У истоков советского бюрократизма
Интересная статья. Хотя у меня нет уверенности в выводах автора, к прочтению она, конечно, рекомендуется, как пример исследования первых партийно-советских трений в большевистском аппарате.
Надо будет еще найти А.В. Гоголевского, "Петроградский Совет в годы гражданской войны". Было там несколько страниц посвящено интересной дискуссии 1919 г. о том, кто кем руководит - партия Советами или наоборот? Решили, что первое.
Е. Икэда
(Токийский университет)
ФЕНОМЕН СОВЕТСКОГО БЮРОКРАТИЗМА В ГОДЫ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ
Процесс зарождения коммунистического бюрократизма вызывает особый интерес - и не только потому что мощная фигура бюрократа и громоздкий облик госаппарата навсегда вплелась в образ советского общества на всем протяжении его существования. Первые дискуссии о бюрократизме в большевистской партии рельефно выявили представления ее членов о том, каким должен быть "идеальный" коммунист, каким должно стать новое общество в целом. Через изучение процесса складывания бюрократизма можно уловить, как в постреволюционной социальной среде сталкивались друг с другом идеи и жизненные реалии [1]. Важно и то, что большевики познакомились с феноменом бюрократизма не просто в ходе создания нового государства, а в экстремальных условиях гражданской войны. Возникает вопрос: сколь существенным показалось им неожиданное для них явление, как они реагировали на него?
Лидеры РКП(б) заметили появление бюрократизма осенью 1918 г. [2] Это было время, когда положение на фронтах изменилось в пользу большевиков, что и дало им кратковременную возможность вглядеться в результаты проделанного. Одним из сигналов переключения внимания большевиков на самих себя стала статья Ленина "О характере наших газет", опубликованная в "Правде" 20 сентября. Он писал: "Чрезмерно уделяется место политической агитации на старые темы, - политической трескотне. Непомерно мало места уделяется строительству новой жизни, - фактам и фактам на этот счет" [3].
Вслед за тем более обстоятельно коснулся вопроса о бюрократизме Г.Е. Зиновьев. В статье «"Междуведомственные трения" и советская бюрократия», опубликованной в "Северной коммуне" 27 сентября, он подверг критике нескончаемые межведомственные дискуссии относительно пределов своей компетенции, возмутился практикой легкомысленных назначений людей на ответственные посты (Зиновьев здесь имел в виду факты неправильного поведения комиссаров по отношению к крестьянам), отметил тенденцию к неуклонному проникновению рутины и косности в ведомства. Зиновьев вовсе не считал единственными виновниками происходящего одних лишь старорежимных чиновников. "... И из наших собственных работников - отмечал он, - очень и очень многие стараются подражать старым чиновникам как раз в самых слабых их сторонах" [4]. Таким образом, уже тогда часть большевистских лидеров не сомневалась, что угрожающий новой власти бюрократизм имеет "собственное" происхождение.
Эта мысль стала более широко и активно высказываться после октября 1918 г. Этому способствовали обстоятельства более общего хара/356/ктера. В связи с началом революции в Германии руководство РКП(б) стало тут же перестраивать свою управленческую систему, дабы она соответствовала перспективам мировой революционной войны [5]. Вместе с тем необходимость реформирования управления диктовалась задачами привлечения на свою сторону массы "средних" слоев, включавших в себя деревенских середняков, кооперативных деятелей, всевозможных специалистов, рядовых или лояльных представителей меньшевиков, эсеров и более мелких партий [6].
Страницы большевистской прессы заполнились большим количеством статей и писем с критикой разного рода упущений и просчетов власти. Редакция "Известий В ЦИК" 24 октября объявила об открытии новой рубрики "Маленькие недостатки механизма". "Мы будем в нем указывать известные нам недочеты в работе советских органов и безжалостно разоблачать все злоупотребления, где бы таковые ни творились именем Советской власти" [7]. Н.И. Бухарин, ответственный редактор "Правды", писал в новогоднем номере газеты: "Сейчас чуть ли не половина статей и в советских и в партийных газетах посвящена критике советских организаций" [8].
Распространение самокритики отражало и тот факт, что основные контуры большевистского режима уже определились. Стали ясны явления и тенденции, которые вызывали ту или иную степень недовольства. Тот же Бухарин в другой своей статье писал, что "начавшаяся, часто жестокая, самокритика в рядах Советской власти отвечает новому периоду нашей революции, периоду перехода от разрушения старого и, так сказать, стратегического овладевания позициями противника к планомерному строительству новых отношений, к упорядочению того, что мы уже имеем, к системе общих норм" [9].
Вместе с тем самокритика была и средством утверждения официальной системы ценностей, с помощью которой большевистские лидеры консолидировали всю партию. Это подтверждается тем, что параллельно с самокритикой большевистские руководители, особенно на местах, энергично развернули чистку партийных организаций, приурочив ее к открытию партийного съезда [10]. Один из редакторов "Правды" Н.Л. Мещеряков 5 февраля 1919 г. открыл в связи с этим дискуссию, опубликовав статью "Пора начать чистку" [11]. Можно предположить, что и в процессе такого рода чистки лидеры большевиков стремились выработать некое подобие идеала как коммуниста, так и партии в целом, как образец для подражания.
VIII съезд партии, состоявшийся во второй половине марта 1919 г., принял в числе прочих и особое постановление "по организационному вопросу". Фактам бюрократизма среди большевиков там было дано следующее объяснение: "Многие из членов партии, поставленные на... государственную работу, в значительной степени отрываются от масс и заражаются бюрократизмом, что относится очень часто и ко многим рабочим, членам Советов". Вместе с тем в постановлении определялся и целый ряд мер, направленных против бюрократизма [12]. Таким образом, съезд можно признать важной вехой в развертывании большевистской самокритики. Месяцы с начала германской революции до VIII съезда /357/ партии стали функционально важным периодом в стабилизации большевистского режима. Это было время активного утверждения большевиками своих действий и идей.
Попробуем подробнее рассмотреть возникающие при этом типичные коллизии, связанные с вопросом о бюрократизме.
Большевикам казалось, что одним из важнейших способов преодоления чиновничье-бюрократического засилья может стать привлечение в государственный аппарат рабочих. И здесь возник вопрос: каких "рабочих" для этого использовать? В связи с этим небезыинтересна дискуссия на соединенном собрании исполкома Московского совета, пленума горсовнархоза и представителей президиумов районных советов, созванном 12 апреля 1919 г. На нем выступил П.Г. Смидович с докладом о взаимоотношениях ВСНХ и местных СНХ, в котором настаивал на усилении компетенции горсовнархоза за счет отделов Моссовета. Доклад резко критиковали двое московских работников. Максимов, в частности, отметил, что многие руководители комиссариатов "слишком увлекались ведомственной политикой и сделались настоящими бюрократами". Е.Н. Игнатов заявил: "Наблюдаемое сейчас отобрание целого ряда хозяйственных функций от Советов есть оттирание Совето[в] и тем самым отстранение рабочего класса от активной работы".
Эти высказывания представляют интерес, как выражение вполне сложившегося мнения части советских работников. Однако, на наш взгляд, не менее показательна и попытка опровержения, предпринятая А.И. Рыковым. "Или клевета, или невежество, когда говорят, что наша промышленность и управление ею строятся не на рабочих массах, - уверял он. - В Москве и в настоящее время непрерывно заседают съезды и конференции рабочих по организации промышленности... Политика же т.т. Максимова и Игнатова есть ведомственная политика, есть ведомственная политика Советов против других рабочих организаций, столь же компетентных в вопросах о хозяйственно-экономической жизни" [13].
Из этих прений видно, что для большевиков вопрос о бюрократизме был не только вопросом о конкретных методах его преодоления. Он был связан также с борьбой за монопольное право истолкования таких ключевых понятий, как "рабочие", "участие масс" и т.д. [14] И, как видим, в этой дискуссии обе стороны намеренно клеймили оппонента обвинениями в "ведомственной политике", в перечень ключевых, но не имеющих определенного истолкования понятий неизбежно включался и "бюрократизм".
Разумеется, вопрос о бюрократизме нельзя свести просто к выработке тех или иных позитивных или негативных терминологических рядов, своего рода "внутреннего" языка власти, без которого она не может функционировать. Для повседневной работы госаппарата действительно были характерны такие явления, как параллелизм деятельности умножающихся ведомств, формализм в их работе и т.д. Все это было связано с различными факторами: стихийным разрушением старого аппарата и импровизационным созданием нового в первые месяцы большевистского правления, последующим стремлением неопытной в управленческом отношении партии поставить под свой контроль основные узлы экономической и общественной жизни страны. Сказывалась углуб/358/ляющаяся разруха в экономике, в значительной степени усиливаемая антирыночной политикой самих большевиков. Сложившиеся условия порождали инерцию и безынициативность в среде управленцев. Можно сказать, что действие и идеология большевиков сыграли большую роль в зарождении "бюрократизма".
Далее, среди явлений, названных большевиками "бюрократизмом", было и то, что непосредственно отражало их идеологию, образ и стиль действия. Поскольку партия в советском обществе стояла над управленческим аппаратом, пыталась контролировать его и одновременно в лице своих отдельных членов действовала внутри него, точно и четко определить функцию и компетенцию каждого органа и отдельного работника было весьма трудно, подчас невозможно.
Особенно сложное положение возникало в случаях, когда вопрос касался "политической" сферы жизни - здесь грань между "партийным" и "профессиональным" долгом, а следовательно и пределами ответственности и компетенции каждого работника в тех или иных госучреждениях становилась еще более неопределенной. В принципе каждый большевик, как член господствующей политической партии, оценивающей общество как цельную социально-политическую систему и претендующей на всеохватывающее руководство ею, должен был усматривать в любом вопросе "высокое" политическое содержание и относиться к нему, как "своему". В условиях "тотальных" войны и разрухи все происходящее тем более казалось делом политическим, т.е. "партийным". Показательны слова наркома здравоохранения Н.А. Семашко, относящиеся к началу февраля 1919 г. "Условия для распространения эпидемии - это экзамен для социального строя; всякая эпидемия - это преимущественно заболевание бедноты, и поэтому не может быть правильной борьбы с эпидемиями при строе эксплуатации" [15]. Получается, что вопрос социальной гигиены и медицины становился вопросом политическим, входящим в непосредственную компетенцию каждого члена партии.
Данная ситуация порождала весьма острые коллизии, обусловленные нечеткостью пределов компетенции каждого учреждения. Так, 26 января 1919 г. на заседании исполкома Моссовета член коллегии Московской чрезвычайной комиссии Б.А. Бреслав сообщил, что коллегия МЧК приговорила одного работника районного продовольственного отдела к расстрелу за взяточничество, но в ответ на это решение стал "поступать ряд заявлений от различных учреждений и лиц о пересмотре этого решения". Бреслав предложил исполкому Моссовета признать действия МЧК правильными.
В ответ члены исполкома решительно выступили против приговора. Один из них, И.В. Цивцивадзе, ссылался на неубедительность материалов следствия, малозначительность проступка, а также на то, что представители Московского Революционного трибунала всегда настаивали на том, что "М.Ч.К. не должна выносить внесудебных приговоров". Но вопрос касался не только пределов компетенции МЧК и Революционного трибунала. Выступивший вслед за тем Белорусов, никак не объясняя своей позиции по приговору, сказал: "...По заявлению т. Бреслава, как только был вынесен приговор, как появились ходатаи; то же самое про/359/исходит и в других Отделах; на всякие действия М.Ч.К. и на действия других Отделов надлежит жаловаться в Моск. Совет, в работу же органов Моск. Совета никто не должен вмешиваться помимо Моск. Совета".
Из его слов ясно, что вопрос касался и компетенции Моссовета. В данном случае члены исполкома Моссовета настаивали на его ведомственном верховенстве. М.И. Рогов, потребовав отмены приговора, заявил: "Народный Комиссар Внутренних Дел т. Петровский считает, что приговоры М.Ч.К. должны утверждаться Исполнительным Комитетом". Но, имея в виду сложившиеся правила работы, чекисты тоже могли отстаивать компетентность своего органа. Член коллегии МЧК С.А. Мессинг сказал: "Если мы не имеем права приговаривать к высшей мере наказания, то нас следует и за прежние смертные приговоры предать суду". А Бреслав в заключительном слове настаивал на самостоятельности своего органа: "Если по каждому делу входить в Исп. Комитет, то тогда Исполнительн. Комитет должен превратиться в М.Ч.К." [16]
Спрашивается, каковы вообще должны быть пределы компетенции советов в советском государстве, где господствующую роль играет партия? Этот вопрос имел принципиальное значение, причем он чрезвычайно усложнял любые управленческие споры. В ранний период советской республики этот вопрос так и не был выяснен. И хотя VIII съезд партии принял постановление "по организационному вопросу", где рассмотрел взаимоотношения между партией и советами [17], этот вопрос так и оставался фактором, еще более усложнявшим и практическое разграничение компетенции тех или иных органов, и споры вокруг "бюрократизма". Партийные комитеты пытались истолковать это положение в свою пользу. Показательно, что в той же дискуссии по приговору МЧК секретарь Московского комитета (МК) партии В.М. Загорский осудил позицию членов исполкома. Упомянув постановление МК о временной приостановке приговора, он сказал: "Указывая, что М.Ч.К. непосредственно подчинен Ис-полн. Комитету, т.т. встают на путь бюрократизма. Они постоянно говорят о связи с партийными организациями, а на деле протестуют. В данном случае дело идет не об отмене, а о приостановке исполнения приговора" [18].
Для Загорского бюрократизм означал не просто склонность к формализму, но и пренебрежительное отношение к мнению партийной организации, точнее ее руководства (в данном случае МК). Эту точку зрения - весьма характерную для методов партийной борьбы с бюрократизмом - он высказывал не один раз. 12 апреля на заседании МК обсуждался вопрос о довыборах в президиум Моссовета. Загорский сообщил, что хотя МК уже выбрал кандидатов в президиум, бюро фракции Моссовета на заседании Исполкома проводит свой список. Дальнейшее развитие событий он прокомментировал следующим образом: "М. К-т предложил это аннулировать. Этот вопрос был поставлен на заседании Исполкома и не был разрешен под предлогом, что из М. К-та не было получено письменного заявления. В нашей Исп. К-сии [Исполнительной комиссии МК] обсуждался этот вопрос и было решено протестовать против такого формализма и бумажной волокиты" [19].
Но вопрос никак не ограничился "формализмом" и "волокитой" со стороны исполкома Моссовета. Дело касалось урегулирования взаимо/360/отношений между партийными комитетами и советскими органами или, точнее, фракциями внутри последних. Весьма показателен ход обсуждения этого вопроса на заседании МК 22 мая в связи с перевыборами исполкома [20]. Загорский сделал информационный доклад о заседании фракции пленума Моссовета, где на обсуждение выносился вопрос о кандидатах в члены исполкома. И тут обнаружилось, что, по словам Загорского, вопреки предложению МК, новые кандидаты "из Районов были провалены, никакого обновления Исп. Кома перевыборы не дали". Хуже того, констатировал Загорский, "туда прошли такие люди, против которых М.К. определенно высказался". Получалось, что партийная фракция Совета, исходя из каких-то собственных соображений, проигнорировала решение своего вышестоящего органа.
Последовала весьма острая, но неоднозначная реакция. Мышкин настаивал на полном подчинении фракции партийному комитету: "М.К. выработал список кандидатов, и фракция должна была его принять. А она этого не сделала, выставила своих кандидатов, в числе их явно негодных М.К. Радзивилова и др. Это недопустимо, это больше чем неподчинение партийной дисциплине. Это есть объявление независимости". Ривлин выразил несколько иное мнение: "Мышкин ставит вопрос совершенно неправильно. Мы предлагаем свой список фракции, но нигде не сказано, что она должна его принять безоговорочно. Она может выставлять и своих кандидатов (...) Но в данном случае было другое. Партия определенно сказала, что за этих товарищей она поручиться не может и, несмотря на это, фракция все-таки их проводит. Это, конечно, неправильно".
Г.Я. Беленький, пытаясь выявить корни конфликта, произнес следующее: "Вопрос о взаимоотношениях между партийными Комитетами и фракциями ставится не только у нас [,] а везде. Он поднимается и на Западе, где парламентские фракции часто перестают считаться с партийными Комитетами. Причина этого и там и здесь у нас одна и та же. Члены фракции слишком оторваны от массы и образуют так называемую рабочую бюрократию. Бороться с этим можно только одним путем - передвижкой (...) поэтому списки из Районов должны быть неприкосновенны". Это выступление показывает стремление большевистских лидеров сравнить вставшие перед ними вопросы с опытом Европы. В то же время в его словах отчетливо видна и другая тенденция, характерная для части партийных лидеров - во имя преодоления "фракционного" бюрократизма рекомендовать установить партийно-административный диктат. В перспективе именно такая точка зрения в советском обществе возобладала. Но на данной стадии его развития ее утверждение сулило новую волну словопрений.
Поскольку "бюрократия" и "бюрократизм" оставались неопределенными понятиями, относящимся скорее к сфере негативных образов или жупелов революционного властвования, советские работники с равным успехом могли использовать эти термины против партийных комитетских лидеров. Действительно, член президиума Моссовета В.М. Лихачев, возражая Беленькому, заявил, что "не надо забывать, что и на Западе и в России существует также партийная бюрократия". Далее он отметил: "Нельзя забывать, что Московский Совет есть орган власти, а /361/ потому и фракция его имеет большое государственное значение. Нельзя с ней обращаться как с незначительной ячейкой" [21].
Дело в том, что не только место советов, но и партийных комитетов в большевистском государстве в принципе тоже не могло быть четко определено в чисто управленческих терминах. Оставалось лишь заключить, как это сделал Цихон: "У нас получаются какие-то 2 линии поведения: линия фракции и линия М.К. Это недопустимо. У нас должна быть одна линия [,] линия коммунистической партии". Хотя он критиковал "оторванность" и "бюрократизм" членов исполкома, его речь показала, что "партия" и партийные комитеты в тогдашних представлениях коммунистов - понятия вовсе не всегда однопорядковые. Фактически ему пришлось заговорить о неопределенности положения самих партийных комитетов в "партийном" государстве [22].
В тогдашних условиях выход из положения попытались найти на путях "партийной демократии". В конечном счете заседание приняло решение созвать 28 мая общегородскую конференцию и "поставить там во всей широте вопрос о взаимоотношениях между партией и Советом". Намерение большинства членов МК настоять на своем верховенстве над Советом и его большевистской фракцией нашло отражение, в числе прочих, в следующем решении: "Выразить порицание товарищам, выставлявшим на фракции Пленума кандидатуры, отведенные М.К., а также тем, которые эти кандидатуры поддерживали".
Однако МК так и не смог провести запланированной общегородской конференции. На следующий день после заседания МК, 23 мая, состоялось заседание оргбюро ЦК с московскими работниками. Здесь постановление МК о созыве общегородской конференции "по вопросу конфликта между фракцией Совета и Московским Комитетом" было отменено, а возникшее разногласие решено было рассмотреть на заседании оргбюро [23]. Получалось, что уже в то время обнаружилась тенденция к передаче конфликтных внутрипартийных вопросов в высшие инстанции. О дальнейшем решении центра в кратком докладе на заседании МК от 28 мая проинформировал Цихон. "В общем почти целиком прошел наш список, затем этот список был принят на фракции" [24], - довольно скупо заявил он.
Создается впечатление, что от принятого наверху решения не получил удовлетворения никто - ни МК, ни большевистская фракция Моссовета, ни советский орган в целом. Возникала любопытнейшая коллизия: "борьба с бюрократизмом" могла обернуться лишь растущим диктатом и над партией, и над Советами, и над обществом в целом. Психологически это означало неизбежный рост пассивности управленцев на всех партийно-административных уровнях.
Итак, появление бюрократизма в годы гражданской войны оказалось органически связано с самим характером большевистского господства в советском обществе. Именно поэтому вопрос о бюрократизме всегда затрагивал такие основополагающие проблемы функционирования большевистского режима, как взаимоотношения между членами партийных комитетов и остальными членами партии, противостояние "партии" и партийных организаций, не говоря уже о месте и роли партии в обществе /362/ в целом. В перспективе наиболее реальный выход из "болота" бюрократизма представлялся двояким: либо харизматическое лидерство, либо мертвящее господство номенклатуры. То и другое не могло одновременно обеспечить для системы и динамику, и функциональную устойчивость.
1. Попытки анализа большевистского бюрократизма в годы гражданской войны уже предпринимались, некоторые из них представляются плодотворными. См.: Remington T.F. Building Socialism in Bolshevik Russia: Ideology and Industrial Organization 1917-1921. University of Pittsburgh Press, 1984. P. 147-155.
2. Дискуссия между левыми коммунистами и большинством ЦК РКП(б) весной 1918 г. можно считать предысторией дискуссии о бюрократизме осенью этого года. Но позиция левых коммунистов была связана со стихийными анархическими волнениями 1917 г., в то же время она отразила, как мы увидим ниже, совсем иное обстоятельство. О позиции левых коммунистов см.: Тезисы о текущем моменте // Коммунист. 1918. № 1. С. 4-9.
3. Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 37. С. 89. См.: Нарымский П. Газета прежде и теперь // Северная коммуна. Вечернее прибавление к № 117. 1918. 30 сент.
4. Северная коммуна. 1918. 27 сент.
5. См., например: Съезд отделов управления Советов Союза Коммун Северной области // Северная коммуна. 1918. 18 окт. О влиянии начала революции в Германии на процесс упорядочения и централизации госаппарата в Советской России особое внимание обратил японский историк Н. Исии. См.: Исаи Н. Бунмэй то ситэ но сорэн (Советский социализм как цивилизация). Токио, 1995. С. 105-106.
6. О стремлении большевистских лидеров привлечь на свою сторону массы "средних" слоев см., например: Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 37. С. 207-233.
7. Известия ВЦИК. 1918. 24 окт. Кстати, первая строка объявления - "Скоро мы отпразднуем годичный юбилей Советской Республики" - свидетельствует, что годовщина Октябрьской революции также могла подтолкнуть большевиков к критической оценке сделанного за истекший год.
8. Бухарин И. "Критика оружия" и "оружие критики" // Правда. 1919. 1 янв. О положении Бухарина в партии см.: Известия ЦК КПСС. 1989. № 6. С. 158.
9. Бухарин Н. Необходимый шаг вперед // Правда. 1919. 5 янв.
10. См., например: Чистка партии // Красная газета. 1919. 6 марта.
11. О положении Мещерякова в партии см.: Известия ЦК КПСС. 1989. № 6. С. 158.
12. Восьмой съезд РКП(б). Март 1919 года. Протоколы. М., 1959. С. 423-424.
13. Государственный архив Московской области. Ф. 66. Оп. 19. Д. 67. Л. 4-9 (Далее: ГА МО). О деятельности московских большевиков в годы гражданской войны см.: Sakwa R. Soviet Communists in Power: A Study of Moscow during the Civil War, 1918-21. St. Martin's Press, 1988.
14. О произвольном характере терминологии деятелей российской революции см.: Kotkin S. "One Hand Clapping": Russian Workers and 1917 // Labor History. Vol. 32. 1991. № 4.
15. Доклад на заседании исполкома Моссовета от 1 февр. 1919 г. // ГАМО. Ф. 66. Оп. 19. Д. 67. Л. 61.
16. Там же. Л. 35, 38-43.
17. Восьмой съезд РКП(б). С. 428-129.
18. ГАМО. Ф. 66. Оп. 19. Д. 67. Л. 42. О положении Загорского в партии см.: Центральный архив общественных движений Москвы. Ф. 3. Oп. 1. Д. 21. Л. 77 (Далее: ЦАОДМ); Думова Н.Г. Секретарь МК: Повесть о В.М. Загорском. М., 1966. С. 99.
19. ЦАОДМ. Ф. 3. On. 1. Д. 100. Л. 63.
20. О дальнейшем ходе дискуссий на этом заседании см.: ЦАОДМ. Ф. 3. On. 1. Д. 100. Л. 93-95.
21. О положении Лихачева в партии см.: ГАМО. Ф. 66. Оп. 19. Д. 67. Л. 288, 289.
22. Вопрос о месте партийных организаций и вообще партии в советском обществе 30-х годов - одна из главных тем книги Стивена Коткина. Kotkin S. Magnetic Mountain: Stalinism as a Civilization. University of California Press, 1995.
23. Российский государственный архив социально-политической истории. Ф. 17. Оп. 112. Д. 4. Л. 77.
24. ЦАОДМ. Ф. 3. Oп. 1. Д. 100. Л. 98, 102об.
Академик П.В.Волобуев. Неопубликованные работы. Воспоминания. Статьи. М., 2000. С. 356-363
Надо будет еще найти А.В. Гоголевского, "Петроградский Совет в годы гражданской войны". Было там несколько страниц посвящено интересной дискуссии 1919 г. о том, кто кем руководит - партия Советами или наоборот? Решили, что первое.
Е. Икэда
(Токийский университет)
ФЕНОМЕН СОВЕТСКОГО БЮРОКРАТИЗМА В ГОДЫ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ
Процесс зарождения коммунистического бюрократизма вызывает особый интерес - и не только потому что мощная фигура бюрократа и громоздкий облик госаппарата навсегда вплелась в образ советского общества на всем протяжении его существования. Первые дискуссии о бюрократизме в большевистской партии рельефно выявили представления ее членов о том, каким должен быть "идеальный" коммунист, каким должно стать новое общество в целом. Через изучение процесса складывания бюрократизма можно уловить, как в постреволюционной социальной среде сталкивались друг с другом идеи и жизненные реалии [1]. Важно и то, что большевики познакомились с феноменом бюрократизма не просто в ходе создания нового государства, а в экстремальных условиях гражданской войны. Возникает вопрос: сколь существенным показалось им неожиданное для них явление, как они реагировали на него?
Лидеры РКП(б) заметили появление бюрократизма осенью 1918 г. [2] Это было время, когда положение на фронтах изменилось в пользу большевиков, что и дало им кратковременную возможность вглядеться в результаты проделанного. Одним из сигналов переключения внимания большевиков на самих себя стала статья Ленина "О характере наших газет", опубликованная в "Правде" 20 сентября. Он писал: "Чрезмерно уделяется место политической агитации на старые темы, - политической трескотне. Непомерно мало места уделяется строительству новой жизни, - фактам и фактам на этот счет" [3].
Вслед за тем более обстоятельно коснулся вопроса о бюрократизме Г.Е. Зиновьев. В статье «"Междуведомственные трения" и советская бюрократия», опубликованной в "Северной коммуне" 27 сентября, он подверг критике нескончаемые межведомственные дискуссии относительно пределов своей компетенции, возмутился практикой легкомысленных назначений людей на ответственные посты (Зиновьев здесь имел в виду факты неправильного поведения комиссаров по отношению к крестьянам), отметил тенденцию к неуклонному проникновению рутины и косности в ведомства. Зиновьев вовсе не считал единственными виновниками происходящего одних лишь старорежимных чиновников. "... И из наших собственных работников - отмечал он, - очень и очень многие стараются подражать старым чиновникам как раз в самых слабых их сторонах" [4]. Таким образом, уже тогда часть большевистских лидеров не сомневалась, что угрожающий новой власти бюрократизм имеет "собственное" происхождение.
Эта мысль стала более широко и активно высказываться после октября 1918 г. Этому способствовали обстоятельства более общего хара/356/ктера. В связи с началом революции в Германии руководство РКП(б) стало тут же перестраивать свою управленческую систему, дабы она соответствовала перспективам мировой революционной войны [5]. Вместе с тем необходимость реформирования управления диктовалась задачами привлечения на свою сторону массы "средних" слоев, включавших в себя деревенских середняков, кооперативных деятелей, всевозможных специалистов, рядовых или лояльных представителей меньшевиков, эсеров и более мелких партий [6].
Страницы большевистской прессы заполнились большим количеством статей и писем с критикой разного рода упущений и просчетов власти. Редакция "Известий В ЦИК" 24 октября объявила об открытии новой рубрики "Маленькие недостатки механизма". "Мы будем в нем указывать известные нам недочеты в работе советских органов и безжалостно разоблачать все злоупотребления, где бы таковые ни творились именем Советской власти" [7]. Н.И. Бухарин, ответственный редактор "Правды", писал в новогоднем номере газеты: "Сейчас чуть ли не половина статей и в советских и в партийных газетах посвящена критике советских организаций" [8].
Распространение самокритики отражало и тот факт, что основные контуры большевистского режима уже определились. Стали ясны явления и тенденции, которые вызывали ту или иную степень недовольства. Тот же Бухарин в другой своей статье писал, что "начавшаяся, часто жестокая, самокритика в рядах Советской власти отвечает новому периоду нашей революции, периоду перехода от разрушения старого и, так сказать, стратегического овладевания позициями противника к планомерному строительству новых отношений, к упорядочению того, что мы уже имеем, к системе общих норм" [9].
Вместе с тем самокритика была и средством утверждения официальной системы ценностей, с помощью которой большевистские лидеры консолидировали всю партию. Это подтверждается тем, что параллельно с самокритикой большевистские руководители, особенно на местах, энергично развернули чистку партийных организаций, приурочив ее к открытию партийного съезда [10]. Один из редакторов "Правды" Н.Л. Мещеряков 5 февраля 1919 г. открыл в связи с этим дискуссию, опубликовав статью "Пора начать чистку" [11]. Можно предположить, что и в процессе такого рода чистки лидеры большевиков стремились выработать некое подобие идеала как коммуниста, так и партии в целом, как образец для подражания.
VIII съезд партии, состоявшийся во второй половине марта 1919 г., принял в числе прочих и особое постановление "по организационному вопросу". Фактам бюрократизма среди большевиков там было дано следующее объяснение: "Многие из членов партии, поставленные на... государственную работу, в значительной степени отрываются от масс и заражаются бюрократизмом, что относится очень часто и ко многим рабочим, членам Советов". Вместе с тем в постановлении определялся и целый ряд мер, направленных против бюрократизма [12]. Таким образом, съезд можно признать важной вехой в развертывании большевистской самокритики. Месяцы с начала германской революции до VIII съезда /357/ партии стали функционально важным периодом в стабилизации большевистского режима. Это было время активного утверждения большевиками своих действий и идей.
Попробуем подробнее рассмотреть возникающие при этом типичные коллизии, связанные с вопросом о бюрократизме.
Большевикам казалось, что одним из важнейших способов преодоления чиновничье-бюрократического засилья может стать привлечение в государственный аппарат рабочих. И здесь возник вопрос: каких "рабочих" для этого использовать? В связи с этим небезыинтересна дискуссия на соединенном собрании исполкома Московского совета, пленума горсовнархоза и представителей президиумов районных советов, созванном 12 апреля 1919 г. На нем выступил П.Г. Смидович с докладом о взаимоотношениях ВСНХ и местных СНХ, в котором настаивал на усилении компетенции горсовнархоза за счет отделов Моссовета. Доклад резко критиковали двое московских работников. Максимов, в частности, отметил, что многие руководители комиссариатов "слишком увлекались ведомственной политикой и сделались настоящими бюрократами". Е.Н. Игнатов заявил: "Наблюдаемое сейчас отобрание целого ряда хозяйственных функций от Советов есть оттирание Совето[в] и тем самым отстранение рабочего класса от активной работы".
Эти высказывания представляют интерес, как выражение вполне сложившегося мнения части советских работников. Однако, на наш взгляд, не менее показательна и попытка опровержения, предпринятая А.И. Рыковым. "Или клевета, или невежество, когда говорят, что наша промышленность и управление ею строятся не на рабочих массах, - уверял он. - В Москве и в настоящее время непрерывно заседают съезды и конференции рабочих по организации промышленности... Политика же т.т. Максимова и Игнатова есть ведомственная политика, есть ведомственная политика Советов против других рабочих организаций, столь же компетентных в вопросах о хозяйственно-экономической жизни" [13].
Из этих прений видно, что для большевиков вопрос о бюрократизме был не только вопросом о конкретных методах его преодоления. Он был связан также с борьбой за монопольное право истолкования таких ключевых понятий, как "рабочие", "участие масс" и т.д. [14] И, как видим, в этой дискуссии обе стороны намеренно клеймили оппонента обвинениями в "ведомственной политике", в перечень ключевых, но не имеющих определенного истолкования понятий неизбежно включался и "бюрократизм".
Разумеется, вопрос о бюрократизме нельзя свести просто к выработке тех или иных позитивных или негативных терминологических рядов, своего рода "внутреннего" языка власти, без которого она не может функционировать. Для повседневной работы госаппарата действительно были характерны такие явления, как параллелизм деятельности умножающихся ведомств, формализм в их работе и т.д. Все это было связано с различными факторами: стихийным разрушением старого аппарата и импровизационным созданием нового в первые месяцы большевистского правления, последующим стремлением неопытной в управленческом отношении партии поставить под свой контроль основные узлы экономической и общественной жизни страны. Сказывалась углуб/358/ляющаяся разруха в экономике, в значительной степени усиливаемая антирыночной политикой самих большевиков. Сложившиеся условия порождали инерцию и безынициативность в среде управленцев. Можно сказать, что действие и идеология большевиков сыграли большую роль в зарождении "бюрократизма".
Далее, среди явлений, названных большевиками "бюрократизмом", было и то, что непосредственно отражало их идеологию, образ и стиль действия. Поскольку партия в советском обществе стояла над управленческим аппаратом, пыталась контролировать его и одновременно в лице своих отдельных членов действовала внутри него, точно и четко определить функцию и компетенцию каждого органа и отдельного работника было весьма трудно, подчас невозможно.
Особенно сложное положение возникало в случаях, когда вопрос касался "политической" сферы жизни - здесь грань между "партийным" и "профессиональным" долгом, а следовательно и пределами ответственности и компетенции каждого работника в тех или иных госучреждениях становилась еще более неопределенной. В принципе каждый большевик, как член господствующей политической партии, оценивающей общество как цельную социально-политическую систему и претендующей на всеохватывающее руководство ею, должен был усматривать в любом вопросе "высокое" политическое содержание и относиться к нему, как "своему". В условиях "тотальных" войны и разрухи все происходящее тем более казалось делом политическим, т.е. "партийным". Показательны слова наркома здравоохранения Н.А. Семашко, относящиеся к началу февраля 1919 г. "Условия для распространения эпидемии - это экзамен для социального строя; всякая эпидемия - это преимущественно заболевание бедноты, и поэтому не может быть правильной борьбы с эпидемиями при строе эксплуатации" [15]. Получается, что вопрос социальной гигиены и медицины становился вопросом политическим, входящим в непосредственную компетенцию каждого члена партии.
Данная ситуация порождала весьма острые коллизии, обусловленные нечеткостью пределов компетенции каждого учреждения. Так, 26 января 1919 г. на заседании исполкома Моссовета член коллегии Московской чрезвычайной комиссии Б.А. Бреслав сообщил, что коллегия МЧК приговорила одного работника районного продовольственного отдела к расстрелу за взяточничество, но в ответ на это решение стал "поступать ряд заявлений от различных учреждений и лиц о пересмотре этого решения". Бреслав предложил исполкому Моссовета признать действия МЧК правильными.
В ответ члены исполкома решительно выступили против приговора. Один из них, И.В. Цивцивадзе, ссылался на неубедительность материалов следствия, малозначительность проступка, а также на то, что представители Московского Революционного трибунала всегда настаивали на том, что "М.Ч.К. не должна выносить внесудебных приговоров". Но вопрос касался не только пределов компетенции МЧК и Революционного трибунала. Выступивший вслед за тем Белорусов, никак не объясняя своей позиции по приговору, сказал: "...По заявлению т. Бреслава, как только был вынесен приговор, как появились ходатаи; то же самое про/359/исходит и в других Отделах; на всякие действия М.Ч.К. и на действия других Отделов надлежит жаловаться в Моск. Совет, в работу же органов Моск. Совета никто не должен вмешиваться помимо Моск. Совета".
Из его слов ясно, что вопрос касался и компетенции Моссовета. В данном случае члены исполкома Моссовета настаивали на его ведомственном верховенстве. М.И. Рогов, потребовав отмены приговора, заявил: "Народный Комиссар Внутренних Дел т. Петровский считает, что приговоры М.Ч.К. должны утверждаться Исполнительным Комитетом". Но, имея в виду сложившиеся правила работы, чекисты тоже могли отстаивать компетентность своего органа. Член коллегии МЧК С.А. Мессинг сказал: "Если мы не имеем права приговаривать к высшей мере наказания, то нас следует и за прежние смертные приговоры предать суду". А Бреслав в заключительном слове настаивал на самостоятельности своего органа: "Если по каждому делу входить в Исп. Комитет, то тогда Исполнительн. Комитет должен превратиться в М.Ч.К." [16]
Спрашивается, каковы вообще должны быть пределы компетенции советов в советском государстве, где господствующую роль играет партия? Этот вопрос имел принципиальное значение, причем он чрезвычайно усложнял любые управленческие споры. В ранний период советской республики этот вопрос так и не был выяснен. И хотя VIII съезд партии принял постановление "по организационному вопросу", где рассмотрел взаимоотношения между партией и советами [17], этот вопрос так и оставался фактором, еще более усложнявшим и практическое разграничение компетенции тех или иных органов, и споры вокруг "бюрократизма". Партийные комитеты пытались истолковать это положение в свою пользу. Показательно, что в той же дискуссии по приговору МЧК секретарь Московского комитета (МК) партии В.М. Загорский осудил позицию членов исполкома. Упомянув постановление МК о временной приостановке приговора, он сказал: "Указывая, что М.Ч.К. непосредственно подчинен Ис-полн. Комитету, т.т. встают на путь бюрократизма. Они постоянно говорят о связи с партийными организациями, а на деле протестуют. В данном случае дело идет не об отмене, а о приостановке исполнения приговора" [18].
Для Загорского бюрократизм означал не просто склонность к формализму, но и пренебрежительное отношение к мнению партийной организации, точнее ее руководства (в данном случае МК). Эту точку зрения - весьма характерную для методов партийной борьбы с бюрократизмом - он высказывал не один раз. 12 апреля на заседании МК обсуждался вопрос о довыборах в президиум Моссовета. Загорский сообщил, что хотя МК уже выбрал кандидатов в президиум, бюро фракции Моссовета на заседании Исполкома проводит свой список. Дальнейшее развитие событий он прокомментировал следующим образом: "М. К-т предложил это аннулировать. Этот вопрос был поставлен на заседании Исполкома и не был разрешен под предлогом, что из М. К-та не было получено письменного заявления. В нашей Исп. К-сии [Исполнительной комиссии МК] обсуждался этот вопрос и было решено протестовать против такого формализма и бумажной волокиты" [19].
Но вопрос никак не ограничился "формализмом" и "волокитой" со стороны исполкома Моссовета. Дело касалось урегулирования взаимо/360/отношений между партийными комитетами и советскими органами или, точнее, фракциями внутри последних. Весьма показателен ход обсуждения этого вопроса на заседании МК 22 мая в связи с перевыборами исполкома [20]. Загорский сделал информационный доклад о заседании фракции пленума Моссовета, где на обсуждение выносился вопрос о кандидатах в члены исполкома. И тут обнаружилось, что, по словам Загорского, вопреки предложению МК, новые кандидаты "из Районов были провалены, никакого обновления Исп. Кома перевыборы не дали". Хуже того, констатировал Загорский, "туда прошли такие люди, против которых М.К. определенно высказался". Получалось, что партийная фракция Совета, исходя из каких-то собственных соображений, проигнорировала решение своего вышестоящего органа.
Последовала весьма острая, но неоднозначная реакция. Мышкин настаивал на полном подчинении фракции партийному комитету: "М.К. выработал список кандидатов, и фракция должна была его принять. А она этого не сделала, выставила своих кандидатов, в числе их явно негодных М.К. Радзивилова и др. Это недопустимо, это больше чем неподчинение партийной дисциплине. Это есть объявление независимости". Ривлин выразил несколько иное мнение: "Мышкин ставит вопрос совершенно неправильно. Мы предлагаем свой список фракции, но нигде не сказано, что она должна его принять безоговорочно. Она может выставлять и своих кандидатов (...) Но в данном случае было другое. Партия определенно сказала, что за этих товарищей она поручиться не может и, несмотря на это, фракция все-таки их проводит. Это, конечно, неправильно".
Г.Я. Беленький, пытаясь выявить корни конфликта, произнес следующее: "Вопрос о взаимоотношениях между партийными Комитетами и фракциями ставится не только у нас [,] а везде. Он поднимается и на Западе, где парламентские фракции часто перестают считаться с партийными Комитетами. Причина этого и там и здесь у нас одна и та же. Члены фракции слишком оторваны от массы и образуют так называемую рабочую бюрократию. Бороться с этим можно только одним путем - передвижкой (...) поэтому списки из Районов должны быть неприкосновенны". Это выступление показывает стремление большевистских лидеров сравнить вставшие перед ними вопросы с опытом Европы. В то же время в его словах отчетливо видна и другая тенденция, характерная для части партийных лидеров - во имя преодоления "фракционного" бюрократизма рекомендовать установить партийно-административный диктат. В перспективе именно такая точка зрения в советском обществе возобладала. Но на данной стадии его развития ее утверждение сулило новую волну словопрений.
Поскольку "бюрократия" и "бюрократизм" оставались неопределенными понятиями, относящимся скорее к сфере негативных образов или жупелов революционного властвования, советские работники с равным успехом могли использовать эти термины против партийных комитетских лидеров. Действительно, член президиума Моссовета В.М. Лихачев, возражая Беленькому, заявил, что "не надо забывать, что и на Западе и в России существует также партийная бюрократия". Далее он отметил: "Нельзя забывать, что Московский Совет есть орган власти, а /361/ потому и фракция его имеет большое государственное значение. Нельзя с ней обращаться как с незначительной ячейкой" [21].
Дело в том, что не только место советов, но и партийных комитетов в большевистском государстве в принципе тоже не могло быть четко определено в чисто управленческих терминах. Оставалось лишь заключить, как это сделал Цихон: "У нас получаются какие-то 2 линии поведения: линия фракции и линия М.К. Это недопустимо. У нас должна быть одна линия [,] линия коммунистической партии". Хотя он критиковал "оторванность" и "бюрократизм" членов исполкома, его речь показала, что "партия" и партийные комитеты в тогдашних представлениях коммунистов - понятия вовсе не всегда однопорядковые. Фактически ему пришлось заговорить о неопределенности положения самих партийных комитетов в "партийном" государстве [22].
В тогдашних условиях выход из положения попытались найти на путях "партийной демократии". В конечном счете заседание приняло решение созвать 28 мая общегородскую конференцию и "поставить там во всей широте вопрос о взаимоотношениях между партией и Советом". Намерение большинства членов МК настоять на своем верховенстве над Советом и его большевистской фракцией нашло отражение, в числе прочих, в следующем решении: "Выразить порицание товарищам, выставлявшим на фракции Пленума кандидатуры, отведенные М.К., а также тем, которые эти кандидатуры поддерживали".
Однако МК так и не смог провести запланированной общегородской конференции. На следующий день после заседания МК, 23 мая, состоялось заседание оргбюро ЦК с московскими работниками. Здесь постановление МК о созыве общегородской конференции "по вопросу конфликта между фракцией Совета и Московским Комитетом" было отменено, а возникшее разногласие решено было рассмотреть на заседании оргбюро [23]. Получалось, что уже в то время обнаружилась тенденция к передаче конфликтных внутрипартийных вопросов в высшие инстанции. О дальнейшем решении центра в кратком докладе на заседании МК от 28 мая проинформировал Цихон. "В общем почти целиком прошел наш список, затем этот список был принят на фракции" [24], - довольно скупо заявил он.
Создается впечатление, что от принятого наверху решения не получил удовлетворения никто - ни МК, ни большевистская фракция Моссовета, ни советский орган в целом. Возникала любопытнейшая коллизия: "борьба с бюрократизмом" могла обернуться лишь растущим диктатом и над партией, и над Советами, и над обществом в целом. Психологически это означало неизбежный рост пассивности управленцев на всех партийно-административных уровнях.
Итак, появление бюрократизма в годы гражданской войны оказалось органически связано с самим характером большевистского господства в советском обществе. Именно поэтому вопрос о бюрократизме всегда затрагивал такие основополагающие проблемы функционирования большевистского режима, как взаимоотношения между членами партийных комитетов и остальными членами партии, противостояние "партии" и партийных организаций, не говоря уже о месте и роли партии в обществе /362/ в целом. В перспективе наиболее реальный выход из "болота" бюрократизма представлялся двояким: либо харизматическое лидерство, либо мертвящее господство номенклатуры. То и другое не могло одновременно обеспечить для системы и динамику, и функциональную устойчивость.
1. Попытки анализа большевистского бюрократизма в годы гражданской войны уже предпринимались, некоторые из них представляются плодотворными. См.: Remington T.F. Building Socialism in Bolshevik Russia: Ideology and Industrial Organization 1917-1921. University of Pittsburgh Press, 1984. P. 147-155.
2. Дискуссия между левыми коммунистами и большинством ЦК РКП(б) весной 1918 г. можно считать предысторией дискуссии о бюрократизме осенью этого года. Но позиция левых коммунистов была связана со стихийными анархическими волнениями 1917 г., в то же время она отразила, как мы увидим ниже, совсем иное обстоятельство. О позиции левых коммунистов см.: Тезисы о текущем моменте // Коммунист. 1918. № 1. С. 4-9.
3. Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 37. С. 89. См.: Нарымский П. Газета прежде и теперь // Северная коммуна. Вечернее прибавление к № 117. 1918. 30 сент.
4. Северная коммуна. 1918. 27 сент.
5. См., например: Съезд отделов управления Советов Союза Коммун Северной области // Северная коммуна. 1918. 18 окт. О влиянии начала революции в Германии на процесс упорядочения и централизации госаппарата в Советской России особое внимание обратил японский историк Н. Исии. См.: Исаи Н. Бунмэй то ситэ но сорэн (Советский социализм как цивилизация). Токио, 1995. С. 105-106.
6. О стремлении большевистских лидеров привлечь на свою сторону массы "средних" слоев см., например: Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 37. С. 207-233.
7. Известия ВЦИК. 1918. 24 окт. Кстати, первая строка объявления - "Скоро мы отпразднуем годичный юбилей Советской Республики" - свидетельствует, что годовщина Октябрьской революции также могла подтолкнуть большевиков к критической оценке сделанного за истекший год.
8. Бухарин И. "Критика оружия" и "оружие критики" // Правда. 1919. 1 янв. О положении Бухарина в партии см.: Известия ЦК КПСС. 1989. № 6. С. 158.
9. Бухарин Н. Необходимый шаг вперед // Правда. 1919. 5 янв.
10. См., например: Чистка партии // Красная газета. 1919. 6 марта.
11. О положении Мещерякова в партии см.: Известия ЦК КПСС. 1989. № 6. С. 158.
12. Восьмой съезд РКП(б). Март 1919 года. Протоколы. М., 1959. С. 423-424.
13. Государственный архив Московской области. Ф. 66. Оп. 19. Д. 67. Л. 4-9 (Далее: ГА МО). О деятельности московских большевиков в годы гражданской войны см.: Sakwa R. Soviet Communists in Power: A Study of Moscow during the Civil War, 1918-21. St. Martin's Press, 1988.
14. О произвольном характере терминологии деятелей российской революции см.: Kotkin S. "One Hand Clapping": Russian Workers and 1917 // Labor History. Vol. 32. 1991. № 4.
15. Доклад на заседании исполкома Моссовета от 1 февр. 1919 г. // ГАМО. Ф. 66. Оп. 19. Д. 67. Л. 61.
16. Там же. Л. 35, 38-43.
17. Восьмой съезд РКП(б). С. 428-129.
18. ГАМО. Ф. 66. Оп. 19. Д. 67. Л. 42. О положении Загорского в партии см.: Центральный архив общественных движений Москвы. Ф. 3. Oп. 1. Д. 21. Л. 77 (Далее: ЦАОДМ); Думова Н.Г. Секретарь МК: Повесть о В.М. Загорском. М., 1966. С. 99.
19. ЦАОДМ. Ф. 3. On. 1. Д. 100. Л. 63.
20. О дальнейшем ходе дискуссий на этом заседании см.: ЦАОДМ. Ф. 3. On. 1. Д. 100. Л. 93-95.
21. О положении Лихачева в партии см.: ГАМО. Ф. 66. Оп. 19. Д. 67. Л. 288, 289.
22. Вопрос о месте партийных организаций и вообще партии в советском обществе 30-х годов - одна из главных тем книги Стивена Коткина. Kotkin S. Magnetic Mountain: Stalinism as a Civilization. University of California Press, 1995.
23. Российский государственный архив социально-политической истории. Ф. 17. Оп. 112. Д. 4. Л. 77.
24. ЦАОДМ. Ф. 3. Oп. 1. Д. 100. Л. 98, 102об.
Академик П.В.Волобуев. Неопубликованные работы. Воспоминания. Статьи. М., 2000. С. 356-363