и ничего.
Сбой реальности, за которым тяжелым шлейфом тянется баг в продуцировании альтернативных линий восприятия сущего.
Достаешь себя, обуглившуюся, запыленную из шкафа, а меблировка слишком изысканна, даже в угол не приткнешь. Дорогой абажур души моей, место тебе на чердаке, в темном забытом подвале, на закромах мира.
Поздно… поздно, деточка, потери считать. Поздно сучить носочком по грязному паркету. Никто-никто не сыграет с тобой ни в прятки, ни в салочки. Платьице измято, из плеча чужого, из чужой коллекции. Как ты в нем на свет божий-то, как ты им на глаза…
Молчи. Главное молчать, не выдать себя ни вздохом, ни биением блядского мышечного органа. Это потом ты скажешь, что еще жива была, что еще полыхала, что в тебе что-то трепыхалось, что ему бы неба…
Это потом ты уже что-то будешь доказывать, пытаясь глазами удержать опускающееся лезвие.
Но вот шейка твоя, позвонки да кожица, судорожно дернулась… и ….
Ничего. Опять ничего не произошло.
Достаешь себя, обуглившуюся, запыленную из шкафа, а меблировка слишком изысканна, даже в угол не приткнешь. Дорогой абажур души моей, место тебе на чердаке, в темном забытом подвале, на закромах мира.
Поздно… поздно, деточка, потери считать. Поздно сучить носочком по грязному паркету. Никто-никто не сыграет с тобой ни в прятки, ни в салочки. Платьице измято, из плеча чужого, из чужой коллекции. Как ты в нем на свет божий-то, как ты им на глаза…
Молчи. Главное молчать, не выдать себя ни вздохом, ни биением блядского мышечного органа. Это потом ты скажешь, что еще жива была, что еще полыхала, что в тебе что-то трепыхалось, что ему бы неба…
Это потом ты уже что-то будешь доказывать, пытаясь глазами удержать опускающееся лезвие.
Но вот шейка твоя, позвонки да кожица, судорожно дернулась… и ….
Ничего. Опять ничего не произошло.