А.А. Зайцев. Антропология. Беседа 3 часть 3 (закл.). О страстях.
Аудио здесь http://vkuspravoslavia.livejournal.com/11124.html
Антропология. Беседа 3 часть 3 (закл.). О страстях.
Схема восьми страстей. Страсти - это искаженные добродетели. При борьбе со страстями речь идет не об убивании желаний или прекращении действований, а о направлении желаний к нужной цели и действовании в соответствии с волей Божией. Страсть гнева и противоположная ей страсть печали. Страсть уныния. Страсти тщеславия и гордости.
Давайте схему страстей кратко рассмотрим, а в следующие разы, может быть, подробнее о ней поговорим, разберем ее.
Кроме схемы трех сил души, есть сопряженная с ней схема восьми страстей, или восьми греховных помыслов. Иногда говорят - семи, объединяя гордость и тщеславие. Но точнее, наверное, все-таки говорить о восьми, потому что гордость и тщеславие - не совсем одно и то же. Эта схема восьми страстей взаимосвязана, как я уже сказал, со схемой трех сил души, потому что все из этих восьми страстей по преимуществу относятся к той или иной из сил души. Надо перечислить восемь страстей: чревоугодие, блуд, сребролюбие, гнев, печаль, уныние, тщеславие и гордость.
Первые три страсти - чревоугодие, блуд и сребролюбие - связываются по преимуществу - говорю «по преимуществу», потому что нужно понимать, что все-таки вся душа участвует в действии всех страстей, в их осуществлении - с силой вожделения, силой желания, естественным влечением.
Дальше следуют гнев, печаль и уныние - три страсти, которые связаны с силой раздражения, раздражительной силой или силой гнева, как ее еще называют, «фимос» по-гречески.
Наконец, тщеславие и гордость - это страсти, которые по преимуществу связаны с силой разума, разумной силой. Т.е. это разумные страсти, страсти ума, его болезни.
Теперь кратко, что такое страсть.
Часто люди, читая или слыша, что нужно бороться со страстями, искоренять страсти, не понимая, о чем идет речь, представляют себе какую-то модель: я вижу в себе какие-то страстные желания, и вообще вижу в себе, что все мои желания греховны, значит, нужно победить в себе желания и стать бездейственным существом. И страсти, таким образом, рассматриваются как что-то, будто бы, внедренное в человеческое изначально чистое естество. На самом деле, конечно, не так.
Страсти - это искаженные добродетели. У отцов есть достаточно очевидное учение о том, что человек по природе - существо добродетельное. При этом добродетели рассматриваются не в каком-то поведенческом смысле, в смысле Тимура и его команды - что добрые дела нужны. Добродетели - это свойства души, т.е. некие силы-энергии души. Есть в человеческой душе сила любви, сила веры, сила надежды, сила целомудрия и т.д. Т.е. это то, что душе свойственно онтологически. Не то, что я могу приобрести, а могу не приобрести, а то, что во мне есть по природе.
Но эти силы я могу в соответствии со своим неведением ума и искажением воли реализовывать неправильным образом. И когда эти богоданные, природные силы реализуются неверным образом, получаются страсти.
Во мне есть сила веры, изначальная, это есть во всяком человеке, мы об этом говорили, как она реализуется, достаточно очевидная вещь. Каждый может легко понять, что он по природе существо верующее. Но эту силу я могу направить не к правильной цели. Ясно, что если есть сила веры, нужно верить в нечто, что выше меня, и благоговеть перед этим. Т.е. Бог. А я могу свою веру обратить на то, что равно мне - говорят, что душа и ангел равны - и стать каким-нибудь мистиком, язычником, осуществлять духовный опыт через общение с духами. Бесами, понятно. На земном, материальном уровне - какого-нибудь человека или человеческую природу вообще обоготворять, и ее страсти персонифицировать, как в греческом пантеоне, где греческие боги суть персонифицированные страсти. Или даже в будто бы нерелигиозном контексте я могу обожествлять фактически похоти плоти, похоти очей и гордости житейской. Человек живет в соответствии со своей верой, если человек верит в житейское благополучие, в сытость и достаток, то он, соответственно, и жизнь свою будет строить в соответствии со своей верой. Советский идеал - квартира, дача и машина. Советский обыватель в этот идеал верил, что он достижим, надеялся на его осуществление и поэтому действовал. Потому что если бы он не верил и не надеялся, зачем бы он тогда действовал. Мало ли, завтра заболеешь и не сможешь заработать. Квартиры так давали, а дачу нужно было заработать. Или квартиру выслужить как-то, и на машину еще заработать. Человек верит во что-то, какую-то картинку, соответствующую его вере, в своем уме содержит. Идеалисты верили в коммунизм: нам самим ничего не надо, мы будем ради коммунизма работать. Тоже ложная вера: миф какой-то придумали, ради него жизнь свою истратили. Сейчас люди тоже имеют самые разные веры. Распространенная во все времена - вера гедонистическая - что есть, что пить и во что одеться. Само по себе «что есть, что пить и во что одеться» - нормальные вещи, но когда это становится предметом веры, превращается в идола, и человек становится идолопоклонником.
Страсти чревоугодия, блуда и сребролюбия как раз являются проявлениями искаженных добродетелей, посредством которых человек становится фактически идолопоклонником - он служит не Богу, а тому, что есть, что пить, как всякие свои блудные запросы реализовывать тем или иным способом.
Сребролюбие - это не просто в узком смысле любовь к серебру и злату, а вообще страсть к обладанию. Со сребролюбием связана масса всяких под-страстей, под-грехов, как и вообще со всеми из этих страстей, вплоть до каких-нибудь экзотических для современного слуха - мшелоимства, [например]. Как анекдот: бабушка каялась батюшке во мшелоимстве. Он спросил: что это такое? - Мышей ловила.
На самом деле, мшелоимство - это страсть к каким-то ненужным вещам. Не только к роскоши. Роскошь же разная. Бабушка какая-нибудь идет, увидела коврик, он ей не нужен, а она его подняла зачем-то, принесла домой, а потом думает, куда его пристроить. Пусть будет, на всякий случай. Мшелоимство - это плюшкин.
На самом деле страстей, конечно, больше. Эти восемь страстей - это основные, корневые страсти, а можно говорить о многих под-страстях, нюансах. Чревоугодие может проявляться самым различным способом: кого только количество интересует, кого - качество, качество тоже может быть разным. Конкретизировать ни к чему, важно понять сам принцип. То же самое с блудной страстью, со сребролюбием. Речь не об обладании олигархическим богатством, а речь о самом влечении. У меня, может быть, в силу не зависящих от меня обстоятельств ничего нет, но душа моя вожделеет того или сего. Пусть даже немногого, но она может это вожделеть страстно, и поэтому я становлюсь рабом своих каких-нибудь ковриков или еще чего-нибудь, своего скудного скарба.
При этом, когда мы говорим о борьбе со страстями, речь не идет о том, чтобы убить само желание, а речь о том, чтобы эти желания, которые актуализируются в страстях, направить к нужной цели. Нужно запомнить, что страсти - это извращенные или искаженные добродетели. И поэтому я не должен перестать действовать, а я должен начать действовать в соответствии с замыслом Божиим, с Его волей. Т.е. я умом своим должен, во-первых, начать видеть, сначала хотя бы в первом приближении, цель, а потом уже всеми силами своей души в каждом случае выбирать тот способ действия, который этой цели способствует. Если у меня промежуточная цель - достичь чистоты ума, внимания в молитве, я вижу, что мне мои страсти мешают постоянно: хочу помолиться Богу, а мне всякая дрянь в голову лезет, потому что страсти мои этого вожделеют, и у меня постоянно кружение - значит, я должен как-то строить свою жизнь в соответствии с этой целью. Если я хочу чистоты ума, значит, я не должен в праздномыслии, праздноумии проводить день, не должен давать волю чревоугодию и прочему, потому что одно с другим несовместимо. Т.е. я должен как-то вот так разумно все это в себе ограничивать. Ясно, что сразу с какого-то страстного максимума на безстрастный минимум я скакнуть не смогу, но постепенно нужно к этой цели двигаться.
Дальше. Может быть, несколько слов о каждой из страстей. О первых трех страстях не имеет смысла говорить, потому что всем понятно, что такое чревоугодие, блуд и сребролюбие. Это такие вещи, совершенно очевидные для всех, в литературе все это описано. Нужен пост.
Сейчас о том, что неясно. С гневом, наверное, тоже все ясно. С гневом, с греховной реализацией гнева связаны злоба, неприязнь. Мы говорим в данном случае именно о страсти гнева, а не о силе гневательной, раздражительной.
Гнев - это неверная реализация по духовно-нравственному гипертонусу раздражительной энергии души, когда я эту энергию, здоровую, которая, с одной стороны, должна меня подстегивать в движении к добродетели, с другой стороны, отсекать все то, что мешает на этом пути, [неправильно направляю]. А мешает что - мои же собственные страсти, поэтому я свой гнев должен обращать даже не на самого себя, а на свои страсти. Я все-таки не должен отождествлять себя со своими страстями, поэтому гневаться на свои страсти - это не значит гневаться на самого себя как создание Божие. Иначе я могу стать каким-нибудь мазохистом, страдающим депрессией.
На уровне аскетики, духовной жизни гнев - это оружие против бесов. Человек молится, тут какая-то дрянь, явно инородная, со стороны полезла, он должен с некой энергией, с силой, с гневом послать подальше. У отцов в аскетической литературе это все хорошо описано, подробно. Разные есть способы. Для начальных - просто решительно отвернуться, без всякого пререкания, и вновь этой силой, энергией души ум приковать вниманием к словам молитвы. А потом уже можно вступать в прямой конфликт, поначалу не рекомендуют. Стараться вниманием заключать ум в слова молитвы. Если видим, что он развлекается, какие-то помехи возникают, то для новоначальных надо активно с силой взять и опять погрузить [ум в слова молитвы], не вступая в пререкания с этими внешними воздействиями. Об этом тоже, может, когда-нибудь поговорим.
Печаль - это во многом противоположность гнева. Печаль связана с малодушием, слабостью воли, слабосилием. И печаль, если она страстью еще не стала - это реакция на неоправданные надежды, на недостижение каких-то вожделений. Человек страстно хочет чего-то, что ему неполезно, и Бог, может быть, не допускает его до достижения этой греховной цели, а он, вместо того чтобы обрадоваться вразумлению, начинает еще греховно тосковать. Иногда печаль доводит до совсем уж нехороших вещей, как и всякая страсть - психических всяких повреждений. Бывает крайняя степень, когда печаль доводит человека до отчаяния, и он на себя руки накладывает. С печалью тоже более-менее понятно. Психологическим аналогом может служить меланхолия или меланхолическая депрессия (потому что депрессии тоже разные бывают).
Не совсем понятно с унынием. Обычно люди уныние как-то связывают с печалью. И видя кого-нибудь в печальном состоянии, говорят: не унывай. В обиходном русском языке, действительно, уныние почти синоним печали. А вот в аскетическом смысле уныние - это почти синоним скорее праздности.
Когда отцы говорили об унынии, они обычно связывали его с так называемым полуденным бесом. Полуденный бес - это бес уныния. Что это такое? Очень понятная вещь: человек с утра просыпается, если у него пока еще со здоровьем все в порядке, то он просыпается отдохнувшим, свежим, ему нужно что-то делать, решать какие-то задачи, и у него для этого есть силы. Человеческий организм устроен таким образом, что его силы соответствуют суточному кругу. Световой день - это как раз то время, которое достаточно для человеческой активности. Восьмичасовой рабочий день в эту схему нормально, гармонично вписывается. Человеческих сил, еще раз повторю, если со здоровьем все в порядке и с психикой, должно хватать на восьмичасовой рабочий день, с небольшим перерывом, или, в зависимости от рода деятельности, с несколькими краткими перерывами. В офисе или каком-нибудь учреждении - дамы, допустим, работают - и вроде и силы еще есть, надо работать, они понимают, что надо работать, а какая-то истома, нега наступает к полудню. Еще вроде и силы есть, а уже и делать ничего не хочется. Идут пить чай. При этом пить они не хотят, жажда не мучит, а время надо как-то истратить. Или в интернете зависают. Можно рубиться в игры, скитаться по интернету. Производственные цели не требуют ходить по каким-то сайтам, и внутренней здоровой потребности такой нет, а есть просто желание как-то провести время, праздность, когда я не могу себя заставить сделать что-то нужное и полезное, и поэтому просто трачу время. Классический пример, провинциальный, простонародный - это семечки. Семечки - это же не еда, очевидно, а провождение времени. Семечки - это может быть интернет, компьютерные игры, или вообще лежание на диване и праздное мечтание о чем-то. Страсть уныния может себя реализовывать различным образом, у каждого свои вкусы. Оставление деятельности. Человек не может быть совершенно бездеятельным, и он может просто пустить свой ум по волнам мечтаний, и уже не человек владеет своими мыслями, а эти мечтания владеют им. И его несет. А при этом мы же говорим, что человек - это царь, владыка, что он свободный, обладает самовластием. Помните образ трех сил души: возница и два коня, возница напился и заснул. Зорька умная, она меня домой принесет. Зорьки-то умные бывают, а наши неразумные страсти - без-умные, и поэтому в таком состоянии неизвестно куда нас на этой волне вынесет. Часто как раз известно куда - в места какие-нибудь нехорошие, поэтому ослаблять силу разума ни в коем случае нельзя. Разум не нуждается в отдыхе, в отличие от каких-то телесных функций, поэтому человек может бдеть умом непрестанно, в том числе и во сне. Просто для нас это непривычно, мы не натренированы, и нам наши страсти мешают. Помните, у псалмопевца: «сплю, а сердце мое бдит».
С тщеславием и гордостью тоже более-менее понятно. Тщеславие - это тщетная, ложная слава. В человеке есть естественная добродетель - стремление к истинной славе, к славе Божией, и человек на то и создан, чтобы быть прославленным в Боге и воссиять Божественным светом. Апостол Павел говорит: «иная слава солнцу, иная луне…». Человек к этой именно славе предназначен. А оказавшись идолопоклонником, человек ищет ложной славы, от твари. Классическая, привычная для нас всех реализация этой страсти - это жажда если не оваций, то, по крайней мере, какого-то хорошего отношения к себе. Тоже вроде ничего плохого в этом нет. Но когда это становится страстью, то если кто вдруг по какому-то недоразумению, а чаще заслуженно, потому что я сам даю поводы, вдруг на меня как-то не так посмотрит, или как-то не так, даже справедливо, но невосторженно оценит мои поступки - все, я начинаю страдать, потому что мое тщеславие возмущается.
Тщеславие может реализовываться двояким образом: как желание положительной оценки и как стремление во что бы то ни стало избежать негативных оценок. Даже если сделал какую-то ерунду, скажем, в профессиональном плане, или в нравственном плане какую-то гадость - я это, в общем-то, понимаю, но не дай Бог кто-то поймет это вместе со мной и мне об этом скажет. Тогда у меня начинаются страдания. Я автоматически включаю какие-то другие страсти: или печаль - начинаю тосковать, малодушничать, страдать, жизнь кончена, меня вывели на чистую воду, или гнев, наоборот, включаю. Или бывает, что сначала гнев, а потом печаль. По-разному у разных людей бывает.
А гордость - это некое самовозношение, которое в высшей своей степени даже не нуждается в тщеславии. Я говорил вначале, что часто тщеславие и гордость в одну страсть включают в некоторых аскетических схемах. Но вообще, классика жанра все-таки предполагает, что это разные страсти, хотя и близко соседствующие, но все-таки разные, потому что человек может быть гордецом и при этом не тщеславиться. Потому что если я заведомо выше всех в своем самосознании, чего мне сильно переживать, что какие-то собаки на меня тявкают. Из аввы Дорофея есть хороший пример. Человек тщеславится уже самим собой, тщеславие реализуется как некое продолжение гордости, когда внешнее почитание не нужно.
У Достоевского, он хороший психолог, в «Подростке» есть где-то в самом начале [эпизод], когда главный герой, юноша, рассказывает о себе, о своих чаяниях, мечтах. Он являет, на мой взгляд, такой пример чистой гордости без тщеславия - он говорит, что мечтает стать ротшильдом, в смысле разбогатеть, причем сам при этом достаточно аскетично настроен, т.е. его гедонистические утехи не прельщают. Олигархическое богатство ему нужно для гордости. Он объясняет: когда я стану ротшильдом, вы думаете, я сразу, как вот эти низменные люди, начну покупать себе дворцы, экипажи, кареты, окружу себя красавицами, надену фрак - ничего подобного. Я буду всю жизнь ходить в том же самом своем потрепанном пальто. И буду так же толкаться по Невскому, и эти самые низменные люди будут наступать мне на ноги, кричать на меня, а я не буду ничего отвечать. Мне достаточно будет одной мысли, что при желании я просто вас всех с потрохами куплю. Эта мысль будет для меня смыслом жизни, то, что будет приносить мне полное удовлетворение.
По-моему, блаженный Августин сказал, что гордость - это личина смирения. Смирение - это как раз безстрастие, когда человек живет в соответствии с естественными добродетелями, используемыми безстрастно. Безстрастный человек себя как-то соответственно проявляет вовне, хотя распознать безстрастного может только человек, если не сам безстрастный, то, по крайней мере, тоже стремящийся к безстрастию. А так, можно и за гордеца безстрастного признать. Очень часто это бывало, и в святоотеческой литературе это описано.
Гордость может быть имитацией безстрастия. Исаак Сирин, по-моему, сказал, что гордость растет, питаясь трупами других страстей. Когда человек подвержен низменным страстям, связанным с силой вожделения - чревоугодию, блуду - то если человек вменяемый, он понимает, что этим гордиться не особо [можно]. А когда он при этом еще аскет, тогда он победил страсть, но не ради добродетели, а ради гордости. Можно в принципе с помощью гордости убить все страсти. Исаак Сирин как раз об этом говорит, что гордость пожирает эти страсти и растет. Но сама по себе гордость может оказаться совершенно неприметной. Если человек ведет себя как безстрастный, если гордость - это страсть ума, которая может даже себя не обнаруживать тщеславием, можно гордого признать за безстрастного, и за святого даже. И наоборот, можно смиренного и безстрастного признать за гордого, особенно когда человек в этих вещах не разбирается опытно.
Как смиренных принимают за гордецов, масса примеров у Игнатия Брянчанинова. Есть такой рассказ, как два монаха - один опытный, уже достигший какой-то плодов на духовном пути, смирения, а другой молодой, еще человекоугодник, мечтатель - оказались в каком-то светском обществе по нуждам монастыря, там был какой-то прием, застолье. Молодой монах всем очень понравился, его сочли кротким, смиренным, потому что он человекоугодничал. Он хотел выглядеть в очах всех каким-то духовным, поэтому смиренничал, как-то характерно глазки, наверное, опускал, ручки складывал, соответственным тоном говорил «простите, благословите» и т.д. А второй монах, человек безстрастный, вел себя просто, ни перед кем не угодничал, смотрел в глаза людям. И они сочли, что он какой-то гордец, слишком самоуверенный и самонадеянный, а тот хороший, молодец. Игнатий Брянчанинов говорит, что мир видит и любит свое, и у мира свой образ духовного совершенства, на самом деле это образина, личина, которая называется не смирением, а мнением смирения.
Реплика: т.е. гордость - это страсть самая опасная
АЗ: да, потому что она самая тайная, ее труднее всего распознать. Классический пример из Евангелия: Христос говорит [фарисеям], что мытари и блудницы предваряют вас в Царствии Небесном. Потому что фарисеи, книжники были в некотором смысле подвижниками, людьми, знающими закон Божий по букве. Гордость можно распознать только при борьбе со страстями, при искренней вере в Бога. Они в себе этого не видели. Образ фарисея Христос в притче выразил: «благодарю Тебя, что я все правильно делаю и не такой, как прочие человеки», мытарь, в частности. Там речь о том, что человеку, который одумался, имея уже опыт явных плотских страстей, проще осознать свою греховность, чем человеку, который в себе этого не видит. И гордости не видит, потому что гордость - тайная, сокровенная страсть. Она борет подвижника [до самого конца]. Сначала нужно бороться с грубыми страстями, а потом уже с тонкими. Гордость - самая тонкая страсть.