Новый мир
Любите ли вы этот журнал «так, как люблю его я, то есть всеми силами души вашей, со всем энтузиазмом, со всем исступлением, к которому способна пылкая молодость!?».. Впрочем, у меня эта любовь началась еще в раннем детстве… Итак, мне два с половиной года, я сижу на горшке посреди комнаты, напротив в кресле сидит бабушка и терпеливо ждет результата. В руках у нее большая серо-голубая и до этого незнакомая мне книга.
«Почитай!»- требую я.
«Не заслужил пока, - чуть приподняв голову, отвечает бабушка. - Старайся!».
«Нет, ты сначала почитай»,- не отстаю я.
Бабушка переворачивает пару страниц назад - ей и самой хочется вернуться к понравившемуся стихотворению и прочитать его снова, но уже вслух.
То, что потом со мной происходило, словами описать невозможно. Это были первые взрослые стихи, которые я слышал в своей жизни. И стихи настоящие. После Агнии Барто контраст был потрясающим… Разумеется, я ничего не понял. Но я был оглушен, смят, у меня даже попка вспотела и намертво приклеилась к горшку.
«Ну вот, а ты обещал, - укоризненно сказала бабушка, с трудом оторвав меня от горшка. - Теперь сиди один и старайся».
Я прилежно старался и думал о том, что вот есть мир, в котором я живу. И есть другой - Новый. Он настоящий, взрослый и когда я вырасту… По обложке НМ я изучал буквы: наверное, я был единственным ребенком в стране, который букву «Ы» стал узнавать раньше, чем «А». В четыре года я уже читал. Не НМ, естественно, - мне его даже в руки не давали. Впрочем, для бабушки это был не журнал, а Книга. Именно так, с большой буквы. Она всегда выписывала НМ только в твердом переплете(сейчас такой возможности, как я понимаю, нет). Эта книга после прочтения на время передавалась подругам, потом возвращалась вместе с ними, и я был туповатым свидетелем жарких споров вокруг незнакомых имен и слов.
Бабушка у меня была строгая. Читать всякую ерунду она мне просто запрещала. Если же эта «ерунда» входила в школьную программу, рецепт был прост: прочесть, ответить на уроке, получить оценку и забыть навсегда! Бабушка полагала, что пустая и случайная книга вредна не только тем, что она отнимает время, за которое ты мог бы прочесть нечто действительно интересное и талантливое, - она портит вкус и сдвигает систему координат. Она была признательна НМ, поскольку журнал делал за нее огромную и важную работу: просеивал текущую литературу, отбрасывая все случайное и пустое. Позже я заново листал старые подшивки и еще раз убедился: пустых и проходных текстов в «Новом мире» в период его расцвета просто не было!
О Твардовском-главреде написано столько восторженных слов, что повторяться глупо. А вот имя Аси Берзер практически забыто. Таких редакторов сейчас нет и, наверное, уже никогда не будет. Ее девиз был прост: оставлять и печатать лишь лучшее. И внимательно искать это лучшее - везде, даже в девятом вале самотека. Вы можете себе представить, чтобы в нынешнем НМ кто-нибудь стал читать самотек? Да там вообще сейчас никто ничего не читает, ибо в этом нет никакого смысла - портфель редакции забит нетленками на два года вперед(о том, какими именно, чуть позже). Оговорюсь, Бутов все же читает. Если успевает. Если вспомнит. Если время есть.
Кстати, мало кто знает, что именно Анна Самойловна выловила из самотека тетрадку учителя рязанского с тупым названием «Щ-854»(будущий «Иван Денисович») и уже на следующий день, минуя все инстанции, отнесла повесть Твардовскому. Если уж зашла речь о Солженицыне, возьмите на себя труд сравнить две редакции романа «В круге первом» - уже набранный, но так и не увидевший свет вариант в редакции Берзер и тот авторский, восстановленный, который печатается сейчас во всех сборниках. Первое - почти шедевр. Второе - раздутое, невнятное полуграфоманское чтиво. Вот что такое настоящая редактура, друзья!
Принято считать, что печальное состояние толстых журналов вызвано резким падением уровня современной литературы. Да, наверное. Но зачем же искусственно понижать этот и без того низкий уровень? Если ты озабочен лишь тем, как напечатать в «своем» журнале себя, любимого, своих многочисленных родственников, друзей, знакомых, просто коллег из других «толстяков», которые тебя печатают и, значит, ты должен возвращать долги(это называется перекрестное опыление), -- то о каком уровне вообще может идти речь?
Со времен Твардовского, сумевшего в жестких тисках тоталитарного режима не только создать безусловно лучший во всей истории мировой литературы толстый журнал, но и дать обществу глоток свободы, свежего воздуха, надежды, сформировать, наконец, вкусы целого поколения, прошло уже очень много лет. Нет уже ни былой славы, ни минимально приличного тиража, ни даже уважения в литературной среде: ну, журнал как журнал, такая же убогая частная лавочка на госдотациях, как и десяток других. Лично мне больно все это слышать. И даже на обложку смотреть как-то неловко. Подобные чувства испытываешь при случайной встрече с женщиной, которую любил в юности: была умная, светлая, тонкая, гордая, а сейчас не сразу и поймешь, что это она - неряшливая, вульгарно накрашенная, сексуально озабоченная и почему-то в украинской "вышиванке"; глаза погасшие и пустые, взгляд равнодушный, манеры хамские. Вместо гордости - ложный и ничем не подкрепленный гонор. Вместо уровня - пустые понты. Вместо света - лишь редкие искорки, по которым и узнают эту серую, ничем непримечательную даму те, кто когда-то ее искренне любил.
…Впрочем, зря я употребил прошедшее время: недавно чистил квартиру от накопившегося хлама и безжалостно выбросил на свалку все подшивки. «Новый мир» оставил. Я просто физически не могу его выбросить: ни из дома, ни из памяти, ни из собственной души.
«Почитай!»- требую я.
«Не заслужил пока, - чуть приподняв голову, отвечает бабушка. - Старайся!».
«Нет, ты сначала почитай»,- не отстаю я.
Бабушка переворачивает пару страниц назад - ей и самой хочется вернуться к понравившемуся стихотворению и прочитать его снова, но уже вслух.
То, что потом со мной происходило, словами описать невозможно. Это были первые взрослые стихи, которые я слышал в своей жизни. И стихи настоящие. После Агнии Барто контраст был потрясающим… Разумеется, я ничего не понял. Но я был оглушен, смят, у меня даже попка вспотела и намертво приклеилась к горшку.
«Ну вот, а ты обещал, - укоризненно сказала бабушка, с трудом оторвав меня от горшка. - Теперь сиди один и старайся».
Я прилежно старался и думал о том, что вот есть мир, в котором я живу. И есть другой - Новый. Он настоящий, взрослый и когда я вырасту… По обложке НМ я изучал буквы: наверное, я был единственным ребенком в стране, который букву «Ы» стал узнавать раньше, чем «А». В четыре года я уже читал. Не НМ, естественно, - мне его даже в руки не давали. Впрочем, для бабушки это был не журнал, а Книга. Именно так, с большой буквы. Она всегда выписывала НМ только в твердом переплете(сейчас такой возможности, как я понимаю, нет). Эта книга после прочтения на время передавалась подругам, потом возвращалась вместе с ними, и я был туповатым свидетелем жарких споров вокруг незнакомых имен и слов.
Бабушка у меня была строгая. Читать всякую ерунду она мне просто запрещала. Если же эта «ерунда» входила в школьную программу, рецепт был прост: прочесть, ответить на уроке, получить оценку и забыть навсегда! Бабушка полагала, что пустая и случайная книга вредна не только тем, что она отнимает время, за которое ты мог бы прочесть нечто действительно интересное и талантливое, - она портит вкус и сдвигает систему координат. Она была признательна НМ, поскольку журнал делал за нее огромную и важную работу: просеивал текущую литературу, отбрасывая все случайное и пустое. Позже я заново листал старые подшивки и еще раз убедился: пустых и проходных текстов в «Новом мире» в период его расцвета просто не было!
О Твардовском-главреде написано столько восторженных слов, что повторяться глупо. А вот имя Аси Берзер практически забыто. Таких редакторов сейчас нет и, наверное, уже никогда не будет. Ее девиз был прост: оставлять и печатать лишь лучшее. И внимательно искать это лучшее - везде, даже в девятом вале самотека. Вы можете себе представить, чтобы в нынешнем НМ кто-нибудь стал читать самотек? Да там вообще сейчас никто ничего не читает, ибо в этом нет никакого смысла - портфель редакции забит нетленками на два года вперед(о том, какими именно, чуть позже). Оговорюсь, Бутов все же читает. Если успевает. Если вспомнит. Если время есть.
Кстати, мало кто знает, что именно Анна Самойловна выловила из самотека тетрадку учителя рязанского с тупым названием «Щ-854»(будущий «Иван Денисович») и уже на следующий день, минуя все инстанции, отнесла повесть Твардовскому. Если уж зашла речь о Солженицыне, возьмите на себя труд сравнить две редакции романа «В круге первом» - уже набранный, но так и не увидевший свет вариант в редакции Берзер и тот авторский, восстановленный, который печатается сейчас во всех сборниках. Первое - почти шедевр. Второе - раздутое, невнятное полуграфоманское чтиво. Вот что такое настоящая редактура, друзья!
Принято считать, что печальное состояние толстых журналов вызвано резким падением уровня современной литературы. Да, наверное. Но зачем же искусственно понижать этот и без того низкий уровень? Если ты озабочен лишь тем, как напечатать в «своем» журнале себя, любимого, своих многочисленных родственников, друзей, знакомых, просто коллег из других «толстяков», которые тебя печатают и, значит, ты должен возвращать долги(это называется перекрестное опыление), -- то о каком уровне вообще может идти речь?
Со времен Твардовского, сумевшего в жестких тисках тоталитарного режима не только создать безусловно лучший во всей истории мировой литературы толстый журнал, но и дать обществу глоток свободы, свежего воздуха, надежды, сформировать, наконец, вкусы целого поколения, прошло уже очень много лет. Нет уже ни былой славы, ни минимально приличного тиража, ни даже уважения в литературной среде: ну, журнал как журнал, такая же убогая частная лавочка на госдотациях, как и десяток других. Лично мне больно все это слышать. И даже на обложку смотреть как-то неловко. Подобные чувства испытываешь при случайной встрече с женщиной, которую любил в юности: была умная, светлая, тонкая, гордая, а сейчас не сразу и поймешь, что это она - неряшливая, вульгарно накрашенная, сексуально озабоченная и почему-то в украинской "вышиванке"; глаза погасшие и пустые, взгляд равнодушный, манеры хамские. Вместо гордости - ложный и ничем не подкрепленный гонор. Вместо уровня - пустые понты. Вместо света - лишь редкие искорки, по которым и узнают эту серую, ничем непримечательную даму те, кто когда-то ее искренне любил.
…Впрочем, зря я употребил прошедшее время: недавно чистил квартиру от накопившегося хлама и безжалостно выбросил на свалку все подшивки. «Новый мир» оставил. Я просто физически не могу его выбросить: ни из дома, ни из памяти, ни из собственной души.