А знаете ли вы...?
Как-то я смотрел по телевизору передачу на церковную тему. Ведущий, митрополит, говорил живо, увлекательно и убедительно - грех было не послушать. Особенно мне запомнилась беседа о Божией благодати. Бывало, говорит священник, слушаешь проповедь и думаешь: да, что-то сегодня батюшка не очень, сыровато всё, средненько подготовился - но в то же время видишь, как горят у него глаза, слышишь, как зычно звучит его голос, ощущаешь, как переживают сказанное им прихожане, и чувствуешь, что ведёт его сам Господь - се благодать!
Эти слова заставили меня задуматься: не так ли бывает и в нашей профессии? Казалось бы, стоишь у доски целую вечность и знаешь, как вводить новый материал, закреплять его, повторять, проверять, насколько он усвоен. И накануне вроде бы всё тщательно продумал: и цель урока обозначена, и план составлен, и материалы подготовлены: текст, наглядность, предтекстовые задания, упражнения, вопросы, диалоги. Даже заранее прикидываешь, кого и о чём будешь спрашивать. А урок не идёт. Будто сам с собой во сне разговариваешь, только голос не внутри звучит, а эхом от стен отлетает. А студенты сидят в каком-то недоумении и нескрываемой тоске. Думаешь, может, случилось чего, а я новости утром не посмотрел и теперь выгляжу, как клоун...
А бывает наоборот. Попутал под вечер лукавый (а уж как сбить нашего брата с пути истинного, он хорошо знает) - и стоишь ты перед аудиторией с куском мела в руке и всем видом своим показываешь, что сейчас напишешь на доске такое, такое... И они все замерли в предвкушении, приготовились записывать. А в голове у тебя пусто, хоть пляши. Отчаяние и холод растекаются по спине... И тут внезапно приходит откуда-то: А знаете ли вы...? И как будто вспышка света перед глазами, будто ветер ворвался и тебя поднял над полом, и по телу пробегает молния, и ты будто не говоришь, а песню поёшь. И выходишь под аплодисменты. Одно слово - благодать!
Однако подстерегает человека в этом состоянии и некая опасность. О ней я и хочу рассказать. Возможно, кому-то моё повествование покажется не вполне приличным, но так как тема серьёзна и актуальна, прошу не судить меня строго.
Опасность, о которой я упомянул, заключается в потере ощущения аудитории и утрате самоконтроля. К примеру, начинающему преподавателю порой начинает казаться, будто он окучивает студента со всех сторон, как картофельный куст, и чем больше он нагребёт второстепенного, сопутствующего теме, тем крепче усвоится основное. Вот расхаживает он, довольный собой, по кафедре взад-вперёд, читает нараспев «Я вас любил» - да вдруг и спросит: А знаете ли вы, откуда пошла фамилия Пушкин? Не то чтобы он думал, будто иностранные студенты, узнав это, лучше поймут, в чём великий поэт черпал вдохновение, - а просто так спросит, по-приятельски, ради создания более тёплой обстановки на уроке, что, как известно, способствует лучшему усвоению материала. А вместо ожидаемого успеха - конфуз, ибо понести понесло, а куда - одному лукавому известно...
Я это знаю наверняка, потому что у меня самого был когда-то в практике именно такой случай. Я тогда вёл в университетском учебном центре курс «Русский язык в песне». И вот сидит передо мной как-то сборная группа слушателей из разных стран мира: студенты и выпускники университетов, предприниматели, переводчики - кто помоложе, кто посолиднее, и хором повторяет: Я вас любил: любовь ещё, быть может... Тут я возьми да и задай тот самый вопрос - о фамилии. Пусть, думаю, отдохнут люди, дух переведут... И хотя на курсах встречались представители самых серьёзных профессий, в тот раз никого, кто интересовался бы военной терминологией, среди присутствовавших не оказалось. А поскольку в то время у нас в центре действовало строгое правило ничего не переводить, а только объяснять, мне пришлось взять в руки мел и рисовать на доске пушку - старинную: мощный ствол, колёса под ним...
Сейчас-то, по прошествии времени, я понял, в чём была моя ошибка, и научился рисовать пушки довольно прилично, а тогда стою спиной к аудитории и чувствую, что у меня горят от стыда кончики ушей, потому что на доске - типичный образец той живописи, которой обыкновенно украшают заборы. Оборачиваюсь - все глядят с подчёркнутым любопытством, старательно пряча ухмылки. Я торопливо повернулся к доске и попытался исправить изображение, сделать его понятнее. Если бы я просто дорисовал забытый лафет, всё обошлось бы, но тогда я запаниковал и не нашёл ничего лучшего как изобразить вырывающуюся из жерла пушки струю дыма... Публика сдержанно захихикала. Не знаю, чем бы всё кончилось, если бы я, наплевав на правила, не объявил по-английски, что это пушка, после чего немедленно стёр непотребный рисунок и взял в руки гитару, на которую тут же и переключилось внимание аудитории. Мгновение спустя мы уже все вместе с чувством исполняли романс «Я вас любил».
Надеюсь, удовольствие от совместного пения вытеснило из памяти слушателей то, что ему предшествовало, ибо, как говорил Штирлиц, запоминается последнее. Тем не менее иногда эта поучительная история в очередной раз всплывает у меня в памяти, и я с ужасом думаю, а вдруг кто-нибудь из тех слушателей, не зная английского, всё же по-своему истолковал мой рисунок и теперь рассказывает своим друзьям о том, какая необычная фамилия у величайшего русского поэта?
Эти слова заставили меня задуматься: не так ли бывает и в нашей профессии? Казалось бы, стоишь у доски целую вечность и знаешь, как вводить новый материал, закреплять его, повторять, проверять, насколько он усвоен. И накануне вроде бы всё тщательно продумал: и цель урока обозначена, и план составлен, и материалы подготовлены: текст, наглядность, предтекстовые задания, упражнения, вопросы, диалоги. Даже заранее прикидываешь, кого и о чём будешь спрашивать. А урок не идёт. Будто сам с собой во сне разговариваешь, только голос не внутри звучит, а эхом от стен отлетает. А студенты сидят в каком-то недоумении и нескрываемой тоске. Думаешь, может, случилось чего, а я новости утром не посмотрел и теперь выгляжу, как клоун...
А бывает наоборот. Попутал под вечер лукавый (а уж как сбить нашего брата с пути истинного, он хорошо знает) - и стоишь ты перед аудиторией с куском мела в руке и всем видом своим показываешь, что сейчас напишешь на доске такое, такое... И они все замерли в предвкушении, приготовились записывать. А в голове у тебя пусто, хоть пляши. Отчаяние и холод растекаются по спине... И тут внезапно приходит откуда-то: А знаете ли вы...? И как будто вспышка света перед глазами, будто ветер ворвался и тебя поднял над полом, и по телу пробегает молния, и ты будто не говоришь, а песню поёшь. И выходишь под аплодисменты. Одно слово - благодать!
Однако подстерегает человека в этом состоянии и некая опасность. О ней я и хочу рассказать. Возможно, кому-то моё повествование покажется не вполне приличным, но так как тема серьёзна и актуальна, прошу не судить меня строго.
Опасность, о которой я упомянул, заключается в потере ощущения аудитории и утрате самоконтроля. К примеру, начинающему преподавателю порой начинает казаться, будто он окучивает студента со всех сторон, как картофельный куст, и чем больше он нагребёт второстепенного, сопутствующего теме, тем крепче усвоится основное. Вот расхаживает он, довольный собой, по кафедре взад-вперёд, читает нараспев «Я вас любил» - да вдруг и спросит: А знаете ли вы, откуда пошла фамилия Пушкин? Не то чтобы он думал, будто иностранные студенты, узнав это, лучше поймут, в чём великий поэт черпал вдохновение, - а просто так спросит, по-приятельски, ради создания более тёплой обстановки на уроке, что, как известно, способствует лучшему усвоению материала. А вместо ожидаемого успеха - конфуз, ибо понести понесло, а куда - одному лукавому известно...
Я это знаю наверняка, потому что у меня самого был когда-то в практике именно такой случай. Я тогда вёл в университетском учебном центре курс «Русский язык в песне». И вот сидит передо мной как-то сборная группа слушателей из разных стран мира: студенты и выпускники университетов, предприниматели, переводчики - кто помоложе, кто посолиднее, и хором повторяет: Я вас любил: любовь ещё, быть может... Тут я возьми да и задай тот самый вопрос - о фамилии. Пусть, думаю, отдохнут люди, дух переведут... И хотя на курсах встречались представители самых серьёзных профессий, в тот раз никого, кто интересовался бы военной терминологией, среди присутствовавших не оказалось. А поскольку в то время у нас в центре действовало строгое правило ничего не переводить, а только объяснять, мне пришлось взять в руки мел и рисовать на доске пушку - старинную: мощный ствол, колёса под ним...
Сейчас-то, по прошествии времени, я понял, в чём была моя ошибка, и научился рисовать пушки довольно прилично, а тогда стою спиной к аудитории и чувствую, что у меня горят от стыда кончики ушей, потому что на доске - типичный образец той живописи, которой обыкновенно украшают заборы. Оборачиваюсь - все глядят с подчёркнутым любопытством, старательно пряча ухмылки. Я торопливо повернулся к доске и попытался исправить изображение, сделать его понятнее. Если бы я просто дорисовал забытый лафет, всё обошлось бы, но тогда я запаниковал и не нашёл ничего лучшего как изобразить вырывающуюся из жерла пушки струю дыма... Публика сдержанно захихикала. Не знаю, чем бы всё кончилось, если бы я, наплевав на правила, не объявил по-английски, что это пушка, после чего немедленно стёр непотребный рисунок и взял в руки гитару, на которую тут же и переключилось внимание аудитории. Мгновение спустя мы уже все вместе с чувством исполняли романс «Я вас любил».
Надеюсь, удовольствие от совместного пения вытеснило из памяти слушателей то, что ему предшествовало, ибо, как говорил Штирлиц, запоминается последнее. Тем не менее иногда эта поучительная история в очередной раз всплывает у меня в памяти, и я с ужасом думаю, а вдруг кто-нибудь из тех слушателей, не зная английского, всё же по-своему истолковал мой рисунок и теперь рассказывает своим друзьям о том, какая необычная фамилия у величайшего русского поэта?
Click to view