Израиль Меттер "Свидание" Ч. 6.
Израиль Меттер
Свидание
Киноповесть (окончание)
И вот они снова, Славка с матерью, едят в своей комнате.
- Утром проснулась, - говорит старуха, - все жду, петухи запоют. Лежала, лежала, а они не поют.
Славка улыбнулся.
- Заместо петухов, мама, здесь собаки.
- Одно другому не мешает, - сказала старуха.-И коров не держат?
- Ну, вы, мама, даете! - рассмеялся Славка.
- А чего? Долго ли завести животину? Вас, поди-ко, лбов здесь много, и все по крестьянскому делу понимаете: кто хлев срубит, кто травы накосит, да и пойла скотине наварить ума не надо...
Вошел в комнату замначальника по режиму. Прямо с порога сказал:
- С приездом, мамаша. Будем знакомы - капитан Рудаков... Да мы уж, кажется, виделись с вами: ехали вчера в одной машине...
Он протянул ей руку.
Здороваться за руку старуха еще не научилась за свои семьдесят четыре года, но сейчас постаралась сделать это правильно.
Капитан ей понравился: веселый с лица, чисто одетый, худой. Он сел на стул, осмотрел комнату, словно видел ее впервые, вроде пришел в гости, и спросил:
- Жалоб на условия свидания нет?
От волнения слух старухи обострился, она разобрала голос капитана и ответила, кланяясь:
- Всем я довольная, повидалась с сыном перед смертью.
Славка сидел на кровати не подымаясь, а старуха стояла.
- Вам, мамаша, помирать еще рано,- сказал капитан.- Вам еще сына надо доводить до кондиции. У тебя какой срок? - спросил он Славку.
- Три года.
- Восемьдесят девятая?
Славка кивнул.
- Ну вот, мамаша, - сказал капитан,-был у вас, очевидно, брачок в воспитании сынка, разбаловали его,- я вижу, и сейчас целый «гастроном» привезли ему,-а нам, государству, приходится за это расплачиваться. Да вы садитесь, пожалуйста, мамаша, тянуться вам передо мной совершенно не надо.
Старуха села на кровать.
- Как жизнь-то в деревне? Как настроение людей? Боевое?
- В поселке мы живем,-сказала старуха.
- Поросенок небось есть? Козы? Огород? Картошечка своя? Капустка?
Она кивнула.
- Значит, руководите своим хозяйством - глава семьи! - Капитан вздохнул,- А я вот два года не был в отпуске. По совести сказать, ночами снится поле, пшеница по пояс, солнышко всходит за рекой... Деньги сыну привезли, мамаша? - внезапно спросил он старуху в упор.
Она ответила, как учил сын:
- Все извела. Только на обратный билет оставшись.
- Покажите.
Она показала: три десятки лежали в пустой металлической коробке из-под чая.
- Имели место случаи, - сказал капитан,-когда приезжающие для свидания родственники привозили с собой деньги и передавали их осужденным. В результате - возможность пьянства и карточной игры в зоне.
Все это капитан проговорил в иной интонации, чем говорил до сих пор. Интонации его изменялись легко, как бы механически, но при этом всегда звучали вполне искренно.
- Сын ваш,- сказал капитан,-ведет себя в данное время хорошо, норму выработки выполняет и в нарушении режима колонии замечаний не имеет...
Капитан обернулся к Славке:
- Какие у тебя индивидуальные обязательства в работе над собой?
Славка ответил:
- Не пить чифирь и матерно не выражаться.
- Честно скажи - выполняешь?
- Выполняю, гражданин начальник.
- Значит, надо подновить их, твои обязательства. Народ нынче встает на трудовую вахту в честь наступающего праздника. Учти это...
Капитан поднялся.
- Вот, мамаша, сынка вашего мы подремонтируем морально, укрепим его уважение к правопорядку, и тогда получайте его себе на здоровье. Пусть тешит вашу старость... А теперь отдыхайте, мамаша, беседуйте с сыном, не буду вам мешать.
Он вышел, снова пожав неумелую руку старухи. Она потянулась было за ним, но Славка придержал ее за плечо.
- Про пензию хотела спросить, - сказала старуха. - Может, он бы куда написал...
Сын был чем-то недоволен, перебирал пакеты на столе, хмуро молчал.
- Чего он говорил-то? - спросила старуха. - Будет тебе полегчание, Славик?
Он снова ничего не ответил; нашел наконец кулечек с гречей, пошарил в нем и вынул спрятанные давеча двадцать рублей - четыре пятерки.
Перепрятал их в макароны, свернув каждую пятерку трубочкой и запихнув их по одной в макаронину.
- Без меня не варите, мама,-велел он.-Я их пометил.
На скамье, врытой в землю подле бревенчатого конвойного барака, молоденький солдат наяривает щеткой свои сапоги.
Подошла старуха, отдала ему стиранные портянки.
- Будешь переобуваться, надень чистые.
- Зря вы, бабушка, у нас же тут прачечная, специальная есть обслуга, стирает.
- Прачки-то - мужики? - спрашивает старуха.
- Конечно, мужики. Из осужденных.
- Дома не стирали, а здесь, значит, научились,- сказала старуха. - Ты сам-то, детка, городской или из деревни?
- Была деревенька, а нынче районный центр.
- Мать живая?
- Жива. И бабка, и прабабка.
- Женатый?
- Гуляю пока,- солдат улыбнулся.-А что, бабушка, думаете, пора жениться?
- На это дело поры нету: ветрел хорошую девку - не упускай, веди в дом, послухай, чего мать про нее скажет.
- Канительно! - сказал солдат.-Я уж лучше сам разберусь.
- То-то вы сами лучше разбираетесь: мильён, поди, детей записано на баб - отцов своих в глаза не видели. И старухи матери сухой хлеб никогда не едят - всегда слезьми смоченный.
Молоденький солдат засмеялся.
- А ваш-то сын советовался с вами?
- Кабы советовался, ты б его нынче не караулил,- сказала бабка и ушла.
И снова ночь в комнате - предрассветный час. Еще не развиднелось, однако старуха уже подхватилась с постели и тотчас стала прикидывать, что бы ей еще сделать для пользы сына.
Славка спал.
Она поправила на нем сползшее одеяло, утерла ему щеку, залитую ночной слюной, - он не проснулся, - и вышла на кухню.
Здесь после ночного дежурства сидел у плиты прапорщик Бобылев.
Разувшись и протянув закалевшие ноги к теплу, он дремал.
Увидев его, старуха воротилась в комнату, заползла под свою кровать в самый угол, достала там две припрятанные бутылки водки и сложила их в свой фартук.
В полутемной кухне, освещенной лишь печным огнем, она приблизилась к Бобылеву и дотронулась до его плеча.
Он обернулся моментом, словно бы и не дремал.
- Чего тебе, бабка?
Старуха развернула перед ним фартук.
- За это знаешь что полагается ? -строго спросил Бобылев.
Она не расслышала. Наклонясь к ней, он крикнул:
- За это дело знаешь что дают?
- По два восемьдесят семь отдала, - сказала старуха. - Или у вас дороже?
- У нас дороже! - сказал Бобылев.- У нас за такое дело срока дают. Вот составлю акт на тебя, и будешь ты, бабка, сидеть от звонка до звонка. На пару со своим Славкой... Да не держи ты вино в подоле - уронишь. Поставь вон в шкапчик.
Нисколько старуха не оробела. Здесь, в колонии, она уже ничего не боялась. Поставив два пол-литра в шкафчик, она спокойно сказала:
- Со Славиком - я не против. Это можно, сынок.
- Неужто согласилась бы, бабушка? - удивился Бобылев.
- А чего? И у вас люди живут. Ты вон - живешь?
- Так я же, бабка, вольный.
- Нету твоей воли,- сказала старуха.- Вольный бывает только малый ребенок: захотел - в пеленки нафурил... А ты, солдат, на службе.
- Не в заключении все ж таки,- обиделся Бобылев. - Отслужу - у меня паспорт чистый, ехай на все четыре стороны.
- А рази в том состоит человек, какой у него на руках документ? - спросила старуха. - Ты столь значишь, сколь о тебе люди думают... А на вино, сынок, не обижайся, ничего мне от вас не надо,- я вам к празднику привезла.
Прапорщик встал, обул нагретые у плиты сапоги и вынес такое решение:
- Для первого раза, бабка, не буду я составлять на тебя акт, по причине явки с повинной. Ограничиваюсь словесным внушением. Вино отымаю. Живи, бабушка, дальше согласно установленного режима оставшиеся тебе двое суток.
И она стала жить дальше.
Старуха совсем перестала спать.
Ей казалось, что таким способом она наращивает срок своего пребывания с сыном.
Он дремал на постели и днем, крепко спал ночами, а она все колготилась подле него, прибиралась в комнате, варила что-то на кухне.
Свободнее всего было вечером, когда колония затихала.
Иногда только взлаивали сторожевые псы, однако это совсем не тревожило бабку - собаки брехали, как в поселке.
И вот в последний вечер, перед ее отъездом, они в комнате вдвоем со Славиком. Трезвый и ласковый, он был тут на глазах у нее.
Она закончила укладку своего барахлишка - набралось всего с узелок. Чемодан пуст, а в картонный ящик она сложила оставшиеся после трехсуточного непрерывного едения харчи.
- Ящик оставлю тебе, не заругают. Есть куда поставить?
- Поставлю.
- Хорошо бы на холод, чтоб не спортилось... Товарищей своих тоже угостишь, - велит она сыну. - Тебя-то угощают?
- Угощают, мама.
Грустный, он сидит на кровати и смотрит на возню матери.
- Себе-то в дорогу ничего не взяли?
- Куплю на станции. В поезде, Славик, знаешь как спится - не до еды.
Она садится рядом с ним на кровать и зачинивает на себе посеченный подол юбки.
А он все смотрит и смотрит на нее, видит ее костлявость, худобу, узнает древнее ее тряпье, знакомое ему издавна.
- Кофте этой и юбке вашей юбилей надо справлять: им завтра в обед сто лет.
- Дак кто же, Славик, надевает в дорогу обнову?
- А есть она у вас, обнова эта?
Она покивала головой, но глаз не подняла.
- Ладно, - сказал Славик. - Встренусь с Гришкой, посчитаемся.
- Ой, Славик, не надо! -всполошилась старуха.- Опять сядешь в тюрьму. Да и невиноватый он, это все Тайка, она уже и прыщами пошла от злости, всю морду
ей закидало, он и не спит с ней, брезговает...
- А послал бы он ее... -сказал Славик и нарушил свое обязательство, данное в честь праздника.
Он решительно встал вдруг, вынул из картонного ящика кулек с макаронами, нашарил в нем те четыре трубочки, в которых были спрятаны деньги, и спичкой ковырнул их наружу. И все так же молча поднес эти двадцать рублей матери.
- Да что ты... Да что ты...-отмахивалась от него старуха.- Вот крест святой, не возьму!..
- А не возьмете - пропью, - спокойно сказал Славка.-С дружками пропью, только свистну - набегут.
- Неужто пропьешь? - охнула старуха.
- Как дважды два.
И он сунул четыре пятерки в карман ее кофты.
Уже совсем темно и тихо за окном, ни шороха не доносится из коридора. Только лают собаки. Нечасто...
Они сидят рядом на постели - мать и сын. Все дела уже переделаны.
- Я срок споловиню, мама. Начальник обещался за хорошее поведение... Деньги вам буду высылать, вы их не копите, пищу себе в магазине берите хорошую, это ж до чего вы тощая - я глядеть не могу на вас...
Он заскрипел зубами и заплакал.
- Учительнице Вере Сергеевне скажите: вернусь - всю жизнь буду дрова ей колоть, и в лесу заготовлю. Дождитесь меня, мама,- просил он, размазывая слезы по своему серому лицу,-Не помирайте. Очень я вас прошу. Нету у меня никого на свете, кроме вас.
- Не помру, сынок. Дождусь,- посулила старуха. - Она не плакала.
И снова в вагоне много народа.
Поезд идет быстро.
Под второй полкой, на которой лежит старуха - теперь уже на голом матраце без одеяла, - шумно и суетно. Едут откуда-то с Севера строители, рыбаки, студенты.
Играют в карты, поют под гитару, под баян.
На частых станциях бегают с чайниками за пивом, за кипятком.
Едят беспрестанно то одни, то другие.
Старуха не сползала со своей полки, подложив под голову узелок.
Ехала она теперь налегке - все оставила сыну. И сердце свое тоже кинула там - ехала пустая.
Настолько долго она лежала неподвижно, что, когда уже давно зажглись лампы в вагоне, какой-то молодой бородатый студент даже перестал бренчать на гитаре и крикнул на все купе:
- Братцы! А ведь старушка-то наша ни разу не спускалась в туалет! Может, она дуба дала?
И, встав на нижнюю полку, он дотронулся до ее плеча:
- Бабушка, ты живая?
Она не откликнулась, только открыла глаза. И, заглянув в них, студент сполз вниз.
В поселок старуха возвратилась среди дня. Устала, видно, покуда шла с узелком от шоссе, да и дождь ее прихватил.
Дверь дома учительницы была на запоре.
Старуха присела на ступеньку крытого крыльца, положив подле себя свой узелок.
По двору бродила курица с цыплятами - нехитрая живность Веры Сергеевны.
Старуха порылась в бездонных карманах юбки, насбирала там крошек и посыпала на землю у ступенек.
Прибежал пес - молодой, веселый,- повизгивая, ткнулся бабке в колени.
- Признал, - сказала она, гладя его по голове. - Признал, Малыш....
Посидев немного и отдышавшись с дороги, старуха прошла на огород учительницы за забором.
Картошка была уже выкопана, ботва валялась по всей земле.
Собрав ботву в кучу, бабка стала перетаскивать ее в яму подле помойки - там перепрела и прошлогодняя.
К дому подошла Вера Сергеевна, пошарила под крыльцом ключ, открыла дверь и только тогда увидела на огороде старуху. Окликнула ее:
- Бабушка!
Уже выпачканная в зелени, старуха выпрямилась, сколько могла, и двинулась к крыльцу, вытирая правую руку о кофту.
- Здравствуй, Сергеевна... Вернулась я...-Она протянула руку.
Учительница обняла ее за плечи.
- Ну как съездила, бабуся?
- Хорошо съездила, Сергеевна... Очень я хорошо съездила...
И затряслась от слез.