Полковник Галкин о восстании в Самаре и загадка "консула Жанно"
Читаю сейчас выложенный коммари сборник документов "Боевой восемнадцатый". Архиинтереснейшее чтиво. Сделано на основе никому не известных документов РГАСПИ и ГАРФ, где что только не оказалось. Документы с показаниями военного министра Комуча Николая Галкина, совершенно неизвестные документы о восстании левых эсеров, муравьевщине, покушении на Мирбаха и Эйхгорна, доклад о штабе Донской Советской республики, показания Семенова и Коноплевой о деятельности их террористической группы, свидетельства о московских анархистах в 1918 г., документы из деятельности следователя по делу о расстреле царской семьи Николай Соколова и еще всякая мелочь. Очень интересно, буду читать эти 600 страниц.
Больше всего меня интересовали показания Галкина, так как это едва ли не единственный документ, который вполне четко свидетельствует о связи французов с чехами и самарским подпольем с целью провоцирования восстания чехословацкого корпуса. У нас любят нынче отрицать характер провоцирования восстания и стремятся представить все так, будто восстание произошло само собой и чехи были якобы втянуты в события. Как и ожидалось, ничего подобного! Рассказ о подполье и деятельности Комуча дан Галкиным в 1936 г. в интервью Сектору истории гражданской войны (ИГВ) в СССР Института марксизма-ленинизма (ИМЛ) при ЦК КПСС. По интервью сделаны стенограммы, которые вместе с фондом хранятся ныне в РГАСПИ. Сохраню на будущее отрывок.
__________________________________________________________
Примерно недели через две или три после пребывания моего в Самаре я случайно на улице встретил одного из бывших офицеров 74-й артиллерийской бригады, некоего Праксина, который являлся старожилом Самары. Из разговора с ним я узнал, что многие из офицеров, аборигенов Самары, уже составили группировку антисоветского порядка и что эта группировка занимается пока дальнейшим сколачиванием своих сил и рядов.
После нескольких повторных встреч Праксин предложил мне также войти в эту группировку.
Вскоре, примерно в половине января, я имел возможность видеть штаб этой организации. Штаб организации, как и вся организация эта, состоял из молодых офицеров. Кадровых офицеров в этой организации не было совершенно. Как мне удалось потом несколько ближе с ними познакомиться, никакого политического лица эта организация не имела. Она была просто настроена антисоветски и готова была вступить в борьбу с советской властью. Флага определенного она не выкидывала и пока что об этом не заботилась. Она состояла из сыновей местной самарской буржуазии, а также бывших товарищей по гимназии и студентов, с детства знакомых друг с другом. Единственным кадровым офицером, который оказался в этой /44/ организации, был я. И поэтому очень скоро штаб этой организации предложил мне возглавить эту организацию. И примерно к началу февраля я оказался во главе штаба этой организации.
Количество членов организации трудно поддавалось учету, ибо она была строго конспиративна и, следовательно, точный учет ее был невозможен. Однако в этот период времени она достигала примерно 100-150 человек.
В дальнейшем такое существование организации без определенных связей становилось невозможно, и штаб организации пытается получить какую-либо связь с определенной политической группировкой. Первые, к кому обратилась наша организация, были кадеты. Представитель кадетов Коробов [1], лидер самарских кадетов, указал, что кадеты не считают возможным вступить вообще в вооруженную борьбу с большевиками, ибо большевики сейчас еще слишком сильны, и что необходимо выждать момент, когда они сами изживут себя и станут легкой добычей. В силу этих соображений он отклонил активное участие в этой организации и даже всякую материальную помощь, однако, указав при этом, что в случае, если все-таки нашей организации удастся при тех или иных условиях свергнуть власть большевиков, то они, кадеты, с удовольствием примкнут к дальнейшей совместной работе [2].
Разочарованная связью направо, организация под влиянием левого крыла штаба стала искать связи налево. В данном случае левой связью оказались эсеры. Вскоре мне было предложено побывать в самарском губкоме эсеровской партии, где я и познакомился с Кли-мушкиным [3] и Брушвитом [4]. Оба они весьма интересовались как социальным составом нашей организации, так и ее политическим направлением. А затем предложили контактировать свои действия с нами. Но на этом свидании никаких реальных конкретных мероприятий они не предложили, и никаких совместных решений вынесено не было.
Примерно уже в начале марта месяца от самарского губкома явился в штаб нашей организации Фортунатов Б.К [5], который отрекомендовался представителем самарских эсеров и предложил соединиться для совместной и конкретной борьбы с большевиками.
На совещании, которое состоялось по этому поводу, были оглашены реальные силы обеих сторон. Офицерская подпольная организация в это время достигала уже человек 200-250. Эсеры, по их словам, располагали эсеровской городской дружиной, где было человек около трехсот (по их подсчетам). И затем отдельные разрозненные отряды, действующие в южных уездах Самарской губернии.
Одновременно с этим эсеры предложили материальную помощь как всей работы организации, так и поддержку отдельных ее членов. Не помню, в это ли свидание или в последующее, Фортунатов передал (сейчас боюсь сказать, какую сумму, не помню точно) определенную сумму денег для раздачи нуждающимся членам на-/45/-шей организации. На этом же совещании были выработаны условия слияния.
После слияния с подпольными организациями эсеров был организован общий штаб, в состав которого входили Фортунатов, Бруш-вит и я. Этот штаб стал выбрасывать щупальца во всех направлениях в целях расширения своей базы. Прежде всего были поведены переговоры со штабом Приво [6]. Позиция, занятая Приво (офицеров, находящихся в штабе), была следующая. Они согласны были, как об этом много говорил генерал Шарпантье [7], во время переворота не мешать нам, но в открытую они помогать боялись, ибо считали дело обреченным на неудачу. В случае же успеха они готовы были, по их словам, приложить свои силы и знания к расширению и укреплению достигнутых успехов. Таким образом, офицеры Приво от открытой поддержки воздержались, ограничившись действиями, помогающими организации: плохая охрана складов оружия и т.п.
Вскоре удалось нащупать контакт с представителями уральского казачьего войска. В это время в уральском казачьем войске образовалось уральское правительство под председательством, кажется, Фомичева, Н.С. [8]. Этот Фомичев командировал в Самару для связи с антисоветскими группировками некоего полковника Хорошхи-на [9]. Хорошхин, выступая как представитель уральского казачьего войска, присутствовал на всех заседаниях штаба. Наличие более или менее организованной силы в лице уральского казачьего войска (говорю: более или менее организованной, потому что они не были достаточно вооружены; вооружение было только - холодное оружие, огнестрельного - было очень мало) уже, так сказать, подбодрило эсеров, и они решили, что продолжать такое бездеятельное существование не представляется возможным, а необходимо где-либо продемонстрировать свою силу. На одном из заседаний штаба, примерно в начале апреля месяца, был разработан план нападения на Иващенковский завод. По этому плану нападение должно [было] быть произведено бригадой уральских казаков в составе двух полков. Для обеспечения их движения продовольствием и наибольшей беспрепятственной скорости движения было предложено эсеровским дружинам, руководимым, если не ошибаюсь, Цодиковым [10] (потом он был убит) поднимать крестьянские эсеровские дружины, действующие на юге, на стыке между Самарской губернией и Уральской областью.
Таков был первоначальный план активных действий военной организации.
Хорошхин тотчас же выехал в Уральск для организации этого похода. Дальнейшая обстановка заставила отказаться от этого плана, ибо в конце апреля Фортунатов пригласил меня вместе с ним отправиться к французскому консулу в Самаре Жано [11]. Свидание наше произошло на конспиративной квартире. Это свидание ограничилось нащупыванием друг друга - никаких особых конкретных /46/ предложений Жано не делал, ограничившись расспросами о силах антисоветских группировок.
Через несколько дней, в начале мая, состоялось второе свидание в том же составе с Жано. На этом свидании Жано показал мне и Фортунатову телеграммы за подписью генерала Лаверне [12] (содержание сейчас не помню точно), но смысл был такой, что генерал Лаверне одобрял якобы все мероприятия и предложения, сделанные Жано. На основе этих телеграмм Жано стал говорить о возможности реальной помощи нашей работе, но не указывал еще точно, откуда и в каких размерах. Разговор об оказании помощи ограничивался общими намеками и заверениями о том, что таковая будет. (Дат не помню).
Через несколько дней, свидания следовали довольно быстро, одно за другим, состоялось третье свидание с Жано, в той же гостинице, где мы уже два раза встречались. На этом свидании присутствовали, кроме прежних лиц, два чешских офицера. Эти два чешских офицера говорили о том, что чехи должны будут пройти через Самару с оружием в руках, причем если большевики будут им препятствовать в этом проходе, то они примут бой и пройдут во что бы то ни стало, что, благодаря этому, создастся такая благоприятная обстановка для русских контрреволюционеров и что они смогут использовать эту обстановку для осуществления своих планов.
С другой стороны, чехи настаивали на том, что к моменту их подхода русские белогвардейские организации должны обеспечить наиболее безболезненный захват города и моста через реку Самарку.
Фортунатов и я выразили полное согласие помочь, как в боевом отношении, с помощью чисто военных организаций, так и соответствующей проработкой, агитацией среди населения. После этого соглашение с чехами о взаимной помощи считалось состоявшимся.
Наличие на политическом горизонте такой силы, какой являлись чехи, конечно, перевернуло все те планы, о которых мечтали эсеры. Надо сказать, что налет на Иващенковский завод был лишь налетом, а не восстанием. Налет имел целью добыть оружие для эсеров. Это была попытка экспроприации оружия небольшими силами. После установления связи с чехами эсеры решили, не останавливая намеченного плана захвата оружия в Иващенковском заводе, вести быструю подготовку к захвату власти при помощи чешских сил. В этом духе и началась подготовка и разработка военного и политического плана.
В основных чертах план к этому моменту сводился к следующему: к моменту подхода чехов к Самаре все белогвардейские организации поднимают восстание в тылу Красной армии, эсеровские крестьянские дружины, расположенные в Самарской губернии, проявляют активность и продвигаются к линии железной дороги, стремясь захватить таковую. Уральские казаки направляют бригаду уже не на Иващенковский завод, а непосредственно в Самару. /47/
Одновременно с этим возникла необходимость и более постоянной и прочной связи с чехами как по политической, так и по военной линии. По политической линии отправился для связи Брушвит, а по военной линии был командирован из офицеров, кажется, Бурцев [13]. Он был командирован в Пензу (это еще до чешского восстания). Со своей стороны чехи тоже выделили офицера для связи, который поселился в «Гранд-отеле» и давал сведения о действиях и предположениях Чечека [14].
Вскоре стали поступать от Брушвита сведения весьма неутешительного порядка, которые говорили о том, что якобы чехи не хотят задерживаться, а стремятся только возможно скорей пройти. Это, конечно, расстраивало планы эсеров, которые надеялись, что при длительном пребывании чехов им удастся сколотить антисоветскую силу, а при кратком пребывании чехов они не рассчитывали на возможность борьбы и боялись впоследствии остаться один на один с Красной армией. Поэтому Брушвиту давались директивы о том, чтобы он возможно энергичнее добивался соглашения с чехами, что они будут находиться в районе Поволжья до того момента, пока будет организована соответствующая антисоветская армия. Между тем чехи выступили в Пензе и двинулись к Волге.
После занятия Сызрани Чечек сообщил, что 4 июня он займет Самару и чтобы к этому моменту все белогвардейские организации были готовы к поддержке его наступления на Самару. Для непосредственной работы в Самаре Чечек выслал 30 чехов под командой офицера, которые должны были занять в момент подхода чешских войск к мосту вокзал, неожиданно бросить десяток бомб и создать панику, а затем, заняв вокзал, подвергнуть обстрелу с тыла защитников моста.
О моменте самой атаки вокзала Чечек должен был дать сигнал своим тридцати чехам путем особой ракеты (кажется, красной).
Подпольная организация, эсеровская и белогвардейская, не чувствовали себя достаточно сильными, чтобы выступить хотя бы на одну минуту раньше, чем подойдут чехи. И в самом деле, когда чехи 4 июня, вместо того чтобы захватить Самару, принуждены были вести бой под Липягами, то несмотря на то, что части Красной армии там были разбиты, - однако организации эсеровские, хотя и были приведены в боевое положение, все же не рискнули выступить, дожидаясь непосредственного вступления чехов в Самару.
Несколько слов об эсеровской организации. Эта дружина состояла в большинстве своем из железнодорожников. Там совершенно не было рабочих с трубочного завода. Я помню, что эсеры жаловались, что трубочный завод не дал почти никакого боевого материала для дружины. Таким образом, в дружине были почти исключительно железнодорожники, сагитированные Нестеровым [15] и Брушвитом. Нестеров был железнодорожник, а Брушвит имел какое-то отношение [16]. Какое количество их было? - Трудно сказать - эсеры гово-/48/-рили, около трехсот человек. Откровенно говоря, в конце концов, я видел только их небольшую часть.
Перед самим восстанием явился представитель ЦК партии Боголюбов [17], который также был включен в Военный штаб. И, таким образом, штаб пополнился еще одним членом.
Боголюбов представлял из себя какой-то, с моей точки зрения, опереточный тип подпольщика-конспиратора. Ходил он в особом костюме, не то французского офицера, не то маскарадном. Чрезвычайно любил конспирацию - конспирировал при всяких удобных и неудобных случаях. Был весьма назойлив и бестолков [18]. Я даже не знаю, как мог Центральный комитет, если действительно Центральный комитет его направил, направить в качестве своего представителя такого бездарного человека. Доходило до того, что [я], стараясь отвязаться от него, пугал [его] слежкой агентов. И во время подготовки восстания, и впоследствии он не играл никакой роли.
Основную роль в этой организации играл, конечно, Фортунатов, который представлял из себя действенного, целеустремленного и цельного человека, храброго и решительного. В этот период, как действенный человек, Фортунатов не мог ограничиться ожиданием, и поэтому он ставил целью деморализацию тыла Красной армии, и для достижения этого он не остановился бы перед террористическими актами, но совершать их не было против кого, и поэтому он занимался диверсионными актами, вроде организации взрыва железнодорожного полотна. Это было тем легче, что в его распоряжении были опытные железнодорожники, но петарды взорвались преждевременно, и покушение на воинский поезд не удалось. Но тем не менее, однако, это было. Затем он со своей эсеровской дружиной перегнал лодки с этой стороны на противоположную для того, чтобы чехи могли переплыть через Самарку на лодках в случае обходного движения. Но чехи не использовали обходного движения, они предпочли идти в лоб. Тем не менее лодки были перегнаны на их сторону. Это было выполнение одной из основных просьб полковника Чечека.
Таким образом, действиями такого порядка - попытки взрыва поездов, переброска лодок, мобилизация всех своих сил и ожидание - этим и ограничились и эсеровские, и белогвардейские организации при подходе чехов. Самого сигнала к выступлению не было, ибо до момента подхода чехов, как уже указывалось выше, эсеры боялись выступать.
Если проанализировать белогвардейские силы, то анализ сил будет такой. Лично я не верил, что эсеровская дружина насчитывает триста человек, как не верил и в ее боеспособность. При этом надо отметить, что вооружения почти не было: на десять человек одна винтовка. Не лучше было и положение в офицерской организации, которая на словах имела 150-200 человек, на деле же никто не мог проверить окончательно, какое количество там было. С оружи-/49/-ем тоже дела были неважны. Крестьянские отряды находились вне Самары, в провинции, были не дисциплинированны и настроены анархически. Там дело доходило до того, что когда командиры командовали «шагом марш», то дружинники останавливались и кричали: «Это - старый режим» - и не хотели идти. Следовательно, и их боеспособность была не слишком высока. Уральские казаки были недалеко, но тоже были недостаточно вооружены.
Как это видно из дальнейшего, казаки вообще не хотели воевать. Был случай, что бригада, шедшая на фронт, просто вернулась в тыл.
Вот и весь костяк, которым располагали эсеры. Думать о том, что их безоговорочно поддержит население, они не могли. Они могли рассчитывать лишь на такие прослойки, которые могли примкнуть к любому беспорядку. Но организованной силы они не имели, рассчитывать на нее не могли, так как на фабриках и заводах, главным образом, на трубочном заводе, они не имели успеха. Если там и было небольшое влияние меньшевистское, то об эсеровском говорить не приходится. А меньшевики заняли на этот момент нейтральную позицию и в боевых действиях самарских не участвовали.
Все это продиктовало некоторую нерешительность штабу. Поэтому штаб не давал сигнала, не выступал сам и все время выжидал, когда чехи действительно подойдут и захватят Самару. Тем более что на самарском участке были сосредоточены большие силы Красной армии, имеющей хорошее вооружение. Правда, технически эти части были не подготовлены, но тем не менее кулак был довольно большой. А поэтому эсеры выжидали и просто боялись выступать до похода чехов, что я еще раз подчеркиваю.
В этих целях была организована связь с чехами, которые находились на вокзале. Велось постоянное наблюдение за движением чехов с каланчи, чтобы дать сигнал, когда они займут Самару.
Чехи ворвались в город неожиданно, ибо предполагалось, что он будет взят обходным движением с демонстрацией в лоб. Также предполагалось, что взятию Самары будет предшествовать жестокая артиллерийская подготовка, тем более что пулеметы Красной армии стояли вдоль реки Самарки совершенно открыто, так что было естественно, что все это может быть довольно быстро уничтожено артиллерийским огнем. Тогда ходила версия о том, что якобы военспецы красных частей изменили и нарочно так расставили пулеметы.
Между тем чехи, без всякой артиллерийской подготовки, на рассвете, выставив несколько десятков человек с винтовками и шомпольными гранатами, у начала моста на своей стороне сделали залп из шомпольных гранат, быстро перебежали мост и закололи пулеметчиков, которые, видимо, этот момент прозевали. Когда этот десяток человек захватил основание моста уже на советской стороне, то дальше целый батальон чехов перебежал по мосту железнодорожному и стал распространяться быстро по правому берегу Самарки, занимая Самару. /50/
Одновременно с этим моментом, не дожидаясь распоряжения штаба, самотеком начали выступать отдельные части белогвардейской и эсеровской организации, расположенные в разных местах города, и примыкать к чехам. Основная группа белогвардейской организации стала наступать от Иващенковского поселка, захватывая оружие и пленных.
Самое выступление произошло 8 июня утром. Таким образом, я подчеркиваю, что здесь имело место не то, чтобы сначала было восстание для захвата города, а как раз произошло наоборот: город был взят чехами, а восставшие присоединились уже, так сказать, к разделу добычи, которая являлась результатом действий чехов.
Еще за несколько дней до этого, примерно 4 июня, было организовано общее руководство в лице подпольного комитета членов Учредительного собрания - Вольского [19], Брушвита и Климушкина. В заседаниях этого комитета приняли участие и представители Военного штаба - Фортунатов, Боголюбов и я. Помещался он на курсах Шеренговской. И здесь был заготовлен в подпольной типографии приказ № 1 [20] обо всех распоряжениях, связанных с первым периодом захвата власти.
В момент захвата власти Климушкин, Вольский и Брушвит немедленно явились, кажется, в городскую думу (если не ошибаюсь).
Приказом № 1 вся военная власть передается Военному штабу в составе вам известном. Но на деле вся военная власть и охрана порядка были сосредоточены в руках (как это и, естественно, было) занявшего город полковника Чечека и его комендатуры. На долю русских выпала организация армии для дальнейшей борьбы с Красной армией.
Связь с центром? Эта связь шла исключительно через эсеров. И, следовательно, представителем у нас был Фортунатов, он держал связь с губкомом, а губком с центром. Таким образом, непосредственно с центром наша организация связей никаких не имела. Мы сносились только с эсерами, и никаких связей с какой бы то ни было организацией, кроме эсеровской, у нас не было. До восстания были попытки связи с кадетами местными, но не центральными. А потом, довольно быстро эта организация сомкнулась с эсерами и уже в лице их видела общую руководящую линию. Тем более что эсеры всегда козыряли тем, что они связаны с центром, что линия их одобрена Центральными комитетом партии и т.д. /51/
____________________________________________________________
Документ чрезвычайно важен, поскольку все остальные источники тщательно умалчивают о подобной связи, и поэтому ее принято отрицать. Тут серьезный вопрос в том, какова в этих событиях роль французской военной миссии. Мы знаем, что заграницу восстание чехов и впрямь застало и союзников, и миссию врасплох. Ключевой момент - личность "консула" Жанно - она крайне смутная. Как оказалось, он не был дипломатом, однако был выбран временным консулом самими французскими гражданами в Самаре незадолго до переворота. По загадочным причинам он играл большую роль в Самаре, был тесно связан с чехами, эсерами, получал совершенно официально средства от французского посольства, даже несмотря на присылку настоящего консула в июне 1918 г., и именовал себя представителем военной миссии Франции. Последнее явно неправда, однако он был братом самого настоящего члена военной миссии Франции и в теории мог держать с ней связь через него.
Конечно, миссия Лаверня не могла не знать, что их земляк - самозванец, и тогда встает вопрос о подлинности этих злосчастных телеграмм. Либо Жанно был самозванцем и каким-то образом провернул грандиозную аферу, либо... либо Лавернь и Ко сами использовали его для провоцирования восстания через офицерство - тогда все сходится. Однако это расходится с традиционными представлениями о том, что французы, включая Лаверня, пытались умиротворить восстание корпуса. То же и по части личных впечатлений - сам сотрудник миссии лейтенант Паскаль отмечал относительно чехов: "На наши слова о том, что это не их задача, они возражали ссылками на прямо противоположные указания посла Нуланса. К моменту нашего прибытия их мятеж против советского правительства был уже в разгаре, что, как мне показалось, не было предусмотрено генералом Лавернем".
Но если Жанно самозванец - возникает вопрос, на чьи средства и деньги все это провернул. Потому что трудно поверить, что совершенно левый человек, по случайному совпадению брат члена военной миссии Франции, ни с того ни с сего за месяц до переворота оказывается в провинциальной Самаре, активно участвует в координации работы местного подполья и самолично требует от чехов участия в свержении советской власти, при каждом удобном случае ссылаясь на французское правительство. Тем более, что у нас есть свидетельства сочувствующих большевикам членов миссии Пьера Паскаля и Жака Садуля, о том, что некоторые их коллеги (особенно из числа миссии в Румынии) активно занимались контрреволюционной работой, действуя при этом автономно. Либо это игра Лаверня, либо кого-то за его спиной - возможно, остатков французской миссии в Румынии.
Что роль Жанно в этих событиях крайне темная и доказательства его связи с французами тоже, сам Галкин тоже подробно описывает:
____________________________________________________________
Жано, по-моему, никогда не был настоящим консулом. Но, использовав общую обстановку, назвал себя консулом, возглавил французскую контрразведку и занялся организацией помощи белогвардейцам. В телеграмме, которую он мне показывал, от Лаверне (если это не подложная телеграмма), там действительно была подпись Лаверне. В телеграмме Лаверне одобрял все решения Жано. Та-/54/-ким образом, если верить этой телеграмме, то Жано был связан с Лаверне. Чехи относились к Жано с доверием и признавали его французским консулом.
В мемуарах отдельных лиц упоминается еще Комо [24], но я ни разу не был у Комо, и Комо, по-моему, такой роли не играл.
В разгаре событий дело дошло до того, что Жано брал на себя остановку чехов. Произошел разговор с чехами. Жано говорил от имени французского правительства, требуя, чтобы чехи остались. Чечек хотел бы остаться, но прямой директивы от своего штаба не имел и ждал таковые из Челябинска. Предположение чехов уйти на восток было равносильно гибели Комуча, и поэтому Комуч немедленно командировал меня с Брушвитом или с Фортунатовым, точно не помню, в Челябинск в штаб чехословаков для того, чтобы получить приказ штаба о задержке чехов в Самаре до особого распоряжения.
В штабе чешского командира корпуса Сырового [25] главную роль играл русский полковник генштаба Войцеховский [26]. Он принял нашу делегацию весьма высокомерно, но заявил, что имеется приказ французского командования, в котором предлагается считать фронтом - фронт белогвардейских войск и чехи останутся до победного конца над большевиками [27]. Таким образом, информация Жано, который говорил о решении французского командования оставить чехов на помощь «русскому народу», совпала с данными, полученными нами в чешском штабе.
Первое - можно считать исторически верным, что восстания в Самаре как такового, ни эсеровского, ни чисто белогвардейского, не было. Да восстания и не могло быть, ибо не было сил, которые могли бы это восстание провести. Правда, желание было большое, но возможностей не было ни у одной из союзных сторон: белогвардейской и эсеровской.
Второе - вопрос о связи эсеров с французами, с одной стороны, и с контрреволюционным центром, с другой. Я считаю, что эсеры были связаны с комитетом «защиты Родины и Свободы» [28]. Я сужу об этом по тому, что хотя Савинков [29] был исключен из партии эсеров, но, однако, связь эсеров с ним сохранилась. Потому что, насколько мне известно, часть денег, которые передавались нашей организации Фортунатовым, шли именно из комитета «защиты Родины и Свободы». Связь с французами держалась через Жано.
Хотя наша организация носила демократический характер, однако, если бы она и не носила демократического характера, эсеры все равно с ней связались бы, ибо эсеры искали в нас не демократию, а боевую силу. Им было безразлично кто; им была важна боевая сила. Поэтому они никогда не интересовались, кого мы набирали в нашу организацию. Здесь необходимо отметить, что первоначально Самара не входила в планы центральных организаторов восстания: ЦК эсеров и Союза защиты Родины и Свободы. Предполагалась помощь союзников с севера, а отсюда диктовалась необходимость уси-/55/-ления офицерских кадров северных городов (Вологда, Ярославль, Казань). Фронт они рассчитывали строить с севера, поэтому они командировали в Казань генерала Рычкова [30], в Ярославль - генерала Перхурова [31], представителей «Союза защиты Родины и Свободы» с предложением организовать в Казани и Ярославле сильную организацию «Союза защиты Родины и Свободы». А Самару они не считали интересным объектом контрреволюционного выступления, ибо она не имела ни больших офицерских кадров, ни боевых запасов, была оторвана от предполагаемого фронта. Надежды возлагались на Казань, ибо там был и золотой запас, к которому тянулись жадные руки контрреволюции. Поэтому им была интереснее Казань и туда они направляли главные силы. Но возможность использования чехов перевернула все карты. Я полагаю, что эта возможность выявилась не ранее чем за месяц, за два до переворота в Самаре. Если это было бы иначе, то мы должны были бы почувствовать прилив из центральных организаций в Самару пришлых контрреволюционных элементов. Тот же «Союз защиты Родины и Свободы» - Савинков прислал бы свои кадры, ибо Савинков был в курсе всех дел. Однако он послал в Казань, и туда же поехал сам. Когда мы захватили Казань, Савинков был там.
Возможно, что высшее чешское командование еще что-нибудь предполагало, но контрреволюционные русские организации не знали, что можно будет их использовать. Я не сомневаюсь, что тот же самый Савинков не упустил бы случая захватить власть в свои руки на узловом пункте в Самаре: ему было достаточно послать сюда две сотни своих офицеров - местные были бы оттерты. У него были большие возможности в Москве, ибо, не нуждаясь в средствах, он держал членов организаций на жалованье.
Мне известно, что Фортунатов имел связь с савинковской организацией, и деньги, видимо, были оттуда, потому что он мне раза два говорил о Савинкове как прекрасном организаторе. Знал ли об этой связи Фортунатова губком, не знаю. (с. 54-56).
_____________________________________________________________
Союзники и Комуч - участие Жано и Комо в первичных подпольных действиях я уже обрисовал. Поскольку связь телеграфная с центром порвалась, то той осведомленности, о которой они подчас и распространялись, они не имели. Я знаю случай, когда после взятия Казани прилетел французский капитан Борд [71], который отрекомендовался участником восстания в Ярославле, и этот капитан Борд после этого восстания был у меня и примерно в таких торжественных словах, обращенных ко мне, сказал: «от имени французской республики и ее представителя посла Нуланса [72] сообщаю вам, что французское правительство сделало все распоряжения к созданию северного десанта, что наша часть (тут он наврал), один батальон, уже в Вологде». Целью его заявления являлась с его точки зрения не-/71/-обходимость продвижения частей Народной армии к северу на соединение с теми частями, которые там предполагались. Как я скажу дальше, это не соответствовало действительности и противоречило тому плану, который имел Комуч. Был ли он представителем Нуланса действительно, не знаю, но что он был французский офицер и что он был участником этой самой контрреволюционной группировки и одним из главнейших участников - это, конечно, бесспорно. Ошибиться в том, что он французский офицер, я не мог. Кроме того, кое-кто его знал. (с. 71-72)
_____________________________________________________________
Капитан Этьен Борд - не менее загадочная личность. Бывший сотрудник французской военной миссии в Румынии, по заданию которой был направлен курьером в Новочеркасск для передачи денежных средств белогвардейцам. По свидетельству Пьера Паскаля: «приехал с юга, где организовывал эвакуацию некоторых материалов с Запада на Восток и осуществлял уничтожение произведений искусства. В Москве он продолжает работу по уничтожению, но уже не против немцев, а против большевиков. Действует независимо от миссии и службы разведки. Рекрутирует среди контрреволюционных элементов. В его банде человек 20, в том числе брат. Ему можно приписать поджог Рязанского вокзала и других вокзалов». В начале чехословацкого восстания ездил по заданию Лаверня на "переговоры" с ними, но большевики не пустили его дальше Сызрани. В Казани он возглавил французскую военную миссию и вошел в соглашения с местным подпольем, сыграв крупную роль во взятии Казани чехо-белыми. Координировал работу не только с Самарой, но и с Югом, стараясь побудить Алексеева к захвату Царицына, где у него уже тоже были налажены поразительно хорошие связи. Также направлял персонал на Кавказ, чтобы при необходимости перерезать нефтепровод Баку-Тифлис и рекрутировать армянские войска. В Самаре он встречался с Жанно, получив от него деньги на снабжение французской миссии в Казани, которую уже захватил Комуч. Показательно, что он ссылается на посла Нуланса - главного лоббиста интервенции.
P.S. !!!
"Кроме того, эсеры нашли боевую поддержку в Ижевском районе, но там это прошло самотеком, совершенно без агитации, и сказать, что это были эсеровские дружины, нельзя. Для меня до сих пор непонятно, какая сила подняла этих рабочих. Надо сказать, что там особый тип рабочих - рабочие поселенцы. Они одновременно и рабочие, и крестьяне, т.к. занимаются одновременно двумя видами труда [41]. Что заставило их выступить против советской власти, непонятно, может быть, имели место просто какие-нибудь моменты неправильного управления местных властей. Во всяком случае, там создалась большая группа, около 120 рот. Все эти роты создавались самотеком. Они сами выбирали командование. Офицерского состава там почти совершенно не было. И это действительно было каким-то войском в войске - очень своеобразным. И мы, штаб, и не пытались их сформировать. Позднее их Колчак сформировал в отдельную дивизию. А при Комуче так они оставались в виде 120 рот, не желая соединяться ни с какой частью, и при малейшей попытке сводить их они разбегались. И поэтому к ним относились очень чутко. Их представители выступали в свое время на Уфимском совещании" (С. 59).
Полковник Галкин, я солидаризируюсь с тобой. Я тоже не понимаю, какого хрена эти бараны ломанулись в восстание, если в Самаре было ровным счетом то же самое, но там рабочие эсеров не поддержали.