Булыгин П.П. По следам убийства царской семьи. III.
01.11.2015 13:13
Оригинал взят у ext_449909 в Булыгин П.П. По следам убийства царской семьи. III.
[Булыгин П.П.]. По следам убийства царской семьи. (По личным воспоминаниям участника разследования Н.А. Соколова). Большевицкие комиссары в Тобольске. // Сегодня. Рига, 1928. №197, 24 июля, с. 2.
Я подхожу в своих очерках к наиболее важному и ответственному месту описания жизни царской семьи в заключении - окончанию тобольского периода и увоза их в Екатеринбург. Этот момент предрешил трагедию в Ипатьевском доме.
Глухой, забытый жизнью городок Западной Сибири - Тобольск долгое время не испытывал на себе влияния нового, уже пять месяцев установившегося в России правительства большевиков. В административном отношении он подчинялся Омску, в своей же внутренней жизни оставался в прежнем русле.
Но вот и его нащупал луч большевистского прожектора. шаривший небо где-то за Уралом и пристально остановился на нем. Жизнь в спящем городке вспыхнула и закипела.
24 марта в Тобольск приехал из Омска новый комиссар Дуцман. Это был человек с непроницаемо-равнодушным и холодным лицом и полуопущенными веками глаз. Держался он очень осторожно, ни во что не вмешивался и казалось наблюдал лишь за самым фактом пребывания в Тобольске царской семьи. Омскими властями он был назначен комиссаром города Тобольска, следственно дом заключения был подчинен ему тоже. Поселился Дуцман в доме Корнилова, где помещались свита и отряд охраны.
Через два дня после его приезда в Тобольск на тройках с бубенцами лихо вскакал первый отряд невиданных здесь ранее красноармейцев. Это и были те команды Демьянова и Дегтярева, о которых я упоминал раньше и которые императрица, обманутая зятем Григория Ефимовича Соловьевым, приняла за прибывших к ним на помощь «хороших русских людей». Верно, отряд этот среди прочих красноармейцев был необычаен: за все время своего пребывания в Тобольске он не произвел ни одного ареста или обыска, да и один из его двух начальников - корнет Дегтярев был тоже необычайный красный комаидир: племянник одного из прежних тобольских губернаторов, с детства известный здесь крайними монархическими убеждениями и вдобавок член союза Михаила Архангела. Второй командир - Демьянов по своему прошлому ближе подходит к занимаемому им посту. О нем местные жители говорили: «выгнанный семинарист, мальчишка скверного поведения»... Но и он держался серьезно и корректно и твердо держал в руках своих подчиненных. Отряд Дегтярева и Демьянова не устроил ни одного безчинства в городе, но зато выполнил акуратно возложенную кем-то на него миссию: он ввел в Тобольске большевистские учреждения, разогнав для этого прежние: суд, городскую и земскую управы и прочее. Им же были заменены почти все члены местного исполкома, главным образом, состоявшего до того из эс-эров, попавших на эти посты еще при Временном Правительстве. Председателем его был известный нам прапорщик Никольский, вместе с Панкратовым заменивший уехавшего в Петроград комиссара Макарова, который, изгнанный разложившимися солдатами «отряда особого назначения», занял должность - председателя тобольского исполкома. Теперь и отсюда он был удален красноармейцами нового отряда и его место занял некий Павел Хохряков.
Хохряков уроженец Вятской губернии, матрос, кочегар с броненосца «Император Александр III», типичный продукт этого времени: невежественный, грубый человек, нахватавшийся верхов марксизма, тупо идущий по пути, на который его толкнули. Как и Дуцман он был совершенно чужой в Тобольске.
Сейчас же по прибытии 1-го красноармейского отряда, явился в Тобольск и второй отряд из Екатеринбурга. Тут впервые коснулась Тобольска екатеринбургская рука, осторожно протягивающаяся к тобольским узникам. Кто-то знал о приближении этой руки и приготовил средства парализования ея попыток. Средства эта были: Дуцман, Хохряков, отряд Дегтярева-Демьянова. Средства оказались достаточными: отряд изъ Екатеринбурга. явившийся в Тобольск 28-го марта, 4-го апреля
ушел обратно по требованию омского отряда, бывшего вдвое многочисленней его. Победа была одержана.
Но 13 апреля в Тобольск пришел другой отряд из Екатеринбурга, под командой некоего Заславского. Этот отряд был по силе равен отряду Дегтярева-Демьянова. Это было уже серьезно. Заславский заявил в совдепе, что его отряд пришел помешать контр-революционерам и монархистам спасти царя, что он знает о ряде организаций, работающих в Тобольске в этом направлении, как например, организация скрывающегося вблизи под чужим именем зятя Распутина Соловьева, что единственное средство уберечь узников от освобождения - перевести их в каторжную тюрьму, которую гораздо легче охранять, чем губернаторский дом и т.д. Поручик Соловьев действительно жил в Тюмени под чужим именем Станислава Корженевского.
Полк. Кобылинский, видя серьезность нажима Заславского на совдеп и боясь, что тот, опираясь на свой сильный отряд, может восторжествовать, сам пришел на заседание совдепа, взяв с собой несколько солдат своего отряда, хорошо понимая, что только сами солдаты «отряда особого назначения» могут помешать переводу в тюрьму узников, он нашел правильный путь воздействия на их психологию. Надо оговориться, что солдаты отряда были далеко не те, что пришли с полковником Кобылинским из Царского Села и сжились уже с ним,- старые сроки были отпущены и заменены новыми. С ними иметь дело полк. Кобылинскому становилось все труднее. Итак, придя с несколькими солдатами своего отряда на заседание совдепа, полк. Кобылинский выслушав доводы Заславского, заявил, что он согласен на перевод царской семьи в каторжную тюрьму, но лишь при условии обязательного помещения туда же и всего его отряда, так как иначе он не может охранять узников и не отвечает за последствия. Солдаты отряда охраны запротестовали и план Заславского сорвался.
Тогда Заславский повел атаку непосредственно на солдат полк. Кобылинского. Он пытался агитацией разложить отряд и настроить солдат против Кобылинского и других офицеров командного состава отряда. Узнав об этом, Демьянов явился к Кобылинскому и предложил ему совместными силами их отрядов удалить Заславского и его солдат из Тобольска, указывая на опасность дальнейшего пребывания в городе этого человека. Тучи сгущались.
22 апреля 1918 г. в Тобольск прибыл из Москвы чрезвычайный комиссар советского правительства Василий Васильевич Яковлев. С ним пришел отряд в 150 человек красноармейцев и даже собственный телеграфист, через которого шли его сношения с Москвой по телеграфу. 23 утром он явился к полк. Кобылинскому и предъявил ему свои документы. В них говорилось, что Яковлев - член ЦИК'а, имеет от советского правительства поручение «особой важности» и ему дано право разстрела неповинующихся ему на месте. Ни в одном из документов не говорилось о том, какое именно поручение «особой важности» возложено на Яковлева.
23 апреля, по желанию Яковлева, полк. Кобылинский собрал солдат «отряда особого назначения». Яковлев объявил солдатам, что он - чрезвычайный комиссар нового правительства, произнес речь, в которой подчеркнул их никогда несуществовавшие заслуги, обещал им скорое возвращение по домам и наконец объявил, что выдаст им не по 5 рублей в месяц, а по 150, как уже выдает солдатам правительство советов, и не по 50 копеек суточных, а по 3 рубля - ввиду особой важности их службы. Это решило дело. Его популярность в отряде была закреплена. Факт прибытия с ним отряда в 150 человек тоже не мало способствовал этой популярности. Убедившись в расположении солдат отряда охраны к себе, Яковлев 24 апреля снова собрал их на митинг и потребовал прибытия на него Заславского. Явился на митинг и Дегтярев. Он произнес длинную речь, в которой обвинял Заславского в умышленном нервировании отряда дома заточения, высмеивал распускаемые им слухи о подкопах, заговорах, намекал на тайные причины его деятельности и прозрачно грозил своим отрядом. Яковлев во всем поддержал Дегтярева. Заславский сначала энергично защищался, но солдаты охраны, подкупленные авторитетом Яковлева - чрезвычайного комиссара новой власти, его денежными обещаниями и тоном речи Дегтярева, умело высмеивающего противника, ошикали его и он ушел с митинга.
В этот же день обнаружилось давнее знакомство и связь Яковлева с
Павлом Хохряковым - теперешним председателем тобольского исполкома. Картина стала ясна. Было очевидно, что Омск в контакте с представителем центрального правительства Яковлевым борется с Екатеринбургом, пытающимся перевести Тобольск из ведения сибирского (омского) совдепа в ведение уральского (екатеринбургского) и таким образом наложить руку на узников. Не ясна все же была лишь главная цель приезда Яковлева, но и она скоро выяснилась.
25 апреля утром Яковлев пришел к Кобылинскому и заявил ему, что по постановлению центрального исполнительного комитета он должен увезти из Тобольска всю царскую семью. На вопрос Кобылинского о том, как быть с наследником, который болен и ехать не может, Яковлев заявил, что говорил уже об этом по проводу с ЦИК'ом и ему приказано вывезти государя одного.
В тот же день после завтрака государь принял Яковлева. Яковлев держался очень корректно, но заявил, что должен говорить с государем наедине. Присутствовавшая при этом императрица отказалась оставить их одних:
- Это еще что значит? Почему я не могу присутствовать?
Яковлев подчинился и объявил государю, что он имеет полномочия, которые не могут быть нарушены, на вывоз государя из Тобольска. Ввиду болезни наследника, государь будет вывезен один. Государь ответил резко: «Я никуда не поеду». Тогда Яковлев мягко, но настойчиво продолжал:
- Прошу вас этого не делать. Я должен исполнить приказание. Если вы отказываетесь ехать, то я должен или применить силу, или отказаться от возложенного на меня поручения. Тогда может быть прислан другой менее гуманный человек. Вы можете быть совершенно спокойны. За вашу жизнь я отвечаю головой. Если вы не хотите ехать одни, вы можете взять с собой кого угодно. Но как бы то ни было, завтра в 4 часа утра мы выезжаем.
Поклонившись государю и императрице, Яковлев вышел. Государь позвал к себе полк. Кобылинского и подробно разспросил его о поведении Яковлева за эти дни. Кончив разспросы, государь долго думал и потом уверенно сказал:
- Они хотят, чтобы я подписался под брестским миром. Но я лучше дам отсечь себе правую руку, чем сделаю это.
Императрица волнуясь сказала:
- Это они хотят, отделив его от семьи, как они (здесь императрица сказала несколько очень резких слов о Гучкове и Родзянко) уже однажды это сделали, заставить сделать его что-нибудь...
Государь ушел в сад. Царица провела несколько часов в исключительно раздраженном и нервном состоянии. Ей приходилось выбирать между больным сыном и увозимым государем. Чувство императрицы победило,- когда государь, возвращаясь с прогулки, вошел в комнату, императрица подошла к нему:
- Я еду с тобой.
В эти часы Яковлев проявил тоже большое нервное раздражение и торопливость. Ему стало известно, что Заславский выехал в Екатеринбург, Яковлев очень волновался и даже не обратил внимания на слова пришедшего к нему полковника Кобылинского, который заявил, что решено с государем ехать императрице и великой княжне Марии Николаевне, Боткину, князю Долгорукову, камердинеру Чемодурову, лакею Седневу и горничной Демидовой. Выслушав Кобылинского, он разсеянно сказал:
- Мне это все равно, но завтра мы должны выехать во что бы то ни стало... времени нет...
26 апреля в 3.30 часа утра к подъезду губернаторского дома были поданы сибирские кошевы - тележки без рессор на длинных дрожжинах. Несмотря на протест императрицы, желавшей сидеть в одном экипаже с государем, с ним поместился Яковлев. Императрица с великой княжной Марией Николаевной села в следующий экипаж. В остальных разместилась свита и солдаты отряда Яковлева с пулеметами. Из отряда охраны ехало только 8 человек.
Яковлев вел себя чрезвычайно предупредительно и вежливо. Он держал под козырек пока государь садился в экипаж. Но видно было, что он все же чего-то опасался и торопился с отъездом.
Татьяна Евгеньевна Мельник, дочь лейб-медика Боткина, наблюдала из-за шторы окна свитского дома картину отъезда. Она разсказала следствию:
«... все это (подводы) со страшной быстротой промелькнуло и скрылось за угол. Я посмотрела в сторону губернаторского дома. Там на крыльце стояли три фигуры в серых костюмах и долго смотрели вдаль, потом повернулись и медленно одна за другой пошли в дом...».
Ницца. П.Б.
[Булыгин П.П.]. По следам убийства царской семьи. (По личным воспоминаниям участника разследования Н.А. Соколова). Еще о темной роли Соловьева. // Сегодня. Рига, 1928. №199, 26 июля, с. 2-3.
Итак, с 26-го апреля Яковлев увез из Тобольска в неизвестном направлении государя, императрицу и великую княжну Марию Николаевну. Что же делало в это время «братство св. Иоанна Тобольского»? Что делали «хорошие русские люди» во главе с поручиком Соловьевым?
Вот что: за несколько дней до 26-го апреля поручик Соловьев в Тюмени устраивает через свои связи у большевицких местных властей фиктивный арест себе с женой и корнету Маркову. Делается это с тем разсчетом чтобы, когда впоследствии его спросят так опрометчиво доверившиеся ему правые организации: «почему же вы ничего не сделали, чтобы помешать увозу царской семьи?» - иметь возможность ответить:
«Что же я мог сделать? Ведь я в это время сидел в тюрьме...»
Читатель увидит, что Соловьев учел это «алиби» и пользовался доверием монархических групп вплоть до 1921 г. когда в Берлине, по поручению следователя Соколова, я открыл глаза на него Маркову II и проезжавшему через Берлин председателю чехословацкого общества «Еднота» г. Дедина, гостеприимно принявшему «спасителя царской семьи» и давшему ему у себя должность заведующего столовой и возможность работать в монархической группе русской части славянского объединения. От этой группы Соловьев был даже делегирован на первый русский монархический съезд заграницей в городе Рейхенгалле (в Баварии).
Государя, императрицу и великую княжну Марию Николаевну провезли через Тюмень. Последние 20 верст грунтового пути до Тюмени их экипажи конвоировались уланами красного эскадрона корнета Маркова, который в донесениях Соловьева в центры числился в составе войск, приготовленных Соловьевым для спасения царской семьи.
Вряд ли подозревали об этом скакавшие по сторонам дороги вокруг экипажей узников красноармейцы, но императрица, давшая знать в «братство св. Иоанна Тобольского» о их увозе и о наступлении времени спасения государя, заранее условленным между нею и Соловьевым способом, вероятно, с надеждой всматривалась в лица красноармейцев, выехавших навстречу им из Тюмени, ожидая найти в них «хороших русских людей»...
В селе Покровском меняли лошадей против дома Распутина. Жена Григория Ефимовича, стоя в окне, издали крестила узников. Как приняла это императрица? Как знак о близкой помощи от «верных распутинцев», или как благословение на грядущее? В Тюмени сели в особый поезд, и, выставив часовых на всех площадках вагона, двинулись на запад. Помощи не было.
Просидев, после провоза узников через Тюмень, для приличия еще несколько дней в тюрьме, Соловьев с женой и корнетом Марковым вышли на свободу и отправились домой. Дома они нашли пересланный за это время им из Тобольска пакет. В нем были две иконы: 1) св. Иоанна Тобольского, 2) Николая Угодника. На обратной стороне обеих икон рукой императрицы была написана дата их увоза из Тобольска «26-го апреля 1918 г.» и поставлен условный знак их «организации» - свастика. Сочетание икон и написаннаго значила, что императрица извещала «братство св. Иоанна Тобольского», что настала пора освобождать государя, увезенного 26-го апреля.
Поезд узников был уже по ту сторону Уральского хребта.
Дома на досуге супруги Соловьевы и Марков занялись устройством сеансов ясновидения, и Матрена Григорьевна, впав в транс, отвечая на вопрос мужа - куда увезли тобольских узников, разсказала о доме, вокруг которого строится высокий забор. Тот, кто читал книгу Соколова, воспоминания Жильяра и Вильтона, помнит, что и сам Яковлев не знал, что ему придется оставить узников в Екатеринбурге. Он вез их в совершенно иное место. Только Войков и Сафаров, выполнявшие приказание левой руки председателя ВЦИК'а (правой он давал инструкции Яковлеву), готовили екатеринбургский областной исполком во главе с Белобородовым к задержанию поезда Яковлева в Екатеринбурге и дом Ипатьева, намеченный к помещению узников, окружали высоким дощатым забором.
Трудно верится в способность к ясновидению Матрены Григорьевны, за то есть много оснований предполагать осведомленность Соловьева в планах екатеринбургских палачей. Здесь мы безусловно имеем дело с явлением гипноза, способность к чему Соловьев развил за время пребывания в Адьяре (Индии) в школе Блавацкой и Олькотта именно в отделе изучения гипноза. Об этой своей способности влиять на слабую психику своей супруги, Соловьев сам говорит в дневнике, попавшем впоследствии в руки следственной власти:
«...она мне изменяет... Я могу заставить Мару не делать этого, могу заставить даже без ея ведома, но, Боже мой, как решусь, зная начало вещей...»
Почему же Соловьев сделал этот, выдавший его сеанс? На всякого мудреца довольно простоты, а этому «мудрецу» не было еще и 30 лет. Похвастаться же своими таинственными способностями заманчиво, особенно прикоснувшемуся немного к области этого таинственного.
22-го мая провезли через Тюмень царских детей. После этого Соловьев отправляет вслед за ними, уже ненужного ему и, наоборот, лишнего теперь корнета Маркова, едет в Тобольск, где встречается с о. Алексеем Васильевым и горничной Романовой (не только уцелевшей от разстрела, но и вышедшей впоследствии замуж за одного из приехавших из Петербурга большевицких комиссаров). В городе ходят слухи о найденных ими спрятанных или отданных кому-то на хранение царских драгоценностях.
Екатеринбургская трагедия совершилась. Соловьев, оказавшись за фронтом белых войск, начинает вести странную жизнь: переезжает из города в город по всей свободной от большевиков территории, начиная с Симбирска и кончая Владивостоком, подолгу нигде не оставаясь. Иногда он бывает и в Тобольске. Временами у него не бывало денег, потом он откуда-то доставал их и тогда жил широко.
Исполняя чьи-то директивы, Соловьев дает телеграмму во Владивосток своим друзьям: «Приготовьте каюты для детей»... Чьих? В Сибири у Соловьевых детей не было. Во Владивостоке начинают говорить, что семья Распутина спасла царских детей и вывезла их въ Японию. Москва пускает слух о бегстве кого-то из великих княжен... в Японию,- путь для самозванки готов.
Задачи Соловьева в Сибири кончены, и он стремится выбраться заграницу. Об этом часто упоминает в этот период в своем дневнике Матрена Григорьевна. Одна из причин их стремления заграницу - боязнь Соловьева быть мобилизованным белыми. Матрена Григорьевна пишет и об этом в дневнике:
13-го августа 1918 г. - «Всех офицеров забирают, боюсь как бы Борю не забрали, и он тоже боится этого...»
28-го сентября 1918 г. «...бедный, тяжело ему. Ведь его могут взять на войну, а он так боится всего этого»...
Соловьев едет с женой во Владивосток. Там грозный генерал Розанов. Соловьев с привычной ловкостью избегает военной службы и готовится к отъезду в Шанхай, куда в Русско-Азиатский банк у него есть два кредитных письма от «случайного знакомого в вагоне», как он показал на допросе у следователя Соколова. Этот «случайный знакомый» в своих письмах предлагает Русско-Азиатскому банку уплатить «в наилучшем размене» Соловьеву 15000 рублей и его жене 5000 рублей. Во Владивостоке, однако, счастье впервые изменяет Соловьеву. Здесь его арестовывают давно следившие за ним поручики Логинов и Мельник - теперь уже муж Татьяны Евгеньевны Боткиной, вывезший сюда из Тобольска свою жену и ея брата. Поручика Соловьева с женой и со всеми захваченными при них документами препровождают под конвоем из Владивостока в Читу - резиденцию атамана Семенова, где в это время находится следователь Соколов. Арестантов передают в руки следователя, и он помещает их в тюрьму.
С Соловьевым мы еще неоднократно встретимся в моих очерках. Сейчас попробуем сделать вывод из сказанного и понять причины и цели его работы в Сибири. Нет никакого сомнения в том, что Соловьев исполнял чьи-то приказания, за что и получал деньги,- как жалованье, так и наградные. В работе он не забывал себя и брал себе то, что ему доверялось. Соловьев передал в Тобольске императрице от имени Вырубовой 35000 рублей. В свое время очень известный банкир К.И. Ярошинский, финансировавший лазареты великих княжен Марии Николаевны и Анастасии Николаевны и бывший во время войны помощником коменданта личного санитарного поезда императрицы Александры Федоровны, показал на допросе следователя Соколова в Париже 4 сентября 1920 г., что он передал Вырубовой для отправки царской семье в период ея тобольского заключения - 175000 рублей. Вырубова деньги императрице пересылала только через поручика Соловьева - куда делись 140000?
Ярошинский категорически отказывается не только от своей связи с Соловьевым, но и от простого знакомства с ним и говорит, что не знает, через кого пересылала деньги Вырубова. Соловьев на допросе у следователя Соколова показал, что он был личным секретарем Ярошинского и получал от него жалованье. Матрена Григорьевна, вероятно, без ведения мужа, наивно ведшая дневник, записывает в нем 2-го марта 1918 года (в период пребывания Соловьевых в Петербурге в перерыве между двумя их поездками в Сибирь):
«Только что Боря ушел к Ерошкину... Я знаю сколько дал Боре денег Ерошкин, но он не хочет дать денег мне... Он считает, что его деньги - его, мои - тоже его...»
В Петербурге говорили, что Ярошинский был связан с Манасевичем-Мануйловым, кружком Вырубовой и его считали сторонником германской ориентации.
В период своего спасания от военной службы на освобожденной от большевиков территории Сибири, Соловьев явился, как я уже говорил выше, и в Тобольск. Там он встретился с одним офицером.Этот офицер, придя к нему, застал его в обществе трех неизвестных ему людей, один из которых обратил его внимание своим иностранным акцентом. Вся компания сильно подвыпила и шумно говорила о каких-то подготовках, поездках и т.п. Разставаясь, тоже подвыпивший Соловьев посоветовал этому офицеру уехать из Тобольска, т.к. в городе небезопасно. Через 5-6 дней Тобольск чуть не был захвачен взбунтовавшимися в военной тюрьме пленными красноармейцами, которых было более 2000 человек тогда как белый гарнизон состоял из 120 штыков.
Супруги Соловьевы уехали из Тобольска за два дня до этого. Как оказалось, три человека, пившие в доме Соловьева, были члены «шведской миссии», состоявшей из... немцев, кроме одного шведа, который, впрочем, по шведски не говорил.
Следствие знает случаи, когда о. Васильев, составлявший прежде совместно с Соловьевым «братство св. Иоанна Тобольского», не поладивший на почве дележа оставшихся в Тобольске на хранении царских драгоценностей, грозил донести белым властям на причастность Соловьева к германской разведке, и не сделал этого, вероятно, опасаясь его откровенности на следствии.
При аресте во Владивостоке у Соловьева захвачены четыре книги. Это - секретная разведка штаба Приамурского военного округа во владениях Китая и Японии. В этих книгах оказались карандашные пометки в тех местах, где освещаются отношения Китая к Германии.
Для следствия нет никакого сомнения в том, что Соловьев был германским проводом в Сибири, что он выполнял на белой территории определенные задания германского штаба, что он и в Тюмени выполнял определенный план. Но какой? Соловьев сознательно ввел в заблуждение монархические центры в России, уверив их в существовании около Тобольска основанной им организации, готовой явиться на спасение царской семьи. Убедил в ненужности и вредности всех попыток связаться с узниками, парализовав все-же возникавшие попытки, изолировав, таким образом, Тобольск от влияний извне. Он убедил императрицу довериться ему и не искать иных путей к спасению. Лучшим способом войти в доверие императрицы было участие в деле
спасения их семьи Распутина, - для этого Соловьев и женился на Матрене Распутиной, это и есть «начало вещей».
Нет ничего удивительного в том, что германский штаб, борясь на территории Сибири с военными группированиямн антантской ориентации, имел своих платных агентов, которые занимались устройством большевицких возстаний в тылу армии адмирала Колчака,- нас эта сторона деятельности Соловьева в Сибири интересует постольку, поскольку она доказывает оплачивавшуюся связь Соловьева с немцами; нас не интересует и его связь с большевиками: пути немцев так переплетались тогда с путями большевиков, что Соловьев, служа одним, неизбежно служил и другим. При его же небрезгливости в денежных делах, он естественно пользовался всеми представлявшимися ему источниками дохода. Гораздо интереснее и важнее другое: выяснить деятельность Соловьева в Тюмени, чтобы понять работу германского штаба по окружению государя
в Тобольске. Это поможет нам ответить на очень важный в историческом отношении вопрос: чего добивались немцы, изолировав государя от русских монархических организаций, а также, куда и зачем вез Яковлев государя и какое отношение к этому увозу имело германское императорское правительство.
Следствие, произведенное покойным Н.А. Соколовым, отвечает и на этот вопрос вдумчиво и осторожно.
П.Б.