Томас Манн о Фридрихе Ницше
В предыдущем посте начал излагать своем понимание Заратустры Ницше. Некоторые товарищи высказались в пользу того, что произведения Ницше превратно истолковали и без понимания личности автора невозможно разобраться в содержании произведения. Я с ними полностью согласился и решил обратиться за разъяснением к одному из самых великих гуманистов XX века Томасу Манну.
В своем труде «Философия Ницше в свете нашего опыта», написанном в 1947 году Томасс Манн, уже наблюдавший агонию Западного мира, обладая таким историческим опытом, оценивает жизненный путь и творчество Ницше.
Томас Манн тонко походит к критике философа, повлиявшего на целую эпоху. Он не обвиняет Ницше в дегуманизации, имморализме или фашизме, хотя многие подверглись этому упрощению. Он в полной мере рассматривает противоречивую, сложную трагичную личность. Говоря о своих чувствах, которые возникли при первом знакомстве с Ницше, Манн пишет:
«…То было чувство трагического сострадания к душе, пытавшейся одолеть непосильную для нее задачу и, подобно Гамлету, сломленной непомерным бременем знания, которое было открыто ей, но для которого она в действительности не была рождена; то было чувство сострадания к душе восприимчивой, нежной и доброй, испытывавшей горячую потребность в любви и благородной Дружбе и совершенно не созданной для одиночества, более того, совершенно неспособной даже понять то бесконечное, холодное одиночество, в котором замыкаются души преступников; то было сострадание внутреннему миру человека, первоначально исполненного глубочайшего пиетета к существующему Миропорядку, искренне привязанного к благочестивым традициям старины, а затем настигнутого судьбою и насильно ввергнутого ею в опьяняющее безумие пророческого служения, безумие, которое заставило его отринуть всякий пиетет, попрать свою собственную природу и стать певцом буйной варварской силы, очерствения совести и зла».
Но это не мешает критику объективно оценивать труды Ницше:
«Когда Ницше называет Заратустру творением, рядом с которым все созданное людьми выглядит убогим и преходящим, когда он заявляет, что ни Гете, ни Шекспир, ни Данте не могли бы и мгновения удержаться на головокружительных высотах его книги и что у всех исполинов духа вместе взятых не достало бы мудрости и доблести даже на одну из речей Заратустры, мы понимаем, что перед нами - проявление мании величия, один из эксцессов порвавшего с разумным началом самосознания. Заратустра с его полетами по воздуху, с его танцевальными вывертами и головой, увенчанной розами смеха, никем не узнаваемый и повторяющий свое вечное; «Будьте тверды»- всего лишь безликая, бесплотная химера, абстракция, лишенная какой бы то ни было объемности; он весь состоит из риторики, судорожных потуг на остроумие, вымученного, ненатурального тона и сомнительных пророчеств, - это беспомощная схема с претензией на монументальность, иногда довольно трогательная, чаще всего - жалкая; нелепица, от которой до смешного один только шаг».
Говоря о мотивах и первоначальном замысле автора Томас Манн дает такую оценку:
«Ведь побуждения его были самыми позитивными, самыми доброжелательными, он лелеял мечту об ином, более возвышенном и мудром, более гордом и прекрасном человечестве и, если так можно выразиться, «ничего и в мыслях не имел», - во всяком случае, не имел в мыслях «ничего худого», хотя злого имел немало».
И в тоже время строго заявляет:
«Если истинны слова «по плодам их узнаете их», то для Ницше нет извинения».
Но также стоит признать и то, что фашизм действительно « содрал кожу с Ницшеанского сверхчеловека и натянули на себя, как уродливую маску»:
«Специфика фашизма чужда творческой фантазии Ницше, и нелепейшим недоразумением было то, что немецкое бюргерство спутало фашизм с ницшевскими мечтами о варварстве, призванном омолодить культуру».
Манн утверждает, что Ницше противопоставил эстетизм истине и этике. Нравственность и жизнь - не совместимы, говорит Ницше, но это есть одно - утверждает Манн.
«Пора отказаться от взгляда на философию Ницше как на кучу случайных афоризмов: его философия, не менее чем философия Шопенгауэра, является стройной системой, развившейся из одного зерна, из одной все собою пронизывающей идеи. Но у Ницше эта исходная, основная идея по всему своему складу, в корне своем - идея эстетическая, и уже по одному тому его видение мира и его мышление должны прийти в непримиримое противоречие со всяким социализмом. В конце концов могут быть только два мировосприятия, только две внутренние позиции: эстетическая и нравственная. И если социализм - мировоззрение, строящееся на строжайших нравственных основах, то Ницше - эстет, самый законченный, самый безнадежный эстет, какого знала история культуры, и его основное исходное положение, содержащее в себе зерно его дионисийского пессимизма,- положение о том, что жизнь достойна оправдания лишь как явление эстетическое, - необычайно точно характеризует его самого, его жизнь и его творчество философа и поэта, которые именно только как явления эстетического порядка и могут быть поняты и оправданы, могут стать предметом благоговейного почитания, ибо несомненно, что его жизнь, вся, включая финальное мифологизирование собственного «я» и даже безумие - это подлинное творение искусства, и не только по средствам выражения, совершенно изумительным, но и по самой своей глубинной сути; это зрелище потрясающей лирико-трагедийной силы, неотразимое в своей притягательности».
Заключение Манна следующее:
«Ницше должен смириться с тем, что мы называем его гуманистом, должен стерпеть, что его критика морали рассматривается нами как последняя трансформация Просвещения».
И напоследок, то, как следует читать Ницше:
«Тот, кто воспринимает Ницше буквально, «взаправду», кто ему верит, тому лучше его не читать.
С Ницше дело обстоит точно так же, как с Сенекой, о котором он как-то сказал, что его следует слушать, но что не должно «ни доверять ему, ни полагаться на него».
Спасибо всем товарищам, которые своими комментариями направили меня на путь истинный.