, когда я слушал булериас, который сам для себя играл какой-то парень на площади Тирсо де Молина (в районе метро Тирсо де Молина), у меня не возникало сомнений. А тут по приезде получил информацию, что де Молина как раз в Мадриде и родился. Но дело не в месте рождения. Пьеса писалась непосредственно в Севилье и первыми ценителями произведения Тирсо де Молина являлись севильцы, наизусть знавшие легенду, следовательно они уже никак не примирились бы с ее искажениями.
Остов легенды, на которой построена пьеса Тирсо де Молины, весьма немногосложный. Дон Хуан Тенорио, молодой красавец, богач, принадлежащий к одной из 24-х знатнейших фамилий Севильи, хотел похитить у командора Ульоа дочь (а не жену). Отец вызвал его на дуэль, дон Хуан убил командора. Затем легенда раздваивается. По одной версии дон Хуан пришел ночью в монастырь оскорбить могилу своего врага. Статуя сошла с пьедестала и, сжав дон Хуана в каменных объятиях, провалилась в ад. По другой версии монахи завлекли Хуана ночью на свидание в монастырь анонимными письмами, схватили или бросили в одну из темниц, откуда никто не выходил живым, или убили его.
До начала XX века дон Хуан считался настолько народным героем Севильи, что в испанских театрах в известные дни давали пьесу «Don Juan Tenorio, caballero de Calatrava» в обработке Хосе Соррильи (José Zorrilla). Пишут, что в 1901 году сразу четыре мадридских театра давали эту пьесу - словно в Москве конца восьмидесятых, где сразу три театра давали чеховские «Три сестры».
Ну, а реальный человек из Севильи, дон Мигель Маньяра (Miguel Mañara, 1627 - 1679) был «вторым изданием» дон Хуана Тенорио - исправленным и дополненным. Маньяра был владельцем самых больших богатств в Андалусии, этаким Абрамовичем тех мест, но к тому же еще и аристократом. Он хвастался тем, что ни разу не награждал понравившуюся ему женщину вторым поцелуем. Он говорил, что не знает, чего больше раздал - поцелуев или ударов шпагой. Циничен был до конца и иногда не поддавшуюся на его соблазн особу ему силой доставляли его слуги.
Когда Маньяра пришел на постановку пьесы Тирсо де Молина, он кричал из зала на сцену дон Хуану, которого схватил Командор: «Крепитесь, господин Хуан!»…
Однажды к Маньяре пришло прозрение пустоты своей жизни. Это прозрение наполнило его стыдом на всю оставшуюся жизнь.
В Севилье (C. Temprado) расположен госпиталь милосердия, Оспиталь-де-ла-Каридад (Hospital de la Caridad). Под порогом его часовни завещал себя похоронить Мигель де Маньяра, чтобы ноги прихожан и паломников ежедневно попирали его прах.
Оспиталь-де ла Каридад был основан в XVI веке как приют религиозного братства, чьи обязанности состояли в напутствии приговоренных к казни и в их христианском погребении. Но фактически он масштабно заработал, когда в него пришли деньги и энергия Маньяры. Маньяра раскаялся в своих грехах и посвятил себя милосердию. Он построил много всего в Оспиталь-де ла Каридад, который стал и богадельней, и больницей. А также получил свою церковь.
Маньяра пригласил севильцев Мурильо и Вальдеса-Леаля оформить интерьер больничной часовни, рекомендовав им использовать три сюжета: голод, жажду и смерть. Часовня славится несколькими великолепными картинами. Над входом висит картина Вальдеса-Леаля (Juan de Valdés Leal) «Так проходит земная слава» (Finis Glorarie Mundi). По этой ссылке она есть в размере 1118×1133 - любуйтесь на тленные трупы вельможи и бедняка. Напротив висит его же полотно «В мгновение ока» (In Ictu Oculi). На нем - Смерть, гасящая свечу перед короной и тиарами императора, епископа и Папы.
В романе Переса-Реверте для выставки в Севилье Оспиталь-де ла Каридад якобы предоставляет картину «В мгновение ока». Но вряд ли она в действительности когда-нибудь покидала свое место. Однако госпиталь был сильно ограблен в смысле картин французскими оккупантами. И смотреть там почти нечего, если вы, конечно, не хотите увидеть шпагу Маньяры и другие связанные с ним вещи. Патио госпиталя состоит из двух квадратных дворов, украшенных невыразительными статуями, изображающими Сострадание и Милосердие.
Проход в северной части патио ведет к дворику, где стоит бюст Маньяры. А памятник Маньяре в полный рост стоит в сквере напротив госпиталя.
В самом же госпитале имеется целая книжная выставка изданий о Мигеле Маньяре.
Большинство из них, как я понимаю, педалируют тему о том, что Маньяра послужил прообразом Дон Жуана. Как это возможно, если к момент выхода первой пьесы о Дон Хуане Маньяре исполнилось три годика?! Но, вероятно, народ сразу начинает проявлять интерес к экскурсии, когда героя "пристегивают" к такому раскрученному понятию, как донжуанство. У меня тоже была книжка о Маньяре, художественная, слабенькая, чешского автора (Иозеф Томан "Дон Жуан. Жизнь и смерть дона Мигеля из Маньяры"). Но теперь вы-то знаете, что Дон Жуан возник непосредственно из уличных севильских легенд.
Базовый пост о моем приезде в Севилью в день новолуния так и останется без дополнений, хотя я покинул родину платья в горошек только по окончанию четвертого лунного дня. В день отъезда из столицы Андалусии Лена Никитаева, будучи там в России, написала стих с загадочной строчкой "Платье в горошек останется тлеть воском под утро".
А есть еще не мои воспоминания о Севилье, от опытной севильяны, что была там на две декады раньше - когда еще была в разгаре апрельская ферия. Очень рекомендую.
Настоящий текст был позднее расширен и дополнен мной для белкинского литературного кружка.
Дон Жуан, правильнее дон Хуан, также встречается дон Гуан (исп. Don Juan, итал. Don Giovanni) - легендарный севильец, распутник и беззаконник. Персонаж многих художественных произведений (около 250). Родился в 1630 году у Тирсо де Молина в пьесе «Севильский обольститель, или Каменный гость» (El burlador de Sevilla y convidado de piedra). В новые времена этот затертый образ пытались довести до гротеска и абсурда: он оказывается женщиной у Алешина («Тогда в Севилье»), «ботаником» - у Макса Фриша («Дон Жуан, или любовь к геометрии») и даже импотентом (у Карела Чапека). А еще идеалистом - у целого ряда авторов.
Я читал штук двадцать всяких донжуанов, из них два испанских. Можно гордиться за нашу литературу, но лучшими из тех, что мне попадались, были русскоязычные пьесы - «Каменный гость» Александра Пушкина и "Последняя женщина сеньора Хуана" Леонида Жуховицкого. Последняя из них у меня намертво склеилась с песней Брассанса - лучшей на эту тему. Лучший фильм - разумеется, «Дон Жуан де Марко». Лучшая проза - «Души чистилища» Мериме. Мюзиклов про Дон Жуана не видел, хотя один имеется на Ютубе.
Все остальные стихи, поэмы, рассказы о Дон Жуане - это такая херня, простите, что просто удивительно, как данный герой мог держать в творческом напряжении мировой театр в течение столетий, что твой Гамлет. Таланта Тирсо де Молина хватило только на то, чтобы сделать из уличной легенды пьесу. Гения Мольера хватило лишь на то, чтобы ввести этого героя в нарицательные. Харизмы Байрона хватило лишь на то, чтобы пикапера превратить в бунтовщика. Но все названное, а уже тем более версии Гофмана или Гольдони читать сейчас невозможно.
Здесь же я хочу сказать, что Дон Хуан - идеалист, это не дон Хуан севильских преданий, севильской улицы, севильской теплой благоуханной ночи.
Севильцы не представляли себе Дон Хуана идеалиста, менявшего женщин потому, что он, видите ли, никак не мог найти в них меру своего лучезарного идеала. Это выдуманный дон Хуан, скроенный по меркам девичьих грез об идеальном суженном - не дон Хуан Тирсо де Молины.
Настоящий кипел жизнью и жаждал ее во всем и везде. Он не думал о Небе, ему слишком хорошо было и на земле. Соблазнительный эгоист, который если и любил женщину, то не как рыцарь или художник, а как обжора вкусное блюдо - любил, уничтожая любимое им. Он всегда чувствовал сильно, но поверхностно. Это был пожар разлитого по воде масла. Яркое пламя ураганом носилась, но под огнем была вода, холодная, невозмутимая и, надо сказать, довольно-таки грязная. Увлекаться им нечего. Самое красивое в нем - обстановка, в которой он действует. Севильская ясная лунная ночь, белые дома, таинственные балконы с кованными решетками, а затем с шелковыми веревками, гитарами и дуэлями внизу. Это одна декорация. У нас он был бы холодным развратником отдельных кабинетов. В том, что тот же север его опоэтизировал, нет ничего удивительного. В этом сказывается наше стремление к югу. Соблазнительные черты у этого героя не свои, а севильские.
Последние 20 лет я считал, что Тирсо де Молина был севильец. Даже во время второй моей ночи в Мадриде, когда я слушал булериас, который сам для себя играл какой-то парень на площади Тирсо де Молина (в районе метро Тирсо де Молина), у меня не возникало сомнений. А тут по приезде получил информацию, что де Молина как раз в Мадриде и родился. Но дело не в месте рождения. Пьеса писалась непосредственно в Севилье и первыми ценителями произведения Тирсо де Молина являлись севильцы, наизусть знавшие легенду, следовательно они уже никак не примирились бы с ее искажениями.
Остов легенды, на которой построена пьеса Тирсо де Молины, весьма немногосложный. Дон Хуан Тенорио, молодой красавец, богач, принадлежащий к одной из 24-х знатнейших фамилий Севильи, хотел похитить у командора Ульоа дочь (а не жену). Отец вызвал его на дуэль, дон Хуан убил командора. Затем легенда раздваивается. По одной версии дон Хуан пришел ночью в монастырь оскорбить могилу своего врага. Статуя сошла с пьедестала и, сжав дон Хуана в каменных объятиях, провалилась в ад. По другой версии монахи завлекли Хуана ночью на свидание в монастырь анонимными письмами, схватили или бросили в одну из темниц, откуда никто не выходил живым, или убили его.
До начала XX века дон Хуан считался настолько народным героем Севильи, что в испанских театрах в известные дни давали пьесу «Don Juan Tenorio, caballero de Calatrava» в обработке Хосе Соррильи (José Zorrilla). Пишут, что в 1901 году сразу четыре мадридских театра давали эту пьесу - словно в Москве конца восьмидесятых, где сразу три театра давали чеховские «Три сестры».
Ну, а реальный человек из Севильи, дон Мигель Маньяра (Miguel Mañara, 1627 - 1679) был «вторым изданием» дон Хуана Тенорио - исправленным и дополненным. Маньяра был владельцем самых больших богатств в Андалусии, этаким Абрамовичем тех мест, но к тому же еще и аристократом. Он хвастался тем, что ни разу не награждал понравившуюся ему женщину вторым поцелуем. Он говорил, что не знает, чего больше раздал - поцелуев или ударов шпагой. Циничен был до конца и иногда не поддавшуюся на его соблазн особу ему силой доставляли его слуги.
Когда Маньяра пришел на постановку пьесы Тирсо де Молина, он кричал из зала на сцену дон Хуану, которого схватил Командор: «Крепитесь, господин Хуан!»…
Однажды к Маньяре пришло прозрение пустоты своей жизни. Это прозрение наполнило его стыдом на всю оставшуюся жизнь.
В Севилье (C. Temprado) расположен госпиталь милосердия, Оспиталь-де-ла-Каридад (Hospital de la Caridad). Под порогом его часовни завещал себя похоронить Мигель де Маньяра, чтобы ноги прихожан и паломников ежедневно попирали его прах.
Оспиталь-де ла Каридад был основан в XVI веке как приют религиозного братства, чьи обязанности состояли в напутствии приговоренных к казни и в их христианском погребении. Но фактически он масштабно заработал, когда в него пришли деньги и энергия Маньяры. Маньяра раскаялся в своих грехах и посвятил себя милосердию. Он построил много всего в Оспиталь-де ла Каридад, который стал и богадельней, и больницей. А также получил свою церковь.
Маньяра пригласил севильцев Мурильо и Вальдеса-Леаля оформить интерьер больничной часовни, рекомендовав им использовать три сюжета: голод, жажду и смерть. Часовня славится несколькими великолепными картинами. Над входом висит картина Вальдеса-Леаля (Juan de Valdés Leal) «Так проходит земная слава» (Finis Glorarie Mundi). По этой ссылке она есть в размере 1118×1133 - любуйтесь на тленные трупы вельможи и бедняка. Напротив висит его же полотно «В мгновение ока» (In Ictu Oculi). На нем - Смерть, гасящая свечу перед короной и тиарами императора, епископа и Папы.
В романе Переса-Реверте для выставки в Севилье Оспиталь-де ла Каридад якобы предоставляет картину «В мгновение ока». Но вряд ли она в действительности когда-нибудь покидала свое место. Однако госпиталь был сильно ограблен в смысле картин французскими оккупантами. И смотреть там почти нечего, если вы, конечно, не хотите увидеть шпагу Маньяры и другие связанные с ним вещи. Патио госпиталя состоит из двух квадратных дворов, украшенных невыразительными статуями, изображающими Сострадание и Милосердие.
Проход в северной части патио ведет к дворику, где стоит бюст Маньяры. А памятник Маньяре в полный рост стоит в сквере напротив госпиталя.
В самом же госпитале имеется целая книжная выставка изданий о Мигеле Маньяре.
Большинство из них, как я понимаю, педалируют тему о том, что Маньяра послужил прообразом Дон Жуана. Как это возможно, если к момент выхода первой пьесы о Дон Хуане Маньяре исполнилось три годика?! Но, вероятно, народ сразу начинает проявлять интерес к экскурсии, когда героя "пристегивают" к такому раскрученному понятию, как донжуанство. У меня тоже была книжка о Маньяре, художественная, слабенькая, чешского автора (Иозеф Томан "Дон Жуан. Жизнь и смерть дона Мигеля из Маньяры"). Но теперь вы-то знаете, что Дон Жуан возник непосредственно из уличных севильских легенд.
Базовый пост о моем приезде в Севилью в день новолуния так и останется без дополнений, хотя я покинул родину платья в горошек только по окончанию четвертого лунного дня. В день отъезда из столицы Андалусии Лена Никитаева, будучи там в России, написала стих с загадочной строчкой "Платье в горошек останется тлеть воском под утро".
А есть еще не мои воспоминания о Севилье, от опытной севильяны, что была там на две декады раньше - когда еще была в разгаре апрельская ферия. Очень рекомендую.
Настоящий текст был позднее расширен и дополнен мной для белкинского литературного кружка.