Превыше всего.
Национализм редко хвалят, но осуждают выборочно, стараясь находить оправдания для своих соплеменников. Что касается чужих националистов, то их виновность никогда не подвергается сомнению. Ещё тяжелее призывать к беспристрастности во время вооружённого конфликта.
Вместе с тем, то и дело возникают проблемы с определением национализма. Не всё ясно и с понятием "нация". Самое простое назвать нацией социум, единый в этническом и политическом отношении. Правда, если политическое единство вполне наглядно обозначено государственной атрибутикой, то роль этнической близости не всегда очевидна. Хемингуэй шутил, что он неплохо говорит на канадском, австралийском, новозеландском и южноафриканском, но при этом вполне естественно принадлежал к американской нации.
Сталин, определяя нацию, говорил про "исторически сложившуюся устойчивую общность людей, возникшую на базе общности языка, территории, экономической жизни и психического склада". С другой стороны, признак общности территории носит весьма спорный характер, тем более - в условиях этнической чересполосицы и пересмотра границ.
Многие западноевропейские политики предпочитали объединять в рамках нации граждан в соответствии с их принадлежностью к определённому государству. Неслучайно термин "nationality" часто подразумевал "гражданство". Это не мешает в современных условиях превращать людей в "неграждан", оставив их с одной этнической принадлежностью.
Но теоретические споры об определении "нации" намного уступают по остроте рассуждениям о национализме. Прежде всего, не могут договориться о том, что это такое? Самым понятным и приятным проявлением национализма считается стремление к национальному самоопределению.
Начиная с американской и французской революций XVIII века, разговор о нации стали вести, как о суверенном "народе", имеющем право решать свою судьбу. На этом принципе строились демократические государства. Соответственно, и национализм стали воспринимать, как защиту от "своей" или чужеземной тирании. Право народа решать свою судьбу обычно не подвергалось сомнению.
Но редкий националист останавливался на полдороге и чаще всего делал следующий шаг - пытался самоопределяться за счёт других. Не всегда обращают внимание на ключевой националистический лозунг: "Нация - превыше всего" или, как это сформулировано в немецком гимне: "Uber alles". В этом суть национального неравенства.
Неудивительно, что даже внешне невинная забота о национальной культуре оборачивается запретами употребления других языков. Следующим шагом в этой дискриминации могут стать "языковые патрули" и даже лишение гражданства. Как выразился один бывший нацист: "Нам не нужно, чтобы вы знали наш язык, нужно чтобы о своём забыли." Встречаются, правда, политики, умеющие строго судить не только чужаков, но и земляков.
Знаменитый украинский общественный деятель М.П.Драгоманов в статье "Чудацькі думки про українську національну справу" когда-то писал: "...прежде всего, наше национальство [национализм] совсем не такое уже мирное. Послушайте, с какой ненавистью иногда наши люди говорят про русских, поляков и евреев, и подумайте, что бы случилось с теми нашими соседями на Украине, если бы нашим национальникам удалось взять власть на Украине в свои руки. Какое бы они им "обукраинивание" прописали! А пока что такое человеконенавистническое национальство вредит тем, что будит к нам враждебные чувства у наших соседей".
Современные события только подтвердили этот печальный прогноз. Однако любые намёки на националистический характер государственной системы Украины отвергаются с порога. При этом ссылаются на запрет использования нацистской символики. Правда, запрет свастик носит, избирательный характер, чего нельзя сказать о полном искоренении малейших намёков на что-либо советское.
В последнее время к идеологическим пристрастиям киевских чиновников добавилась откровенная борьба против любой русской символики, среди которой досталось и Пушкину, и Суворову и прочим менее значительным деятелям, не согласовавшим свою деятельность с офисом президента Украины. Да и сам русский язык стал в Киеве жертвой откровенной дискриминации.
Современный украинский национализм активно дополняется атрибутикой слегка отретушированного нацизма. Никто не заметил, как рядовое униатское приветствие, распространённое в сёлах Западной Украины: "Слава Иисусу! Навеки слава!" (In aeternum), постепенно переросло в бесславный выкрик, за которым слышится "Heil!". А чтобы никто не сомневался в цельности мировоззрения украинские солдаты повторяют "Смерть врагам! Украина - превыше всего!" И это "превыше всего" вполне характеризует правящий режим и его покровителей.
С другой стороны, противники киевского режима отчётливо видят свастики на врагах, не обращая внимания на очевидный национализм по другую сторону фронта. Дело даже не в оскорбительных прозвищах, обычных в ходе войны.
Русский национализм сохранился не только на бытовом, но и на идеологическом уровне. Некоторые известные деятели в России не особенно скрывали свои взгляды. Не так давно Стрелков и Навальный в споре между собой открыто отстаивали правильность собственного национализма.
Ещё более откровенно заявляли о себе неовласовцы, вроде покойного Просвирнина. Такие деятели не перевелись до сих пор, не ограничиваясь очередной РОА, слепленной в рядах ВСУ.
Вполне очевидным националистом был воевавший в Славянском ополчении Игорь Друзь. Но свою связь с национализмом он отрицал. В 2011 году этот публицист считал "доктрину современного русского национализма... опасной и вредной для России" (видимо, допуская приемлемость других доктрин). Но при этом его взгляды строились на полном отрицании существования украинской нации: "малороссов можно было бы назвать субэтносом в рамках единого русского "суперэтноса"."
Этот пример не ограничился маргинальными политиками. Более того, он нашёл продолжение в публикациях Путина об "историческом единстве" русских и украинцев. Разумеется, такой подход не вызывает симпатий по другую сторону фронта. В Киеве в ходу не менее сомнительная этнография, которая отрицает какую-либо связь русских со славянством, ссылаясь на татарские и финно-угорские влияния.
Существование русского национализма часто отрицают, подчёркивая многонациональность России. С другой стороны, подобный довод никогда не работал, к примеру, в Австро-Венгрии, где среди немецкого большинства последовательно культивировалась ненависть к славянам, евреям и цыганам (не считая застарелой неприязни между католиками и лютеранами).
Дореволюционный классический лозунг С.С.Уварова "православие, самодержавие, народность" закладывал основы казённого национализма. Фактически "народность" воспринималась именно, как националистическая основа монархии. На практике казённому национализму не удавалось преодолеть узость самодержавия, не считавшего нужным допускать к государственной власти какую-либо нацию. Неудивительно, что и черносотенец Пуришкевич, и националист Шульгин, и октябрист Родзянко ставили на первое место не русский народ, а самодержца всероссийского.
Положение изменилось после Октября 1917 года, когда на место старой казённой "народности" пришёл обновлённый национализм Корнилова, Деникина и Врангеля. Правда, белогвардейская защита национальных интересов на практике исключала из числа соплеменников социалистов, и особенно - большевиков, подтверждая старую мысль о том, что в каждом народе есть две нации (то есть, два класса). Таким образом, вместо национального единства получалась "братоубийственная" война.
Большевистская идеология никогда не ограничивала себя сугубо национальными рамками. Именно готовность противостоять любым видам дискриминации в отношении наций и рас сделала большевизм приемлемым и для русских, и для украинцев, и для многих других.
Однако сумев сломить наследие казённого национализма большевики то и дело отступали от строгого интернационализма, исходя из текущей целесообразности. Иногда такой подход приводил к шатаниям, когда в среднеазиатских алфавитах меняли арабскую графику на латинскую, а затем - на кириллицу. В зависимости от текущих указаний начальства имам Шамиль объявлялся то борцом за свободу, то - реакционером.
После 1941 года национальный вопрос в Советском Союзе осложнился с одной стороны - шовинистической практикой и агитацией нацистов и их пособников, а с другой - ограничением прав сограждан, чьи соплеменники проявили склонность к колаборационизму. В послевоенных условиях новый национализм проявился в рассуждениях о приоритете России и вреде космополитизма. Уже после смерти Сталина возобновилась практика выдвижения национальных кадров.
Развал Советского Союза сопровождался расцветом самых крайних форм национализма. Уже в августе 1991 года Руцкой выступал на митинге с лозунгом: "Да здравствует Великая Россия!" Схожие призывы стали всё чаще звучать с трибун новых суверенных государств, которые на словах становились всё грандиознее, а на практике - всё слабее и слабее. Ярый национализм то и дело оборачивался компрадорством и мечтами о финансовых подачках. Последний порыв к великодержавию был предпринят совсем недавно в связи с юбилеем Петра I.
С одной стороны, в Кремле призывали к борьбе против национализма, а с другой - активно рассуждали о том, как вернуть "утраченные территории", подчёркивая, что свои интересы "превыше всего". Иррациональность подобных взглядов ставит их сторонников в двусмысленное положение. Борьба с противником из "денацификации" становится перекрашиванием одного национализма в другой.
Неслучайно нынешний президент Украины язвительно заметил, что Россия не способна никого освободить, поскольку сама нуждается в освобождении. В самом Киеве ограничивают свои "освободительные" потуги границами 2014 года, но и от Кубани не отказываются.
Попутно с двусторонним конфликтом околодипломатическое хамство распространяется на другие страны. Один посол в духе застарелой германофобии назвал немецкого канцлера "ливерной колбасой".
Другой высокопоставленный дипломат двусмысленно намекал на то, что самыми опасными антисемитами были сами евреи. Разумеется, израильский МИД возмутили провокационные рассуждения о еврейских предках Гитлера.
Однако проблема для Израиля заключается не в надуманных нацистских корнях, а в реальном национализме, заложенном отцами-основателями сионизма. Формально национальная дискриминация в "Святой земле" запрещена. При этом, официально Израиль, как был, так и числится государством одного народа при весьма пёстром этно-религиозном составе населения.
Национализм сияет всеми цветами красок. Франция традиционно всегда подчёркивала свою неограниченную открытость для всех культур. Но традиции Парижа включали не только космополитизм Анахарсиса Клоотса, но и крайние националистические движения Деа, Дорио, Морраса и их преемников в виде ОАС, Ле Пенов и т.п. Конечно, пока Национальный фронт не добрался до власти, но никто не гарантирует, что деятели подобного толка не займут тёплое место в Елисейском дворце.
Даже мирная, почти нейтральная Швейцария не избежала националистических искушений. В рамках Альпийской конфедерации нашлось место не только для подчёркнутого уважения к правам "коренных" народов, но и для крайней нетерпимости к эмигрантам.
На самом деле, отношение к "вынужденным переселенцам" стало хорошим индикатором подлинности европейских "ценностей". Потребовалось всего несколько месяцев, чтобы слёзы сочувствия к страданиям беженцев сменились раздражением и желанием отгородиться от наплыва переселенцев с юга, а теперь - и востока.
Не всё благополучно даже в странах, создававшихся эмигрантами. Австралия, охотно принимавшая выходцев из Европы, всеми силами препятствовала китайской эмиграции. Южно-Африканская республика на протяжении века совмещала подавление бурского меньшинства и белый расизм, на смену которому пришли расисты с другим цветом кожи.
Ещё более богатую националистическую историю прошли граждане Соединённых Штатов Америки. Даже если отбросить восходящие к колониальному периоду расовые предрассудки, нетрудно заметить, что и национальный вопрос был не менее болезненным, чем сегрегация со скамейками для "чёрных".
Федерация подчёркнуто сохраняла английский язык в качестве государственного, оттесняя любые другие культуры на бытовой уровень. Только в последние десятилетия в некоторых штатах стали признавать на официальном уровне испанский язык. Что касается индейского самоуправления, то оно даже в смягчённом виде сохраняет черты этнографического и социального гетто.
Не всё ладилось и с сугубо англоязычными согражданами. Немало проблем создавали антиирландские настроения, которые описывал Майн Рид и показывал Скорсезе в "Бандах Нью-Йорка". Борьба за привилегии коренных американцев приводила даже к созданию соответствующих политических партий ("нативистов"). Не всегда благополучным было положение американских евреев, итальянцев и "латинос".
Однако, помимо национализмов, отстаивавших особые права отдельных этнических групп, укреплялся единый американский шовинизм, который прокладывал себе дорогу к мировому господству.
В 1906 году Марк Твен дал краткую характеристику своим национально озабоченным соотечественникам:
"Не знаю, к худу или к добру, но мы продолжаем поучать Европу. Мы занимаемся этим уже более ста двадцати пяти лет. Никто не приглашал нас в наставники, мы навязались сами. Ведь мы - англосаксы. Прошлой зимой на банкете в клубе, который называется "Дальние Концы Земли", председательствующий, отставной военный в высоком чине, провозгласил громким голосом и с большим воодушевлением: "Мы - англосаксы, а когда англосаксу что-нибудь надобно, он идет и берет"...
Если перевести эту выдающуюся декларацию (и чувства, в ней выраженные) на простой человеческий язык, она будет звучать примерно так: "Мы, англичане и американцы - воры, разбойники и пираты, чем и гордимся".
Из всех присутствовавших англичан и американцев не нашлось ни одного, у кого хватило бы гражданского мужества подняться и сказать, что ему стыдно, что он англосакс, что ему стыдно за цивилизованное общество, раз оно терпит в своих рядах англосаксов, этот позор человеческого рода."
Богатый американский опыт борьбы за "права человека" не сделал крупнейшую державу мира более устойчивой к национализму. Напротив, популярность лозунгов "сделать Америку снова великой" свидетельствует, что их авторы опираются на прочный великодержавный шовинизм. По старой памяти провозглашается непримиримая борьба против рецидивов имперского сознания... в России. Однако бороться с имперским сознанием в американских головах никто не собирается.
Даже наиболее последовательный сторонник универсальных принципов глобализма Фукуяма не отрицал пользу национализма "в странах, подобных Украине или России", как способа преодоления коммунистического наследия. То есть, либеральный теоретик готов примириться с националистическими движениями если они, в конце концов, приведут к "демократической стабильности". Финалом этих процессов в духе Фукуямы должен стать "конец истории", а вернее - конец всех локальных историй, которые вытеснит одна, но зато - глобальная.
Организация "международного сообщества" описывается нарочито обтекаемо. Ни политическая, ни экономическая структура этой универсальной державы не уточняется. Совершенно очевидно, что речь пойдёт о всемирном государстве, центр которого, как в древние времена, будет располагаться на Капитолийском холме.
В США никто не скрывает, что там будут защищать не фукуямовскую "формальную абстрактную человеческую ценность", а вполне конкретное "американское лидерство", которое уже сейчас свободно диктует свою волю самым ярым националистам, распространяя юрисдикцию на все концы света. Свои интересы мировые лидеры ставят превыше всех торжественно провозглашённых суверенитетов.
Можно ли остановить девятый вал национализма, в очередной раз замахнувшегося на мировое господство? Многие видят выход в расколе глобализма на вполне традиционные узко-национальные фрагменты. Другие видят решение этой проблемы в создании альтернативного глобализма под видом биполярности или даже многополярности, хотя это всё больше смахивает на создание блоков перед мировой войной.
Иерархия национальных держав во главе с мировым лидером опирается на такую же иерархию финансовых институтов, перекачивающих товары по всему свету. Члены привилегированного клуба привыкли смотреть на прочих, как на "нищебродов", "вату" и т.п. Они презирают даже соплеменников, если те не предъявляют банковскую справку о платёжеспособности.
Переубедить их могла бы только перспектива краха, который превратил бы зажравшуюся "элиту" в обычных людей, не считающих, что их интересы "превыше всего". Но чтобы остановить национализм, недостаточно сжечь один флаг. Нужно исключить условия, при которых, эти идеи будут воспроизводиться с новыми лидерами и гербами.
Фрэнсис Фукуяма. Опасный попутчик.
Г.Нодия. Национализм и демократия.
Михайло Драгоманов. Чудацькі думки про українську національну справу.
Игорь Друзь. Украинский национализм как фактор деградации народа Украины.
Марк Твен. Мы - англосаксы. Собрание сочинений. М. ГИХЛ. 1961. Т. 12. С. 309-312.
Вместе с тем, то и дело возникают проблемы с определением национализма. Не всё ясно и с понятием "нация". Самое простое назвать нацией социум, единый в этническом и политическом отношении. Правда, если политическое единство вполне наглядно обозначено государственной атрибутикой, то роль этнической близости не всегда очевидна. Хемингуэй шутил, что он неплохо говорит на канадском, австралийском, новозеландском и южноафриканском, но при этом вполне естественно принадлежал к американской нации.
Сталин, определяя нацию, говорил про "исторически сложившуюся устойчивую общность людей, возникшую на базе общности языка, территории, экономической жизни и психического склада". С другой стороны, признак общности территории носит весьма спорный характер, тем более - в условиях этнической чересполосицы и пересмотра границ.
Многие западноевропейские политики предпочитали объединять в рамках нации граждан в соответствии с их принадлежностью к определённому государству. Неслучайно термин "nationality" часто подразумевал "гражданство". Это не мешает в современных условиях превращать людей в "неграждан", оставив их с одной этнической принадлежностью.
Но теоретические споры об определении "нации" намного уступают по остроте рассуждениям о национализме. Прежде всего, не могут договориться о том, что это такое? Самым понятным и приятным проявлением национализма считается стремление к национальному самоопределению.
Начиная с американской и французской революций XVIII века, разговор о нации стали вести, как о суверенном "народе", имеющем право решать свою судьбу. На этом принципе строились демократические государства. Соответственно, и национализм стали воспринимать, как защиту от "своей" или чужеземной тирании. Право народа решать свою судьбу обычно не подвергалось сомнению.
Но редкий националист останавливался на полдороге и чаще всего делал следующий шаг - пытался самоопределяться за счёт других. Не всегда обращают внимание на ключевой националистический лозунг: "Нация - превыше всего" или, как это сформулировано в немецком гимне: "Uber alles". В этом суть национального неравенства.
Неудивительно, что даже внешне невинная забота о национальной культуре оборачивается запретами употребления других языков. Следующим шагом в этой дискриминации могут стать "языковые патрули" и даже лишение гражданства. Как выразился один бывший нацист: "Нам не нужно, чтобы вы знали наш язык, нужно чтобы о своём забыли." Встречаются, правда, политики, умеющие строго судить не только чужаков, но и земляков.
Знаменитый украинский общественный деятель М.П.Драгоманов в статье "Чудацькі думки про українську національну справу" когда-то писал: "...прежде всего, наше национальство [национализм] совсем не такое уже мирное. Послушайте, с какой ненавистью иногда наши люди говорят про русских, поляков и евреев, и подумайте, что бы случилось с теми нашими соседями на Украине, если бы нашим национальникам удалось взять власть на Украине в свои руки. Какое бы они им "обукраинивание" прописали! А пока что такое человеконенавистническое национальство вредит тем, что будит к нам враждебные чувства у наших соседей".
Современные события только подтвердили этот печальный прогноз. Однако любые намёки на националистический характер государственной системы Украины отвергаются с порога. При этом ссылаются на запрет использования нацистской символики. Правда, запрет свастик носит, избирательный характер, чего нельзя сказать о полном искоренении малейших намёков на что-либо советское.
В последнее время к идеологическим пристрастиям киевских чиновников добавилась откровенная борьба против любой русской символики, среди которой досталось и Пушкину, и Суворову и прочим менее значительным деятелям, не согласовавшим свою деятельность с офисом президента Украины. Да и сам русский язык стал в Киеве жертвой откровенной дискриминации.
Современный украинский национализм активно дополняется атрибутикой слегка отретушированного нацизма. Никто не заметил, как рядовое униатское приветствие, распространённое в сёлах Западной Украины: "Слава Иисусу! Навеки слава!" (In aeternum), постепенно переросло в бесславный выкрик, за которым слышится "Heil!". А чтобы никто не сомневался в цельности мировоззрения украинские солдаты повторяют "Смерть врагам! Украина - превыше всего!" И это "превыше всего" вполне характеризует правящий режим и его покровителей.
С другой стороны, противники киевского режима отчётливо видят свастики на врагах, не обращая внимания на очевидный национализм по другую сторону фронта. Дело даже не в оскорбительных прозвищах, обычных в ходе войны.
Русский национализм сохранился не только на бытовом, но и на идеологическом уровне. Некоторые известные деятели в России не особенно скрывали свои взгляды. Не так давно Стрелков и Навальный в споре между собой открыто отстаивали правильность собственного национализма.
Ещё более откровенно заявляли о себе неовласовцы, вроде покойного Просвирнина. Такие деятели не перевелись до сих пор, не ограничиваясь очередной РОА, слепленной в рядах ВСУ.
Вполне очевидным националистом был воевавший в Славянском ополчении Игорь Друзь. Но свою связь с национализмом он отрицал. В 2011 году этот публицист считал "доктрину современного русского национализма... опасной и вредной для России" (видимо, допуская приемлемость других доктрин). Но при этом его взгляды строились на полном отрицании существования украинской нации: "малороссов можно было бы назвать субэтносом в рамках единого русского "суперэтноса"."
Этот пример не ограничился маргинальными политиками. Более того, он нашёл продолжение в публикациях Путина об "историческом единстве" русских и украинцев. Разумеется, такой подход не вызывает симпатий по другую сторону фронта. В Киеве в ходу не менее сомнительная этнография, которая отрицает какую-либо связь русских со славянством, ссылаясь на татарские и финно-угорские влияния.
Существование русского национализма часто отрицают, подчёркивая многонациональность России. С другой стороны, подобный довод никогда не работал, к примеру, в Австро-Венгрии, где среди немецкого большинства последовательно культивировалась ненависть к славянам, евреям и цыганам (не считая застарелой неприязни между католиками и лютеранами).
Дореволюционный классический лозунг С.С.Уварова "православие, самодержавие, народность" закладывал основы казённого национализма. Фактически "народность" воспринималась именно, как националистическая основа монархии. На практике казённому национализму не удавалось преодолеть узость самодержавия, не считавшего нужным допускать к государственной власти какую-либо нацию. Неудивительно, что и черносотенец Пуришкевич, и националист Шульгин, и октябрист Родзянко ставили на первое место не русский народ, а самодержца всероссийского.
Положение изменилось после Октября 1917 года, когда на место старой казённой "народности" пришёл обновлённый национализм Корнилова, Деникина и Врангеля. Правда, белогвардейская защита национальных интересов на практике исключала из числа соплеменников социалистов, и особенно - большевиков, подтверждая старую мысль о том, что в каждом народе есть две нации (то есть, два класса). Таким образом, вместо национального единства получалась "братоубийственная" война.
Большевистская идеология никогда не ограничивала себя сугубо национальными рамками. Именно готовность противостоять любым видам дискриминации в отношении наций и рас сделала большевизм приемлемым и для русских, и для украинцев, и для многих других.
Однако сумев сломить наследие казённого национализма большевики то и дело отступали от строгого интернационализма, исходя из текущей целесообразности. Иногда такой подход приводил к шатаниям, когда в среднеазиатских алфавитах меняли арабскую графику на латинскую, а затем - на кириллицу. В зависимости от текущих указаний начальства имам Шамиль объявлялся то борцом за свободу, то - реакционером.
После 1941 года национальный вопрос в Советском Союзе осложнился с одной стороны - шовинистической практикой и агитацией нацистов и их пособников, а с другой - ограничением прав сограждан, чьи соплеменники проявили склонность к колаборационизму. В послевоенных условиях новый национализм проявился в рассуждениях о приоритете России и вреде космополитизма. Уже после смерти Сталина возобновилась практика выдвижения национальных кадров.
Развал Советского Союза сопровождался расцветом самых крайних форм национализма. Уже в августе 1991 года Руцкой выступал на митинге с лозунгом: "Да здравствует Великая Россия!" Схожие призывы стали всё чаще звучать с трибун новых суверенных государств, которые на словах становились всё грандиознее, а на практике - всё слабее и слабее. Ярый национализм то и дело оборачивался компрадорством и мечтами о финансовых подачках. Последний порыв к великодержавию был предпринят совсем недавно в связи с юбилеем Петра I.
С одной стороны, в Кремле призывали к борьбе против национализма, а с другой - активно рассуждали о том, как вернуть "утраченные территории", подчёркивая, что свои интересы "превыше всего". Иррациональность подобных взглядов ставит их сторонников в двусмысленное положение. Борьба с противником из "денацификации" становится перекрашиванием одного национализма в другой.
Неслучайно нынешний президент Украины язвительно заметил, что Россия не способна никого освободить, поскольку сама нуждается в освобождении. В самом Киеве ограничивают свои "освободительные" потуги границами 2014 года, но и от Кубани не отказываются.
Попутно с двусторонним конфликтом околодипломатическое хамство распространяется на другие страны. Один посол в духе застарелой германофобии назвал немецкого канцлера "ливерной колбасой".
Другой высокопоставленный дипломат двусмысленно намекал на то, что самыми опасными антисемитами были сами евреи. Разумеется, израильский МИД возмутили провокационные рассуждения о еврейских предках Гитлера.
Однако проблема для Израиля заключается не в надуманных нацистских корнях, а в реальном национализме, заложенном отцами-основателями сионизма. Формально национальная дискриминация в "Святой земле" запрещена. При этом, официально Израиль, как был, так и числится государством одного народа при весьма пёстром этно-религиозном составе населения.
Национализм сияет всеми цветами красок. Франция традиционно всегда подчёркивала свою неограниченную открытость для всех культур. Но традиции Парижа включали не только космополитизм Анахарсиса Клоотса, но и крайние националистические движения Деа, Дорио, Морраса и их преемников в виде ОАС, Ле Пенов и т.п. Конечно, пока Национальный фронт не добрался до власти, но никто не гарантирует, что деятели подобного толка не займут тёплое место в Елисейском дворце.
Даже мирная, почти нейтральная Швейцария не избежала националистических искушений. В рамках Альпийской конфедерации нашлось место не только для подчёркнутого уважения к правам "коренных" народов, но и для крайней нетерпимости к эмигрантам.
На самом деле, отношение к "вынужденным переселенцам" стало хорошим индикатором подлинности европейских "ценностей". Потребовалось всего несколько месяцев, чтобы слёзы сочувствия к страданиям беженцев сменились раздражением и желанием отгородиться от наплыва переселенцев с юга, а теперь - и востока.
Не всё благополучно даже в странах, создававшихся эмигрантами. Австралия, охотно принимавшая выходцев из Европы, всеми силами препятствовала китайской эмиграции. Южно-Африканская республика на протяжении века совмещала подавление бурского меньшинства и белый расизм, на смену которому пришли расисты с другим цветом кожи.
Ещё более богатую националистическую историю прошли граждане Соединённых Штатов Америки. Даже если отбросить восходящие к колониальному периоду расовые предрассудки, нетрудно заметить, что и национальный вопрос был не менее болезненным, чем сегрегация со скамейками для "чёрных".
Федерация подчёркнуто сохраняла английский язык в качестве государственного, оттесняя любые другие культуры на бытовой уровень. Только в последние десятилетия в некоторых штатах стали признавать на официальном уровне испанский язык. Что касается индейского самоуправления, то оно даже в смягчённом виде сохраняет черты этнографического и социального гетто.
Не всё ладилось и с сугубо англоязычными согражданами. Немало проблем создавали антиирландские настроения, которые описывал Майн Рид и показывал Скорсезе в "Бандах Нью-Йорка". Борьба за привилегии коренных американцев приводила даже к созданию соответствующих политических партий ("нативистов"). Не всегда благополучным было положение американских евреев, итальянцев и "латинос".
Однако, помимо национализмов, отстаивавших особые права отдельных этнических групп, укреплялся единый американский шовинизм, который прокладывал себе дорогу к мировому господству.
В 1906 году Марк Твен дал краткую характеристику своим национально озабоченным соотечественникам:
"Не знаю, к худу или к добру, но мы продолжаем поучать Европу. Мы занимаемся этим уже более ста двадцати пяти лет. Никто не приглашал нас в наставники, мы навязались сами. Ведь мы - англосаксы. Прошлой зимой на банкете в клубе, который называется "Дальние Концы Земли", председательствующий, отставной военный в высоком чине, провозгласил громким голосом и с большим воодушевлением: "Мы - англосаксы, а когда англосаксу что-нибудь надобно, он идет и берет"...
Если перевести эту выдающуюся декларацию (и чувства, в ней выраженные) на простой человеческий язык, она будет звучать примерно так: "Мы, англичане и американцы - воры, разбойники и пираты, чем и гордимся".
Из всех присутствовавших англичан и американцев не нашлось ни одного, у кого хватило бы гражданского мужества подняться и сказать, что ему стыдно, что он англосакс, что ему стыдно за цивилизованное общество, раз оно терпит в своих рядах англосаксов, этот позор человеческого рода."
Богатый американский опыт борьбы за "права человека" не сделал крупнейшую державу мира более устойчивой к национализму. Напротив, популярность лозунгов "сделать Америку снова великой" свидетельствует, что их авторы опираются на прочный великодержавный шовинизм. По старой памяти провозглашается непримиримая борьба против рецидивов имперского сознания... в России. Однако бороться с имперским сознанием в американских головах никто не собирается.
Даже наиболее последовательный сторонник универсальных принципов глобализма Фукуяма не отрицал пользу национализма "в странах, подобных Украине или России", как способа преодоления коммунистического наследия. То есть, либеральный теоретик готов примириться с националистическими движениями если они, в конце концов, приведут к "демократической стабильности". Финалом этих процессов в духе Фукуямы должен стать "конец истории", а вернее - конец всех локальных историй, которые вытеснит одна, но зато - глобальная.
Организация "международного сообщества" описывается нарочито обтекаемо. Ни политическая, ни экономическая структура этой универсальной державы не уточняется. Совершенно очевидно, что речь пойдёт о всемирном государстве, центр которого, как в древние времена, будет располагаться на Капитолийском холме.
В США никто не скрывает, что там будут защищать не фукуямовскую "формальную абстрактную человеческую ценность", а вполне конкретное "американское лидерство", которое уже сейчас свободно диктует свою волю самым ярым националистам, распространяя юрисдикцию на все концы света. Свои интересы мировые лидеры ставят превыше всех торжественно провозглашённых суверенитетов.
Можно ли остановить девятый вал национализма, в очередной раз замахнувшегося на мировое господство? Многие видят выход в расколе глобализма на вполне традиционные узко-национальные фрагменты. Другие видят решение этой проблемы в создании альтернативного глобализма под видом биполярности или даже многополярности, хотя это всё больше смахивает на создание блоков перед мировой войной.
Иерархия национальных держав во главе с мировым лидером опирается на такую же иерархию финансовых институтов, перекачивающих товары по всему свету. Члены привилегированного клуба привыкли смотреть на прочих, как на "нищебродов", "вату" и т.п. Они презирают даже соплеменников, если те не предъявляют банковскую справку о платёжеспособности.
Переубедить их могла бы только перспектива краха, который превратил бы зажравшуюся "элиту" в обычных людей, не считающих, что их интересы "превыше всего". Но чтобы остановить национализм, недостаточно сжечь один флаг. Нужно исключить условия, при которых, эти идеи будут воспроизводиться с новыми лидерами и гербами.
Фрэнсис Фукуяма. Опасный попутчик.
Г.Нодия. Национализм и демократия.
Михайло Драгоманов. Чудацькі думки про українську національну справу.
Игорь Друзь. Украинский национализм как фактор деградации народа Украины.
Марк Твен. Мы - англосаксы. Собрание сочинений. М. ГИХЛ. 1961. Т. 12. С. 309-312.