Из истории работы интернационалистов в Забайкалье. Часть 1
Нимножко из ностальгических воспоминаний венгерского землячества в СССР 1930-х.
РГВА. Ф. 28361. Оп. 2. Д. 56.
Л. 1.
Т. ФРИД.
Несколько предварительных замечаний. Я в апреле месяце здесь делал доклад о той территории. На которой я работа[л] в 1917-18 г. В нем я, между прочим, коснулся и вопроса о подготовке, о предварительной работе частично дореволюционного характера. Но постольку поскольку сейчас землячество нуждается в конкретном определенном отрезке работы связанной с октябрьским переворотом, то я воспроизведу то, что я говорил уже в апреле месяце.
Я находился в Сретенском лагере в Забайкалье. Туда я прибыл в 1915 г., а в 1916 г. я выяснил среди офицеров, я находился в офицерском лагере, что там имеется группа товарищей, связанной в своем прошлом с социалистическим движением, но среди этих социалистов были самые разнообразные оттенки, с одной стороны это были социал-патриоты в полном смысле этого слова, с другой строны были отдельные товарищи, которые так или иначе революционно относились к той империалистической войне, жертвами которой они являлись. Например, среди наших товарищей в этом лагере находился т. Людвиг Эмбер. Это был студент из Высшего технического училища в Будапеште - будущий инженер. Этот товарищ не был социал-демократом, наоборот, он был ярым противником социал-демократов и по своему миросозерцанию называл себя синдикалистом. Я считал его самым близким себе человеком в этом лагере, среди офицерской группы. Там же был один товарищ, который проповедывал явно пораженческую идеологию - это был тов. Элиаш, с которым я начал встречаться на первых порах и с которыми я вместе и образовал группу социалистов-интернационалистов. Эта группа не сумела войти в контакт с рабочими и солдатами. Должен отметить,
Л. 1об.
что в городе Сретенске было два кожевенных завода, где основной массой рабочих были пленные и китайцы. На кожзаводе Шкловского /это фамилия владельца завода/ они являлись в дальнейшем опорным пунктом для всего нашего движения. Грянула февральская революция. После революции наметились среди русских товарищей такие с которыми можно было войти в контакт. В частности, в Совете солдатских депутатов был тов. Пивоваров. Это был первый, с которым я вошел в контакт по языковому соображению. Остальные товарищи хуже меня знали русский язык, поэтому совершенно естественно было положение, что связующим звеном между русскими и военнопленными был я. Т. Пивоваров обратил на меня внимание потому, что однажды начальник лагеря прапорщик К арестовал меня за то, что я осмелился выписать - «Забайкальского Рабочего» из Читы и потому, что вел кое какие разговоры, это послужило толчком, чтобы товарищи искали контакта со мной. При помощи т. Пивоварова я получил разрешение выходить из лагеря и, таким образом, войтив контакт с пленными солдатами.
Я собрал однажды вместе с т. Эмбер военнопленных венгерцев, которые у себя дома были профессионально организованы, считая, что здесь мы найдем почву, на которой можно что нибудь построить. Это было уже осентью [так в тексте] 1917 г., накануне Октября. Должен сказать, что когда мы их собрали первый раз, то особенно большого желания примкнуть к движению здесь, на русской земле не нашли. Это были отдельные голоса, которые высказывались - за. Среди них был один товарищ Фейер - это был подпольщик из г. Будапешта и состоял членом губернского исполнительного комитета - социал-демократ. Он также как и я [был] того же мнения что здесь происходит крупнейшее историческое событие, на фоне которого нам, военно-пленным - жертвам империалистической войны нельзя оставаться в стороне и, что мы должны примкнуть к
Л. 2.
тем, которые стремятся покончить с этой войной и которые ставят себе целью свержение буржуазии вообще.
Происходит октябрьский переворот в Москве и Ленинграде, тогда Петрограде. Это новый толчок для нас. Тут уже образуется новая организация, в эту организацию вошли, главным образом, товарищи, работавшие на кожевенном заводе, о которых я говорил. Когда работа развернулась, то нам пришлось встретиться с невероятным сопротивлением, главным образом, среди офицеров, но еще более среди германских унтер-офицеров, как это не странно. Это продолжалось и после того, как власть была взята. Волна октябрьской революции докатилась до Сибири не сразу. Вы вероятно помните, что октябрьский переворот докатился до Сибири в декабре, когда Иркутск был взят. Здесь я делаю небольшой шаг в сторону, указывая на то, что, насколько мне известно, в этом событии в декабре - в Иркутском восстании против юнкеров и буржуазии, участвовали отдельные интернационалисты. Среди них были такие, как т. Омаста - венский рабочий и т. Вейсман - галицийский рабочий. Об этих я знаю точно, что они участвовали. Кто еще был кроме них участниками - не знаю.
После декабрьских событий встал вопрос перед Забайкальем как быть дальше. Но здесь появились с фронта некоторые казачьи аси, которые не имели определенной политической физиономии. Был затронут вопрос о власти, но только тогда, когда начали возвращаться революционно-настроенные казачьи полки в Читу, тогда там была взята власть окончательно. Это не могло не отразиться на положении в Сретенске. Там в это время кроме караульной роты была только одна казачья сотня и она была довольно политически настроена. В это время перед Советом солдатских депутатов встал вопрос о захвате власти, но этого
Л. 2об.
сделать не пришлось. Прежде всего там не было внутреннего ядра, которое бы ими руководило, и кроме того, они не были уверены в своих силах. Я помню, что у меня по этому поводу были разговоры с т. Пивоваровым, председателем военной секции. Он высказывал такое мнение, что придется вооружить интернационалистов. Я ему сказал, что среди них нет такого однородного настроения, но несомненно, что найдется довольно значительная группа товарищей, которые охотно выступят вместе с русскими товарищами за свержение буржуазии, за захват власти Советами. И действительно, когда мы в это время собирали товарищей, главным образом, рабочих кожзавода, то это настроение уже наметилось, т.е. нашлось довольно значительное число товарищей, которые с большим энтузиазмом приветствовали такого рода резолюцию; они заявили, - что готовы, если нужно выступить с оружием в руках вместе с русскими товарищами.
Если бы меня спросили, сколько там было людей, то я затруднился бы сегодня сказать точно. Но могу определенно сказать, что количество товарищей, которые примкнули к нам к этому времени, достигало сотни. Общее же количество военнопленных в Сретенске в это время в солдатском лагере достигало тысячи, а в офицерском лагере 200 человек. Однако, до вооруженного выступления в Сретенске не дошло, потому что казачья сотня в конце концов высказась за советскую власть, караульная тора [так в тексте] то же высказалась за советскую власть и в роде не оказалось никого и реальной вооруженной силы, кто сумел бы противопоставить себя. Поэтому под влиянием Читинских событий, как я говорил раньше, переворот в Сретенске произошел бескровно и интернационалистам
Л. 3.
которые готовились принимать участие в перевороте этого сделать не пришлось. После захвата власти наше движение получило новый толчек и оно выявило свое лицо особенно тогда, когда из Иркутска к нам прибыл член Центра Сибири т. Боград. Он имел поручение подготовить сибирский с”езд интернационалистов. Когда он к нам прибыл, то был крайне удивлен нашедши готовую организацию, так как он предполагал, что ему придется начинать с азов. Был созван большой митинг интернационалистов. Громадный зал был набит битком. На митинге присутствовало больше половины всех военнопленных и выступления ораторов встречались с невероятным энтузиазмом. И при голосовании, когда избирали делегатов на с-езд /хотя существовала организация, но делегатов избирала вся масса/, я видел сплошной лес рук.
На этом, товарищи, я пожалуй могу кончить характеристику участия военнопленных в октябрьском перевороте, потому что остальное уже мною сказано в докладе в апреле месяце этого года.
Тов. Фейер до вступления в ряды Красной армии находился в Сретенске. В армию он вступил в тот момент, когда Семенов угрожал Сретенску и, когда Сибирский ЦК, членом которого я имел честь состоять, дал телеграмму нашей организации, чтобы она всемерно поддерживала действия против красных частей, главным образом, вступая в ряды Красной армии. Т. Фейер был одним из первых, вступивших в Красную армию. Он - участвовал в операциях против Семенова при Оловянной и погиб смертью - доблестного красного бойца - это было примерно в мае 1918 г.
Там был еще один товарищ Вариош - он был рабочим-сапожни-
Л. 3об.
-ком, который все время колебался и не был уверен стоит ли ему примкнуть к большевикам или нет. В конце концов, я его встретил в отряде Лазо, но он не сам пошел, а его увлекла масса. Я его встретил на станции Весовой, он хныкал и все жаловался, что не знает к чему это может нас привести. Больше после того я его не видал.
Что касается Варью, то я вспомнил, что был один прапорщик артиллерии, которого у нас в Сретенске называли Варью. Он был черный, немного выше среднего роста, молодой. Он в это время никакого участия в движении не принимали. Но должен сказать, что я не видел его и среди активных противников движения.
Также в нашем лагере состоял известный капитан генерального штаба, потом в будущем член нашей семьи - Юлиус Каптен, который в это время не был пассивным человеком, наоборот, старался вести борьбу против нас. Правда, если можно так выразиться, он не шел на-пролом, он не организовывал фашист[с]ких банд против нас, как это делали другие среди немецких унтер-офицеров, - он у нас был главноуговаривающим, т.е. приблизительно, играл роль Керенского в нашем движении. Он нас приглашал к скбк [так в тексте], предупреждал, что это не годится, что мы рискуем головой, что нам придется возвращаясь домой домой встретиться с военно-полевым судом, что бы мы оставили наши политические убеждения. Принципиально, говорил он, он не возражает против наших убеждений, но здесь, в плену заниматься этим делом не следует. И все в таком же роже. Но, когда это ему не помогло, когда мы, в частности, я, заявили, что свою линию будем непреклонно выполнять, то он попросил разрешения присутствовать на наших собраниях. Мы на это согласились. Он
Л. 4.
приходил, садился за стол и делал себе какие-то заметки, очевидно, для того, чтобы потом докладывать старшему чином офицеру. И этим ограничивался. Больше я с ним не встречался, но потом я узнал, что он вступил в ряды Красной армии и в дальнейшем был руководителем военной школы в г. Баку.
Т. ТОМКО.
Я находился в офицерском лагере в Даурии, где было примерно около 5.000 офицеров: австрийцев, венгерцев и германцев. Мы слышали, что идет какое то событие и ожидали его. Политики никакой в лагере не велось. В нашем лагере находились т. Ракоши и д-р Гендель - библиотекарь Будапештской библиотеки. Он был социал-демократом. Он не был большевиком, но он очень хорошо знал всю буржуазную экономику и преподавал потом нам Опенгеймера и Туган-Барановского. Образовался кружок, в которйи [так в тексте] входили Ракоши, я и другие. Это, конечно, были офицеры, которые ничего не понимали из того что он нам говорил о Туга[н]-Барановском. Кроме этого кружка никаких политических кружков не было. В марте месяце мы услышали, что гарнизон Читы взят. Там стоял казачий полк, половина его перешла к Семенову, другая половина к нам, в Крксногаврдейский [так в тексте] отряд. Занимали город за городом. Я слышал, что при взятии Иркутска, военнопленные активно участвовали, потому что наш начальник гарнизона, русский пришел к нам и спросил есть ли родственники тех офицеров, военнопленных венгерцев, которые руководили артиллерией, которая обстреливала г. Иркутск. У него были списки военнопленных, которые участвовали в взятии Иркутска. Я должен сказать, что нас переслали из Читы в Даврию. Там я попал в тюрьму. В ней я просидел 15 месяцев и 3 дня. Два месяца я сидел за бегство и остальное
Л. 4об.
время за революционную агитацию среди солдат караульного батальона Читы. Документы у меня на руках. Больше я никакой работы не вел, кроме вот этого участия в политическом кружке. Когда к нам прибыл Лазо было 5-6 человек офицеров, которые стали ему помогать, они пошли на станцию, откуда белогвардейцы уже удрали. Мы, некоторые пошли на фронт руководить цепью. Показывали куда удрал противник, мы его видели из окна. Это длилось два-три дня. Семенов был вынужден отступить в манчжурские деса.
После этого Ракоши от нас ушел домой. Мы получили от него только одно письмо из Ленинграда. Потом мы узнали, что он через Финляндию ушел домой. Вскоре мы дошли до Красноярска. Там русские не хотели нас пускать. Мы сказали: дайте нам оружие, мы пробьемся, но нам оружия не дали и мы пошли без него. Там нас словили чехи. Нам говорили, что на другой стороне, в Мар[и]йской фронт, нам итти некуда. И здесь мы дожидались прихода Красной армии.
Вот все, что я из этой области могу сказать.
По ссылке неплохие фото Сретенского лагеря военнопленных, из которых видно, что офицерня там как сыр в масле каталась, а на работах отдувались, как обычно, простые солдаты. Я бы на месте последних свою золотопогонную сволочь после революции вообще бы на месте порвал. Даже удивительно, чего так долго возились. А вот фоточек других указанных в стенограмме лагерей в инете мало, увы.
