Как беляки правят дневники
Удаленные записи
Именно музыкой эмоций, ощущением момента, чувствами, которые мог испытывать только современник, переживающий события и немедленно фиксирующий впечатления, а не мемуарист, описывающий в воспоминаниях прошедшее время, интересна её дневниковая проза. Включая, конечно, те записи, которые она удаляла при публикации.
Например, Борис Колоницкий в книге «Трагическая эротика» пишет, что наиболее ярким примером существенной корректировки дневниковых записей служит и знаменитая «Синяя книга». В 1927 году З. Н. Гиппиус, находясь в эмиграции, получила через знакомых текст своего дневника за 1914 - 1917 годы, который был оставлен ею в Петрограде. Вскоре отрывки текста появились в различных эмигрантских периодических изданиях, а в 1929 году белградское издательство «Русская библиотека» выпустило отдельное издание под заголовком: «Синяя книга: Петербургский дневник, 1914 - 1918».
Борис Колоницкий пишет: «Книга Гиппиус была сразу же встречена с большим интересом, на нее нередко ссылаются историки, серьезно повлияла она и на художественную традицию изображения революции. Читателей привлекала и привлекает декларируемая в предисловии предполагаемая предельная искренность автора, который решительно отказывается, несмотря на изменившиеся обстоятельства, «подправлять» свой текст в угоду изменившейся политической конъюнктуре. Между тем текст книги Гиппиус отличается от более ранней редакции…».
Очень интересно сравнивать удаленные и видоизмененные записи с окончательным текстом. Гиппиус не просто литературно выпрямила, она задним числом смягчила оценки императора Николая и его августейшей супруги Александры Федоровны.
«Царь ведь прежде всего - предатель, а уж потом - осел по упрямству и психопат», - писала она в сентябре 1915. А в ноябре сообщала о Распутине и императрице: «Сам же Гриша правит, пьет и фрейлин ебет. И Федоровну, по привычке».
Понятно, что после трагической гибели царя и царицы, после крушения империи, после установления диктатуры большевиков, находясь в изгнании, в Белой эмиграции, Гиппиус подобные обороты в дневнике оставить не могла.
В дневниках Гиппиус ровно те же слухи о развратной немецкой блуднице, которая помогает врагам, что фиксировались цензурой при перлюстрацией писем солдат с фронта, в городских разговорах простонародья, о котором докладывал Департамент полиции и пр.
«Очевидно, не стоит преувеличивать разницу между политической культурой образованной элиты и «народной» политической культурой неграмотных и полуграмотных простолюдинов. З. Н. Гиппиус, олицетворяющая рафинированную культуру Серебряного века, писала в раннем варианте своего «дневника», в сущности, о том же, о чем сообщали в своих письмах малообразованные русские солдаты» - пишет Борис Колоницкий.
виа https://relevantinfo.co.il/gippius/
Вот при первом же прочтении дневников Гиппиус понял, что как источник это неприменимо - слухи, домыслы и звериная ненависть, да еще и явно с результатами исправлений. Но многие ведь упорно желают верить в эти "аутентичные" свидетельства, не замечая подвоха. Вообще, хороший вопрос, сколько из таких "дневников" дневники на самом деле, без правок и уже вставок пост-фактум. Подумайте над этим, когда будете читать любой дневник той эпохи. И в связи с этим - удачно попавшийся на глаща небольшой доклад на ту же тему. Рассказывает о вышедших недавно и ставших популярных дневниках Ильина, о которых я уже писал.
М. В. КРОТОВА
Санкт-Петербургский государственный экономический университет,
Санкт-Петербург, Россия
АНАЛИЗ ДНЕВНИКОВ И.С. ИЛЬИНА
КАК ИСТОЧНИКА ПО ИСТОРИИ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ
Аннотация: Статья посвящена анализу дневников полковника И.С. Ильина как ценного источника по истории гражданской войны и эмиграции, для чего была поставлена задача изучить историю создания дневников и продажи их в РЗИА. Для этого пришлось обратиться к биографии мемуариста, его переписке с РЗИА, из которой стали известны подробности литературной обработки дневников, их определенной заданности, а также тщательного конструирования мемуаристом своей биографии.
Ключевые слова: исторический источник, Гражданская война, дневники, эго-документы, Русский исторический заграничный архив в Праге, эмиграция.
Постановка проблемы. Среди исторических источников отдельную группу составляют эго-документы - автобиографии, мемуары, личные дневники, записные книжки, заметки и письма. Однако для любого историка именно дневники представляют особую ценность благодаря своей подлинности, «синхронности» - события в дневниках точно фиксируются, в связи с чем, дневники считаются более объективными источниками, чем, например, мемуары. К тому же дневники отражают не только внешние события, но и личное состояние автора, его переживания, отношения с другими людьми. По ним можно реконструировать не только историческую реальность, но и ментальный мир автора, они активно используются как в изучении биографий, так и целых обществ.
Однако при анализе любых источников, в том числе и дневников, всегда встает вопрос достоверности информации. Как заметила исследователь И.Ф. Петровская, поскольку автор каждого документа - уникальная личность, особенное значение приобретают конкретные сведения о происхождении источника, выяснение обстоятельств, породивших его, в противном случае, «сумма фактов, не связанных с определенным временем, обусловит ложные выводы» [1, с. 46]. Петровская также подчеркивала ценность именно рукописного текста, который позволяет провести анализ бумаги, почерка, внешних особенностей источника.
Дневники полковника И.С. Ильина, которые хранятся в Государственном архиве Российской Федерации, охватывают значительный период - с 1914 по 1938 гг. [2]. В них нашли отражение события Первой мировой и гражданской войн, эмигрантская жизнь в Харбине, характеристики видных политических деятелей, разнообразные бытовые подробности. Часть дневников (1914-1920 гг.) была опубликована, первоначально в журнальном варианте, а затем вышла книга [3], которая привлекла к себе внимание историков, литературоведов, журналистов. Огромную роль в публикации этого документа сыграла внучка автора - Вероника Жобер, известный французский славист. Дневники активно используются современными историками Первой мировой и Гражданской войн [4-7], исследователями русской эмиграции в Китае [8-9], не только сообщая массу ценной информации, но и служа ориентиром для оценки отдельных исторических событий и явлений. Но некоторые несоответствия в тексте и особенности стиля заставили обратиться к выяснению обстоятельств создания этих дневников, поиску сведений о происхождении этого источника, чтобы выявить причины разночтений и умолчаний в тексте.
Основная часть. Обращение к анализу дневников полковника И.С. Ильина не случайно. Иосиф Сергеевич Ильин (1885-1981) - дворянин, окончивший Морской кадетский кор-/131/-пус и Михайловское артиллерийское училище, был участником Первой мировой и Гражданской войн, с 1920 по 1956 гг. жил в эмиграции в Харбине. Ильин вел дневники, начиная с 1914 г., в течение всей своей жизни. Отдельные тетради он сумел продать Русскому заграничному историческому архиву в Праге, откуда после Второй мировой войны дневники Ильина вместе с другими архивными материалами попали в ГАРФ.
В рецензии на опубликованную книгу дневников И.С. Ильина [3] К.А. Пахалюк отметил: «К сожалению, мы не имеем возможности установить, подвергались ли записи предварительной переработке» [10, с. 294]. Однако такая возможность все-таки есть. Стоит заметить, что отдельные дневники И.С. Ильина, в том числе и опубликованные за 1914-1920 гг. [2, д. 16], и неопубликованные за 1920-1926 гг. [2, д. 8], 1926-1929 гг. [2, д. 9], 1929-1937 гг. [2, д. 10], представляют собой копии машинописных страниц с большим количеством опечаток, здесь есть неточности в датах и некоторые несообразности. Закономерно возникла потребность провести источниковедческий анализ документа. Для этого необходимо было обратиться к переписке И.С. Ильина с РЗИА за 1930-1939 гг., которая хранится в Славянской библиотеке в Праге [11].
Русский заграничный исторический архив был основан в Праге в 1923 г. С 1928 г. архив при поддержке МИД Чехословацкой республики проводил большую работу по собиранию, хранению и систематизации материалов, газет, журналов, воззваний, плакатов, фотографий, карикатур, относящихся к истории русского общественно-политического движения, периода Революции, Гражданской войны и эмиграции. После Второй мировой войны РЗИА был передан в 1945 г. в дар Академии наук СССР, часть материалов была передана на хранении в ЦГАОР СССР (ныне ГАРФ) [12].
Первое письмо в архив Ильин написал 11 апреля 1930 г., где описал свой путь в эмиграцию: «Я полковник старой русской армии и после Германской войны во время большевистского переворота жил с семьей у себя в имении Симбирской губернии Сызранского уезда, где мы, после отобрания у нас земли и имущества, начали, было, сами работать. Чешское движение, начавшееся в Пензе, подняло и наш край, и когда началось восстание в Сызрани, мы тронулись на возах туда, где я, как старший артиллерист, был назначен начальником обороны генерал-лейтенантом Зубовым инспектором артиллерийской обороны. Затем снова поход, Самара, я формирую дивизион, после чего попадаю в распоряжение “военного министра” Комуча - Галкина - моего товарища по бригаде, принимаю участие в делах штаба полковника Чечека, командируюсь осенью в Челябинск на предварительное совещание, а затем через полтора месяца на государственное совещание в Уфу, где, как известно, образовывается директория. Зная французский язык, я на совещаниях нахожусь при французском консуле Комо. По образованию директории, генерал Розанов, начальник штаба главковерха генерала Болдырева, предложил мне быть при нем в качестве штаб-офицера для поручений и командирует меня наблюдать за эвакуацией Самары. Города Поволжья падают. В Омске я, распоряжением генерала Розанова, прикомандировываюсь для связи к английской миссии генерала Нокса, а затем в распоряжение приехавшего адмирала Колчака. Здесь я принимаю участие в заседаниях кадетского комитета (Жардецкий, В.Н. Пепеляев, самарец Кудрявцев и т.д.) и затем в перевороте - адмирал Колчак стал диктатором. Затем я попадаю в Семиречье, снова в Омск, в Екатеринбург - откуда эвакуируюсь в Омск, наконец, назначаюсь начальником добровольческих формирований дружин святого креста» [11, л. 1 - 1об].
В этом письме Ильин предложил продать свои дневники: «По счастливой случайности, у меня сохранились за двадцать пять лет все мои дневники, которые я привык вести день за днем, и в которых события записаны в некоторых случаях стенографически. <…> Моим всегдашним желанием было обработать весь этот материал и придать ему литературную форму (курсив мой - М.К.). Теперь этот труд мною закончен. Я хочу вам на условиях, которые вы мне сообщите, предложить издать эти мои “Воспоминания”, причем, если вы найдете, что весь труд был бы слишком велик, или в данное время не представлял бы интереса, /132/ может быть, вы согласились бы взять из него наиболее интересные для вас периоды - какие, я надеюсь, вы мне укажете. В общем плане могу Вам сказать, что “Воспоминания” разделяются на следующие периоды: детство, юность, мое образование, служба офицером, Великая война, Революция, жизнь в деревне, начало белого движения, Сызрань, Самара, политика Комуча, народная армия, Челябинск, Уфа, Омск, переворот, Семиречье, Екатеринбург, армия Гайды и т.д. Затем поход, Харбин, жизнь в Китае, служба у японцев, эмиграция на Дальнем Востоке». В конце письма он приписал: «Часть моей работы до войны написана в виде “Воспоминаний”, война же, революция и затем все до настоящего времени, для большей точности, оставлено в виде дневника» [11, л. 2]. Оговорки Ильина свидетельствуют, что дневниковые записи были обработаны, что-то, по-видимому, было опущено и изменено, а дневник был выбран удобной формой для мемуаров.
Архив заинтересовался его дневниками за 1914-1920 гг., но отказался издавать их. Ильин, в свою очередь, не спешил их посылать. В письме от 3 апреля 1931 г. он заметил: «Вы должны понять меня и мое чувство - видеть их (дневники - М.К.) напечатанными при жизни» [11, Л. 5]. Все-таки он послал в РЗИА в мае - августе 1931 г. три части своих дневников за 1914-1920 гг., которые составляли более 1000 машинописных листов. В сопроводительном письме от 15 июля 1931 г. Ильин просил снисхождения за плохую корректуру и большое количество ошибок и опечаток и раскрывал технологию составления текста: «Масса тетрадей, записных книжек, писем того времени, все это надо было систематизировать. <…> Написав страницу, вдруг открывал, что в записной книжке этого же числа есть еще запись, которая не попала в тетрадь, и вот ножницы, вырезается место и вклеивается пропущенное. И таких мест много, потому что, например, виденное и слышанное в Киеве на партийном заседании, я заносил в записную книжку, а не тетрадь дневника, приказания Колчака и поручения тоже в книжку, и так образовалась масса ошибок» [11, л. 12].
На заседании ученой комиссии РЗИА 30 сентября 1931 г. был рассмотрен отзыв А.А. Кизеветтера о дневнике И.С. Ильина (более 46 печатных листов), и было решено приобрести третью часть дневника размером около 18 печатных листов за 200 чешских крон за печатный лист, остальное оставить на хранение [13, л. 3]. Ильин в ответном письме от 16 октября 1931 г. сообщил: «В ближайшее время я вышлю вам некоторые исправления, относящиеся к моей работе. Эти исправления я прошу внести теперь же, дабы в архиве хранилась совершенно законченная работа». Здесь же Ильин предложил архиву еще один свой труд - «11 лет в эмиграции», «также дневник, почти день за днем» с 1920 по 1931 гг. [11, л. 15].
Эти материалы (дневники за 10 лет период эмиграции 1920-1930 гг.) он отправил в РЗИА летом 1932 г. В письме от 28 июля 1932 г. он указал: «Посылаемые мною дневники в копиях - подлинников прислать не могу, и вот почему: до сего времени продолжаю вести дневник и записывать события. Старые записи, заметки, прежние тетради служат мне до сего дня, иной раз, справочником, с которым трудно расстаться» [11, л. 33]. Управляющий архивом В.Г. Архангельский в письме 23 декабря 1932 г. напомнил Ильину, что «копии для архива интереса не представляют, … значение имеют документы и рукописи в подлиннике» [11, л. 35]. Это было важное замечание, так как архив позиционировал себя как собрание «нефальсифицированных документов» в отличие от большевиков, «фальсифицирующих историю современности» [12, с. 109]. На заседании ученого совета РЗИА 15 сентября 1933 г. после отзыва В.Н. Челищева о дневниках Ильина было решено приобретение дневника с 1929 по 1933 гг. отклонить [13, л. 15].
Однако Ильин продолжал волноваться за судьбу своих дневников. В письме в РЗИА от 1 июня 1934 г он предложил заново «хорошо и аккуратно» переписать свои дневники за период 1914-1920 гг., 1920-1929 гг., переданные архиву в копиях: «Дело в том, что в тот период я не имел машинки, торопился, переписывал на разных, так как еще не знал, какая участь ждет мои дневники. <…> Я очень заинтересован, чтобы именно в Архиве хранились /133/ и мои тетради, и копии в отлично-аккуратном виде, ибо после себя не хочется оставлять ничего незаконченного и не особенно хорошо выполненного» [11, л. 43].
В.Г. Архангельский в письме от 20 июля 1934 г. настойчиво просил прислать подлинники дневников, на что Ильин ответил в письме от 27 сентября 1934 г.: «Вышлю, как только окончу их переписку». Здесь же он опять просил выслать экземпляры его дневников для уничтожения («выполнены не совсем хорошо») [11, л. 45]. В 1937 г. он отправил в РЗИА некоторые подлинники дневников (несколько тетрадей) на оценку отдельными пакетами через чехословацкое консульство в Харбине, заметив в письме 10 октября 1937 г.: «многое заносилось на листки, в маленькие записные книжки, откуда я потом переписывал, а сами записи уничтожал» [11, л. 67]. Здесь же он обещал прислать в архив подлинники дневников 1914-1920 и 1920-1929 гг., купленные архивом, но так и не отправил их. В 1938 г. архив решил купить последнюю партию дневников объемом 27 печатных листов с оценкой их в 1800 чешских крон [11, л. 71]. Таким образом, Ильин за свои дневники получил от архива три суммы - 3950, 2000, 1800 крон.
Подлинники дневников за периоды 1914-1920 гг. и 1920-1929 гг. Ильин в РЗИА так и не представил. Судьба их неясна. В письме из Швейцарии в Комитет за возвращение на Родину и развитие культурных связей с соотечественниками 8 марта 1960 г. Ильин сообщил, что «все свои дневники, записки, воспоминания» передал в Генеральное консульство СССР в Харбине [14, л. 6]. В воспоминаниях, написанных в Швейцарии, он утверждал, что отдельные дневники и записи он сжег перед отъездом из Харбина в 1956 г. [15, с. 63]. Можно предположить, что подлинники дневников 1914-1937 гг. остались у Ильина, так как после выезда из Харбина в 1956 г. в Швейцарию он написал несколько статей для «Нового журнала», «Русской жизни» и других эмигрантских изданий, опираясь исключительно на свои дневниковые записи. Интересно, что после публикации одной из статей Ильина в нью-йоркском «Новом журнале» в 1959 г. [16], Ариадна Владимировна Тыркова-Вильямс отозвалась на нее возмущенной статьей в следующем номере журнала: «Автор произвольно перетасовывает события, настроения, взаимоотношения разных лиц и не считается с хронологией»; «от мемуаров требуется не выдумка, а точность» [17, с. 298]. На это Ильин ответил ей в том же номере «Нового журнала»: «Вот уже 50 лет я веду дневник, куда день за днем заносил свои записи. Оригинал этого дневника (1914-1938) был приобретен “Русским заграничным архивом” в Праге. Но у меня некоторые записи остались» [17, с. 300]. Несомненно, Ильин прекрасно понимал значение своего дневника как важного исторического источника, который должен был послужить основой для его будущих работ. На основе дневников Ильин позже написал воспоминания, которые хранятся в Музее русской культуры г. Сан-Франциско - они частично опубликованы в журнале «Русская Атлантида», значительно отличаются от машинописной копии его дневников за этот период и содержат массу фактических ошибок [15].
История продажи дневников полковника И.С. Ильина в фонды РЗИА свидетельствует о литературной обработке текста и ставит под сомнение их подлинность. Возникает ощущение, что некоторые сюжеты написаны явно под впечатлением от уже изданных в эмиграции работ Г.К. Гинса, Вс.Н. Иванова, Н.В. Устрялова, П.Н. Милюкова и других опубликованных воспоминаний в харбинской прессе. Не зная оригиналов, можно допустить определенную заданность текста. Сведения о расчете Ильина на публикацию дневников, подготовке их к печати, редактировании текста позволяют сделать предположение, что он мог расставлять нужные акценты с позиции знания того, как развивались события позже. Обращает на себя внимание и то, что в его дневниках часто встречаются записи, похожие на наброски статей и даже озаглавленные, возможно, сказалась журналистская привычка. Сам себя он считал, в первую очередь, журналистом. В письме С.К. Маковскому из Швейцарии в конце 1950-х гг. он подчеркнул, говоря о себе: «С 1917 г. начал посылать корреспонденцию в Киев Шульгину в “Киевскую мысль”, “Киевлянин” (псевдоним И.И.), писал статьи в 1918 г. “Волжский /134/ день” (Самара), различных Омских газетах в 1918 - 1919 гг., с 1920 г. - писал активно в “Русском голосе” (Харбин) и других газетах (“Свет”)» [18, л. 1].
С этой точки зрения дневники Ильина можно рассматривать не только как источник информации, но и как текст - самопрезентацию. Мемуарист мог выстраивать сюжеты, многое, по-видимому, опуская, с явной оглядкой на читателя, тщательно формируя свою биографию. Возможно, будучи самолюбивым и амбициозным человеком, он считал себя недооцененным и стремился повысить значение своей жизни. Дневники открывают внутренний мир автора, разные стороны его личности, часто не самые привлекательные. Это был желчный, язвительный человек, о котором его теща О.А. Воейкова-Толстая заметила в письмах к дочери: «Вокруг себя он делает пустыню»; «много спеси, неоправданные претензии на сомнительное превосходство» [19, с. 431, 473].
Однако из текста дневников Ильина нельзя не заметить, что его эгоцентризм и самолюбование сочетаются с трезвыми и глубокими замечаниями и оценками. Он несомненно обладал острым историческим чувством и литературным талантом. К.А. Пахалюк в своей рецензии заметил, что Ильин - скорее наблюдатель, а не участник событий [10, с. 296]. На страницах дневника много точных и ценных замечаний, характеристик, размышлений о русском человеке и истории России. Ильин сам отметил в письме в РЗИА от 15 июля 1931 г., что «моя единственная цель, которую я себе поставил, прежде всего, была быть искренним в полной мере, и в этом отношении считаю, что цели достигнул, т.к. все, что изложено на протяжении 1000 страниц - как было пережито и перечувствовано, так и записано» [11, л. 12об.].
Дневники Ильина показывают эволюцию его взглядов, пересмотр оценок революции и гражданской войны. Так, в 1920-е гг. он резко осуждал «перелетов» - представителей «белого» лагеря, принявших советское гражданство, сотрудничавших с советской властью, однако сам пережил такую же трансформацию. 31 августа 1920 г. он записал в дневнике о Н.В. Устрялове - «надо быть большим подлецом, чтобы так менять свои взгляды, убеждения» [2, д. 8, л. 58]. Но уже в 1945 г. в записке для Генерального консульства СССР в Харбине он говорит об Устрялове, как об «очень талантливом человеке», который «раньше других почувствовал и понял, где истина» [20, с. 803]. В дневниках разных лет можно также проследить идейное перерождение Ильина, его разочарование в либерализме и восхищение «великодержавной» политикой СССР в конце 1930-х гг., понять причины его сотрудничества с советскими спецслужбами и «восстановление» советского гражданства после Второй мировой войны.
Результаты исследования. Дневники как вид эго-документов остаются ценнейшими источниками по изучению эпохи. Однако они могут считаться таковыми только после тщательного источниковедческого и текстологического анализа, выяснения обстоятельств создания и назначения документа, учета случайных и намеренных искажений в тексте, потенциальной аудитории, к которой обращается автор. Переписка Ильина с РЗИА показала, что его дневники были подвергнуты беллетризации в расчете на их издание, так что этот источник нельзя считать «синхронным документом», «непосредственным» свидетельством, и к сведениям, содержащимся в этом документе, надо относиться с большой осторожностью. При сопоставлении дневников Ильина с другими источниками, в том числе с его более поздними работами, обнаруживаются подробности создания текста, причины разночтений и умолчаний. Необходимо также учитывать особенности личности Ильина и его идейных метаний при его оценке исторических событий и персонажей на страницах дневника.
Но дневники И.С. Ильина не утратили своей ценности, и субъективность такого рода документов также важна для исследователей. В записях Ильина ощущается подлинность переживаний бывшего офицера, типичного русского интеллигента, героя своего времени. Из содержания дневников возникает образ автора, становится понятна эволюция его взглядов и трансформация его личности. Таким образом, дневники Ильина имеют типические моменты, имеющие большое значение для анализа процессов, происходивших в среде русского офицерства в период гражданской войны и эмиграции. /135/
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ
1. Петровская И.Ф. Биографика: Введение в науку и обозрение источников биографических сведений о деятелях России 1801-1917 годов. СПб: Издательский дом «Петрополис», 2010. 382 с.
2. ГАРФ. Ф. Р-6599. Оп. 1. Д. 1-16.
3. Ильин И.С. Скитания русского офицера: Дневник Иосифа Ильина. 1914-1920 / подгот. текста, вступ. ст. В.П. Жобер. М.: Книжница: Русский путь, 2016. 480 с.
4. Ганин А.В. Семь «почему» российской гражданской войны. М.: Пятый Рим, 2018. 864 с.
5. Смолин А.В. Взлет и падение адмирала А.В. Колчака. СПб.: Наука, 2018. 239 с.
6. Петин Д.И. С авантюрой сквозь жизнь: Мария Александровна Гришина-Алмазова (Михайлова) // Новейшая история России. 2019. Т. 9. № 2. С. 389-405.
7. Стельмак М.М. Константин Андреевич Попов: реконструкция биографии омского социал-демократа // Вестник Омского университета. Серия «Исторические науки». 2018. № 3 (19). С. 168-182.
8. Кротова М.В. Осмысление революции 1917 г. в среде русской эмиграции в Китае // Россия и современный мир. 2018. № 3 (100). С. 52-65.
9. Смирнов С.В. Образ «другого» в сознании русского эмигранта в Маньчжурии (1920-1930-е гг.) // Уральское востоковедение. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2005. Вып. 1. С. 67-74.
10. Пахалюк К.А. «…И мы, дворяне и правящий класс, жестоко поплатимся за свою мягкотелость»: Первая мировая и Гражданская войны в дневниках И.С. Ильина // Историческая экспертиза. 2017. № 4. С. 294-302.
11. Национальная библиотека Чешской республики. Славянская библиотека (T-RZIA). 06-704.
12. Родионова Н.А. Русский заграничный исторический архив в Праге: история становления и деятельности // Вестник РУДН. Серия История России. 2015. № 4. С. 108-119.
13. T-RZIA. 2-5-83.
14. ГАРФ. Ф. Р-9651. Оп. 2. Д. 538.
15. Русская эмиграция в Маньчжурии с 1920 по 1956 гг. по воспоминаниям И.С. Ильина // Русская Атлантида (Челябинск). 2017. № 66. С. 48-63.
16. Ильин И.С. Революция. (Памяти старого революционера А.В. Тыркова) // Новый журнал (Нью-Йорк). 1959. № 56. С. 207-221.
17. Тыркова-Вильямс А. Письмо в редакцию // Новый журнал. 1959. № 57. С. 298-299.
18. РГАЛИ. Ф. 2512. Оп. 1. Д. 250.
19. Русская семья “dans la tourmente dèchaînée...”: Письма О.А. Толстой-Воейковой, 1927-1930 гг. / Публ. и коммент. В. Жобер. СПб.: Нестор-История, 2009. 526 с.
20. Ильин И.С. История русской эмиграции в Маньчжурии // Русская военная эмиграция 20-40-х годов ХХ века. Документы и материалы. Т. 7. Восточная ветвь. 1920-1928 гг. М., 2015. С. 797-842.
Гражданская война на востоке России: взгляд сквозь документальное наследие : материалы III Всерос. науч.-практ. конф., посвящ. 100-летию восстановления совет. власти в Сибири (Омск, 13-14 нояб. 2019 г.) / М-во культуры Ом. обл., БУ ИсА; М-во науки и высш. образования Рос. Федерации, ОмГТУ; М-во обороны Рос. Федерации, ОАБИИ ; [редкол.: Д. И. Петин (отв. ред.) и др.]. - Омск : Изд-во ОмГТУ, 2019. C. 131-136.
Именно музыкой эмоций, ощущением момента, чувствами, которые мог испытывать только современник, переживающий события и немедленно фиксирующий впечатления, а не мемуарист, описывающий в воспоминаниях прошедшее время, интересна её дневниковая проза. Включая, конечно, те записи, которые она удаляла при публикации.
Например, Борис Колоницкий в книге «Трагическая эротика» пишет, что наиболее ярким примером существенной корректировки дневниковых записей служит и знаменитая «Синяя книга». В 1927 году З. Н. Гиппиус, находясь в эмиграции, получила через знакомых текст своего дневника за 1914 - 1917 годы, который был оставлен ею в Петрограде. Вскоре отрывки текста появились в различных эмигрантских периодических изданиях, а в 1929 году белградское издательство «Русская библиотека» выпустило отдельное издание под заголовком: «Синяя книга: Петербургский дневник, 1914 - 1918».
Борис Колоницкий пишет: «Книга Гиппиус была сразу же встречена с большим интересом, на нее нередко ссылаются историки, серьезно повлияла она и на художественную традицию изображения революции. Читателей привлекала и привлекает декларируемая в предисловии предполагаемая предельная искренность автора, который решительно отказывается, несмотря на изменившиеся обстоятельства, «подправлять» свой текст в угоду изменившейся политической конъюнктуре. Между тем текст книги Гиппиус отличается от более ранней редакции…».
Очень интересно сравнивать удаленные и видоизмененные записи с окончательным текстом. Гиппиус не просто литературно выпрямила, она задним числом смягчила оценки императора Николая и его августейшей супруги Александры Федоровны.
«Царь ведь прежде всего - предатель, а уж потом - осел по упрямству и психопат», - писала она в сентябре 1915. А в ноябре сообщала о Распутине и императрице: «Сам же Гриша правит, пьет и фрейлин ебет. И Федоровну, по привычке».
Понятно, что после трагической гибели царя и царицы, после крушения империи, после установления диктатуры большевиков, находясь в изгнании, в Белой эмиграции, Гиппиус подобные обороты в дневнике оставить не могла.
В дневниках Гиппиус ровно те же слухи о развратной немецкой блуднице, которая помогает врагам, что фиксировались цензурой при перлюстрацией писем солдат с фронта, в городских разговорах простонародья, о котором докладывал Департамент полиции и пр.
«Очевидно, не стоит преувеличивать разницу между политической культурой образованной элиты и «народной» политической культурой неграмотных и полуграмотных простолюдинов. З. Н. Гиппиус, олицетворяющая рафинированную культуру Серебряного века, писала в раннем варианте своего «дневника», в сущности, о том же, о чем сообщали в своих письмах малообразованные русские солдаты» - пишет Борис Колоницкий.
виа https://relevantinfo.co.il/gippius/
Вот при первом же прочтении дневников Гиппиус понял, что как источник это неприменимо - слухи, домыслы и звериная ненависть, да еще и явно с результатами исправлений. Но многие ведь упорно желают верить в эти "аутентичные" свидетельства, не замечая подвоха. Вообще, хороший вопрос, сколько из таких "дневников" дневники на самом деле, без правок и уже вставок пост-фактум. Подумайте над этим, когда будете читать любой дневник той эпохи. И в связи с этим - удачно попавшийся на глаща небольшой доклад на ту же тему. Рассказывает о вышедших недавно и ставших популярных дневниках Ильина, о которых я уже писал.
М. В. КРОТОВА
Санкт-Петербургский государственный экономический университет,
Санкт-Петербург, Россия
АНАЛИЗ ДНЕВНИКОВ И.С. ИЛЬИНА
КАК ИСТОЧНИКА ПО ИСТОРИИ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ
Аннотация: Статья посвящена анализу дневников полковника И.С. Ильина как ценного источника по истории гражданской войны и эмиграции, для чего была поставлена задача изучить историю создания дневников и продажи их в РЗИА. Для этого пришлось обратиться к биографии мемуариста, его переписке с РЗИА, из которой стали известны подробности литературной обработки дневников, их определенной заданности, а также тщательного конструирования мемуаристом своей биографии.
Ключевые слова: исторический источник, Гражданская война, дневники, эго-документы, Русский исторический заграничный архив в Праге, эмиграция.
Постановка проблемы. Среди исторических источников отдельную группу составляют эго-документы - автобиографии, мемуары, личные дневники, записные книжки, заметки и письма. Однако для любого историка именно дневники представляют особую ценность благодаря своей подлинности, «синхронности» - события в дневниках точно фиксируются, в связи с чем, дневники считаются более объективными источниками, чем, например, мемуары. К тому же дневники отражают не только внешние события, но и личное состояние автора, его переживания, отношения с другими людьми. По ним можно реконструировать не только историческую реальность, но и ментальный мир автора, они активно используются как в изучении биографий, так и целых обществ.
Однако при анализе любых источников, в том числе и дневников, всегда встает вопрос достоверности информации. Как заметила исследователь И.Ф. Петровская, поскольку автор каждого документа - уникальная личность, особенное значение приобретают конкретные сведения о происхождении источника, выяснение обстоятельств, породивших его, в противном случае, «сумма фактов, не связанных с определенным временем, обусловит ложные выводы» [1, с. 46]. Петровская также подчеркивала ценность именно рукописного текста, который позволяет провести анализ бумаги, почерка, внешних особенностей источника.
Дневники полковника И.С. Ильина, которые хранятся в Государственном архиве Российской Федерации, охватывают значительный период - с 1914 по 1938 гг. [2]. В них нашли отражение события Первой мировой и гражданской войн, эмигрантская жизнь в Харбине, характеристики видных политических деятелей, разнообразные бытовые подробности. Часть дневников (1914-1920 гг.) была опубликована, первоначально в журнальном варианте, а затем вышла книга [3], которая привлекла к себе внимание историков, литературоведов, журналистов. Огромную роль в публикации этого документа сыграла внучка автора - Вероника Жобер, известный французский славист. Дневники активно используются современными историками Первой мировой и Гражданской войн [4-7], исследователями русской эмиграции в Китае [8-9], не только сообщая массу ценной информации, но и служа ориентиром для оценки отдельных исторических событий и явлений. Но некоторые несоответствия в тексте и особенности стиля заставили обратиться к выяснению обстоятельств создания этих дневников, поиску сведений о происхождении этого источника, чтобы выявить причины разночтений и умолчаний в тексте.
Основная часть. Обращение к анализу дневников полковника И.С. Ильина не случайно. Иосиф Сергеевич Ильин (1885-1981) - дворянин, окончивший Морской кадетский кор-/131/-пус и Михайловское артиллерийское училище, был участником Первой мировой и Гражданской войн, с 1920 по 1956 гг. жил в эмиграции в Харбине. Ильин вел дневники, начиная с 1914 г., в течение всей своей жизни. Отдельные тетради он сумел продать Русскому заграничному историческому архиву в Праге, откуда после Второй мировой войны дневники Ильина вместе с другими архивными материалами попали в ГАРФ.
В рецензии на опубликованную книгу дневников И.С. Ильина [3] К.А. Пахалюк отметил: «К сожалению, мы не имеем возможности установить, подвергались ли записи предварительной переработке» [10, с. 294]. Однако такая возможность все-таки есть. Стоит заметить, что отдельные дневники И.С. Ильина, в том числе и опубликованные за 1914-1920 гг. [2, д. 16], и неопубликованные за 1920-1926 гг. [2, д. 8], 1926-1929 гг. [2, д. 9], 1929-1937 гг. [2, д. 10], представляют собой копии машинописных страниц с большим количеством опечаток, здесь есть неточности в датах и некоторые несообразности. Закономерно возникла потребность провести источниковедческий анализ документа. Для этого необходимо было обратиться к переписке И.С. Ильина с РЗИА за 1930-1939 гг., которая хранится в Славянской библиотеке в Праге [11].
Русский заграничный исторический архив был основан в Праге в 1923 г. С 1928 г. архив при поддержке МИД Чехословацкой республики проводил большую работу по собиранию, хранению и систематизации материалов, газет, журналов, воззваний, плакатов, фотографий, карикатур, относящихся к истории русского общественно-политического движения, периода Революции, Гражданской войны и эмиграции. После Второй мировой войны РЗИА был передан в 1945 г. в дар Академии наук СССР, часть материалов была передана на хранении в ЦГАОР СССР (ныне ГАРФ) [12].
Первое письмо в архив Ильин написал 11 апреля 1930 г., где описал свой путь в эмиграцию: «Я полковник старой русской армии и после Германской войны во время большевистского переворота жил с семьей у себя в имении Симбирской губернии Сызранского уезда, где мы, после отобрания у нас земли и имущества, начали, было, сами работать. Чешское движение, начавшееся в Пензе, подняло и наш край, и когда началось восстание в Сызрани, мы тронулись на возах туда, где я, как старший артиллерист, был назначен начальником обороны генерал-лейтенантом Зубовым инспектором артиллерийской обороны. Затем снова поход, Самара, я формирую дивизион, после чего попадаю в распоряжение “военного министра” Комуча - Галкина - моего товарища по бригаде, принимаю участие в делах штаба полковника Чечека, командируюсь осенью в Челябинск на предварительное совещание, а затем через полтора месяца на государственное совещание в Уфу, где, как известно, образовывается директория. Зная французский язык, я на совещаниях нахожусь при французском консуле Комо. По образованию директории, генерал Розанов, начальник штаба главковерха генерала Болдырева, предложил мне быть при нем в качестве штаб-офицера для поручений и командирует меня наблюдать за эвакуацией Самары. Города Поволжья падают. В Омске я, распоряжением генерала Розанова, прикомандировываюсь для связи к английской миссии генерала Нокса, а затем в распоряжение приехавшего адмирала Колчака. Здесь я принимаю участие в заседаниях кадетского комитета (Жардецкий, В.Н. Пепеляев, самарец Кудрявцев и т.д.) и затем в перевороте - адмирал Колчак стал диктатором. Затем я попадаю в Семиречье, снова в Омск, в Екатеринбург - откуда эвакуируюсь в Омск, наконец, назначаюсь начальником добровольческих формирований дружин святого креста» [11, л. 1 - 1об].
В этом письме Ильин предложил продать свои дневники: «По счастливой случайности, у меня сохранились за двадцать пять лет все мои дневники, которые я привык вести день за днем, и в которых события записаны в некоторых случаях стенографически. <…> Моим всегдашним желанием было обработать весь этот материал и придать ему литературную форму (курсив мой - М.К.). Теперь этот труд мною закончен. Я хочу вам на условиях, которые вы мне сообщите, предложить издать эти мои “Воспоминания”, причем, если вы найдете, что весь труд был бы слишком велик, или в данное время не представлял бы интереса, /132/ может быть, вы согласились бы взять из него наиболее интересные для вас периоды - какие, я надеюсь, вы мне укажете. В общем плане могу Вам сказать, что “Воспоминания” разделяются на следующие периоды: детство, юность, мое образование, служба офицером, Великая война, Революция, жизнь в деревне, начало белого движения, Сызрань, Самара, политика Комуча, народная армия, Челябинск, Уфа, Омск, переворот, Семиречье, Екатеринбург, армия Гайды и т.д. Затем поход, Харбин, жизнь в Китае, служба у японцев, эмиграция на Дальнем Востоке». В конце письма он приписал: «Часть моей работы до войны написана в виде “Воспоминаний”, война же, революция и затем все до настоящего времени, для большей точности, оставлено в виде дневника» [11, л. 2]. Оговорки Ильина свидетельствуют, что дневниковые записи были обработаны, что-то, по-видимому, было опущено и изменено, а дневник был выбран удобной формой для мемуаров.
Архив заинтересовался его дневниками за 1914-1920 гг., но отказался издавать их. Ильин, в свою очередь, не спешил их посылать. В письме от 3 апреля 1931 г. он заметил: «Вы должны понять меня и мое чувство - видеть их (дневники - М.К.) напечатанными при жизни» [11, Л. 5]. Все-таки он послал в РЗИА в мае - августе 1931 г. три части своих дневников за 1914-1920 гг., которые составляли более 1000 машинописных листов. В сопроводительном письме от 15 июля 1931 г. Ильин просил снисхождения за плохую корректуру и большое количество ошибок и опечаток и раскрывал технологию составления текста: «Масса тетрадей, записных книжек, писем того времени, все это надо было систематизировать. <…> Написав страницу, вдруг открывал, что в записной книжке этого же числа есть еще запись, которая не попала в тетрадь, и вот ножницы, вырезается место и вклеивается пропущенное. И таких мест много, потому что, например, виденное и слышанное в Киеве на партийном заседании, я заносил в записную книжку, а не тетрадь дневника, приказания Колчака и поручения тоже в книжку, и так образовалась масса ошибок» [11, л. 12].
На заседании ученой комиссии РЗИА 30 сентября 1931 г. был рассмотрен отзыв А.А. Кизеветтера о дневнике И.С. Ильина (более 46 печатных листов), и было решено приобрести третью часть дневника размером около 18 печатных листов за 200 чешских крон за печатный лист, остальное оставить на хранение [13, л. 3]. Ильин в ответном письме от 16 октября 1931 г. сообщил: «В ближайшее время я вышлю вам некоторые исправления, относящиеся к моей работе. Эти исправления я прошу внести теперь же, дабы в архиве хранилась совершенно законченная работа». Здесь же Ильин предложил архиву еще один свой труд - «11 лет в эмиграции», «также дневник, почти день за днем» с 1920 по 1931 гг. [11, л. 15].
Эти материалы (дневники за 10 лет период эмиграции 1920-1930 гг.) он отправил в РЗИА летом 1932 г. В письме от 28 июля 1932 г. он указал: «Посылаемые мною дневники в копиях - подлинников прислать не могу, и вот почему: до сего времени продолжаю вести дневник и записывать события. Старые записи, заметки, прежние тетради служат мне до сего дня, иной раз, справочником, с которым трудно расстаться» [11, л. 33]. Управляющий архивом В.Г. Архангельский в письме 23 декабря 1932 г. напомнил Ильину, что «копии для архива интереса не представляют, … значение имеют документы и рукописи в подлиннике» [11, л. 35]. Это было важное замечание, так как архив позиционировал себя как собрание «нефальсифицированных документов» в отличие от большевиков, «фальсифицирующих историю современности» [12, с. 109]. На заседании ученого совета РЗИА 15 сентября 1933 г. после отзыва В.Н. Челищева о дневниках Ильина было решено приобретение дневника с 1929 по 1933 гг. отклонить [13, л. 15].
Однако Ильин продолжал волноваться за судьбу своих дневников. В письме в РЗИА от 1 июня 1934 г он предложил заново «хорошо и аккуратно» переписать свои дневники за период 1914-1920 гг., 1920-1929 гг., переданные архиву в копиях: «Дело в том, что в тот период я не имел машинки, торопился, переписывал на разных, так как еще не знал, какая участь ждет мои дневники. <…> Я очень заинтересован, чтобы именно в Архиве хранились /133/ и мои тетради, и копии в отлично-аккуратном виде, ибо после себя не хочется оставлять ничего незаконченного и не особенно хорошо выполненного» [11, л. 43].
В.Г. Архангельский в письме от 20 июля 1934 г. настойчиво просил прислать подлинники дневников, на что Ильин ответил в письме от 27 сентября 1934 г.: «Вышлю, как только окончу их переписку». Здесь же он опять просил выслать экземпляры его дневников для уничтожения («выполнены не совсем хорошо») [11, л. 45]. В 1937 г. он отправил в РЗИА некоторые подлинники дневников (несколько тетрадей) на оценку отдельными пакетами через чехословацкое консульство в Харбине, заметив в письме 10 октября 1937 г.: «многое заносилось на листки, в маленькие записные книжки, откуда я потом переписывал, а сами записи уничтожал» [11, л. 67]. Здесь же он обещал прислать в архив подлинники дневников 1914-1920 и 1920-1929 гг., купленные архивом, но так и не отправил их. В 1938 г. архив решил купить последнюю партию дневников объемом 27 печатных листов с оценкой их в 1800 чешских крон [11, л. 71]. Таким образом, Ильин за свои дневники получил от архива три суммы - 3950, 2000, 1800 крон.
Подлинники дневников за периоды 1914-1920 гг. и 1920-1929 гг. Ильин в РЗИА так и не представил. Судьба их неясна. В письме из Швейцарии в Комитет за возвращение на Родину и развитие культурных связей с соотечественниками 8 марта 1960 г. Ильин сообщил, что «все свои дневники, записки, воспоминания» передал в Генеральное консульство СССР в Харбине [14, л. 6]. В воспоминаниях, написанных в Швейцарии, он утверждал, что отдельные дневники и записи он сжег перед отъездом из Харбина в 1956 г. [15, с. 63]. Можно предположить, что подлинники дневников 1914-1937 гг. остались у Ильина, так как после выезда из Харбина в 1956 г. в Швейцарию он написал несколько статей для «Нового журнала», «Русской жизни» и других эмигрантских изданий, опираясь исключительно на свои дневниковые записи. Интересно, что после публикации одной из статей Ильина в нью-йоркском «Новом журнале» в 1959 г. [16], Ариадна Владимировна Тыркова-Вильямс отозвалась на нее возмущенной статьей в следующем номере журнала: «Автор произвольно перетасовывает события, настроения, взаимоотношения разных лиц и не считается с хронологией»; «от мемуаров требуется не выдумка, а точность» [17, с. 298]. На это Ильин ответил ей в том же номере «Нового журнала»: «Вот уже 50 лет я веду дневник, куда день за днем заносил свои записи. Оригинал этого дневника (1914-1938) был приобретен “Русским заграничным архивом” в Праге. Но у меня некоторые записи остались» [17, с. 300]. Несомненно, Ильин прекрасно понимал значение своего дневника как важного исторического источника, который должен был послужить основой для его будущих работ. На основе дневников Ильин позже написал воспоминания, которые хранятся в Музее русской культуры г. Сан-Франциско - они частично опубликованы в журнале «Русская Атлантида», значительно отличаются от машинописной копии его дневников за этот период и содержат массу фактических ошибок [15].
История продажи дневников полковника И.С. Ильина в фонды РЗИА свидетельствует о литературной обработке текста и ставит под сомнение их подлинность. Возникает ощущение, что некоторые сюжеты написаны явно под впечатлением от уже изданных в эмиграции работ Г.К. Гинса, Вс.Н. Иванова, Н.В. Устрялова, П.Н. Милюкова и других опубликованных воспоминаний в харбинской прессе. Не зная оригиналов, можно допустить определенную заданность текста. Сведения о расчете Ильина на публикацию дневников, подготовке их к печати, редактировании текста позволяют сделать предположение, что он мог расставлять нужные акценты с позиции знания того, как развивались события позже. Обращает на себя внимание и то, что в его дневниках часто встречаются записи, похожие на наброски статей и даже озаглавленные, возможно, сказалась журналистская привычка. Сам себя он считал, в первую очередь, журналистом. В письме С.К. Маковскому из Швейцарии в конце 1950-х гг. он подчеркнул, говоря о себе: «С 1917 г. начал посылать корреспонденцию в Киев Шульгину в “Киевскую мысль”, “Киевлянин” (псевдоним И.И.), писал статьи в 1918 г. “Волжский /134/ день” (Самара), различных Омских газетах в 1918 - 1919 гг., с 1920 г. - писал активно в “Русском голосе” (Харбин) и других газетах (“Свет”)» [18, л. 1].
С этой точки зрения дневники Ильина можно рассматривать не только как источник информации, но и как текст - самопрезентацию. Мемуарист мог выстраивать сюжеты, многое, по-видимому, опуская, с явной оглядкой на читателя, тщательно формируя свою биографию. Возможно, будучи самолюбивым и амбициозным человеком, он считал себя недооцененным и стремился повысить значение своей жизни. Дневники открывают внутренний мир автора, разные стороны его личности, часто не самые привлекательные. Это был желчный, язвительный человек, о котором его теща О.А. Воейкова-Толстая заметила в письмах к дочери: «Вокруг себя он делает пустыню»; «много спеси, неоправданные претензии на сомнительное превосходство» [19, с. 431, 473].
Однако из текста дневников Ильина нельзя не заметить, что его эгоцентризм и самолюбование сочетаются с трезвыми и глубокими замечаниями и оценками. Он несомненно обладал острым историческим чувством и литературным талантом. К.А. Пахалюк в своей рецензии заметил, что Ильин - скорее наблюдатель, а не участник событий [10, с. 296]. На страницах дневника много точных и ценных замечаний, характеристик, размышлений о русском человеке и истории России. Ильин сам отметил в письме в РЗИА от 15 июля 1931 г., что «моя единственная цель, которую я себе поставил, прежде всего, была быть искренним в полной мере, и в этом отношении считаю, что цели достигнул, т.к. все, что изложено на протяжении 1000 страниц - как было пережито и перечувствовано, так и записано» [11, л. 12об.].
Дневники Ильина показывают эволюцию его взглядов, пересмотр оценок революции и гражданской войны. Так, в 1920-е гг. он резко осуждал «перелетов» - представителей «белого» лагеря, принявших советское гражданство, сотрудничавших с советской властью, однако сам пережил такую же трансформацию. 31 августа 1920 г. он записал в дневнике о Н.В. Устрялове - «надо быть большим подлецом, чтобы так менять свои взгляды, убеждения» [2, д. 8, л. 58]. Но уже в 1945 г. в записке для Генерального консульства СССР в Харбине он говорит об Устрялове, как об «очень талантливом человеке», который «раньше других почувствовал и понял, где истина» [20, с. 803]. В дневниках разных лет можно также проследить идейное перерождение Ильина, его разочарование в либерализме и восхищение «великодержавной» политикой СССР в конце 1930-х гг., понять причины его сотрудничества с советскими спецслужбами и «восстановление» советского гражданства после Второй мировой войны.
Результаты исследования. Дневники как вид эго-документов остаются ценнейшими источниками по изучению эпохи. Однако они могут считаться таковыми только после тщательного источниковедческого и текстологического анализа, выяснения обстоятельств создания и назначения документа, учета случайных и намеренных искажений в тексте, потенциальной аудитории, к которой обращается автор. Переписка Ильина с РЗИА показала, что его дневники были подвергнуты беллетризации в расчете на их издание, так что этот источник нельзя считать «синхронным документом», «непосредственным» свидетельством, и к сведениям, содержащимся в этом документе, надо относиться с большой осторожностью. При сопоставлении дневников Ильина с другими источниками, в том числе с его более поздними работами, обнаруживаются подробности создания текста, причины разночтений и умолчаний. Необходимо также учитывать особенности личности Ильина и его идейных метаний при его оценке исторических событий и персонажей на страницах дневника.
Но дневники И.С. Ильина не утратили своей ценности, и субъективность такого рода документов также важна для исследователей. В записях Ильина ощущается подлинность переживаний бывшего офицера, типичного русского интеллигента, героя своего времени. Из содержания дневников возникает образ автора, становится понятна эволюция его взглядов и трансформация его личности. Таким образом, дневники Ильина имеют типические моменты, имеющие большое значение для анализа процессов, происходивших в среде русского офицерства в период гражданской войны и эмиграции. /135/
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ
1. Петровская И.Ф. Биографика: Введение в науку и обозрение источников биографических сведений о деятелях России 1801-1917 годов. СПб: Издательский дом «Петрополис», 2010. 382 с.
2. ГАРФ. Ф. Р-6599. Оп. 1. Д. 1-16.
3. Ильин И.С. Скитания русского офицера: Дневник Иосифа Ильина. 1914-1920 / подгот. текста, вступ. ст. В.П. Жобер. М.: Книжница: Русский путь, 2016. 480 с.
4. Ганин А.В. Семь «почему» российской гражданской войны. М.: Пятый Рим, 2018. 864 с.
5. Смолин А.В. Взлет и падение адмирала А.В. Колчака. СПб.: Наука, 2018. 239 с.
6. Петин Д.И. С авантюрой сквозь жизнь: Мария Александровна Гришина-Алмазова (Михайлова) // Новейшая история России. 2019. Т. 9. № 2. С. 389-405.
7. Стельмак М.М. Константин Андреевич Попов: реконструкция биографии омского социал-демократа // Вестник Омского университета. Серия «Исторические науки». 2018. № 3 (19). С. 168-182.
8. Кротова М.В. Осмысление революции 1917 г. в среде русской эмиграции в Китае // Россия и современный мир. 2018. № 3 (100). С. 52-65.
9. Смирнов С.В. Образ «другого» в сознании русского эмигранта в Маньчжурии (1920-1930-е гг.) // Уральское востоковедение. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2005. Вып. 1. С. 67-74.
10. Пахалюк К.А. «…И мы, дворяне и правящий класс, жестоко поплатимся за свою мягкотелость»: Первая мировая и Гражданская войны в дневниках И.С. Ильина // Историческая экспертиза. 2017. № 4. С. 294-302.
11. Национальная библиотека Чешской республики. Славянская библиотека (T-RZIA). 06-704.
12. Родионова Н.А. Русский заграничный исторический архив в Праге: история становления и деятельности // Вестник РУДН. Серия История России. 2015. № 4. С. 108-119.
13. T-RZIA. 2-5-83.
14. ГАРФ. Ф. Р-9651. Оп. 2. Д. 538.
15. Русская эмиграция в Маньчжурии с 1920 по 1956 гг. по воспоминаниям И.С. Ильина // Русская Атлантида (Челябинск). 2017. № 66. С. 48-63.
16. Ильин И.С. Революция. (Памяти старого революционера А.В. Тыркова) // Новый журнал (Нью-Йорк). 1959. № 56. С. 207-221.
17. Тыркова-Вильямс А. Письмо в редакцию // Новый журнал. 1959. № 57. С. 298-299.
18. РГАЛИ. Ф. 2512. Оп. 1. Д. 250.
19. Русская семья “dans la tourmente dèchaînée...”: Письма О.А. Толстой-Воейковой, 1927-1930 гг. / Публ. и коммент. В. Жобер. СПб.: Нестор-История, 2009. 526 с.
20. Ильин И.С. История русской эмиграции в Маньчжурии // Русская военная эмиграция 20-40-х годов ХХ века. Документы и материалы. Т. 7. Восточная ветвь. 1920-1928 гг. М., 2015. С. 797-842.
Гражданская война на востоке России: взгляд сквозь документальное наследие : материалы III Всерос. науч.-практ. конф., посвящ. 100-летию восстановления совет. власти в Сибири (Омск, 13-14 нояб. 2019 г.) / М-во культуры Ом. обл., БУ ИсА; М-во науки и высш. образования Рос. Федерации, ОмГТУ; М-во обороны Рос. Федерации, ОАБИИ ; [редкол.: Д. И. Петин (отв. ред.) и др.]. - Омск : Изд-во ОмГТУ, 2019. C. 131-136.