Охота на Высоцкого
«Охота на волков» - одна из самых известных песен Владимира Высоцкого. Затравленного охотниками волка слушатели ассоциировали с самим бардом, настолько искренне и надрывно звучало: «Обложили меня, обложили!» Но кто же обложил Высоцкого? Кого он подразумевал «охотниками»?
За 18 дней до смерти Высоцкий написал администратору Театра на Таганке Валерию Янкловичу: «Дорогой мой друг Валерка! Если бы тебя не было на этой земле - нечего бы мне было на ней горло драть. Вдруг улечу сегодня. Посему целую, а уж про преданность и говорить не стоит. Будь счастлив. Высоцкий». Текст с первыми двумя фразами Янклович выгравировал на медали. Для барда он действительно был важным человеком, в том числе и потому, что именно через него организовывались концерты Высоцкого в Москве и Московской области.
Левые концерты
Выезды по стране организовывала группа Василия Кондакова (известного как Вась-Вась) - скромного администратора Северо-Осетинской филармонии. Он создал своего рода «серую» гастрольную сеть, позволявшую певцам и артистам зарабатывать суммы на порядок больше, нежели позволяла официальная система. Непосредственно к Высоцкому был приставлен Владимир Гольдман, который отвечал за все финансовые вопросы, график гастролей, транспортировку.
Доходность повышали разными способами. Например, творческая встреча организовывалась в книжном магазине. Собранные деньги по официальным документам не проводились. Директор просто ставил на самодельных билетиках штамп магазина и свою подпись. Угодив в руки компетентных органов, такой билетик становился серьезной уликой. А некоторые зрители норовили сохранить их на память.
Проще было, когда концерт организовывался в каком-нибудь институте или на предприятии. Реализовывали все 500 законных билетов, потом составляли акт, что продали только 200, а оставшиеся уничтожили. Правда, в комиссию по уничтожению входило слишком много народа - больше приходилось делиться.
Работа с группой Вась-Вася позволяла Высоцкому зарабатывать не положенные ему по ставке 19 рублей за концерт, а рублей по 300, что соответствовало месячной зарплате высококвалифицированного рабочего. Правда, это были 300 рублей в сутки, за которые приходилось отрабатывать до пяти концертов.
Высоцкий не был рвачом: получая деньги в конверте, как правило, удовлетворялся вложенной в него суммой, выяснять, сколько на нем наварили продюсеры, не пытался. Продюсеры же были заинтересованы в том, чтобы певец гастролировал как можно больше, без скидок на здоровье.
Работать с группой Кондакова Высоцкий начал в августе 1976 года с гастролей в Севастополе. И примерно на рубеже 1976-1977 годов подсел на наркотики - морфий и содержащие его препараты. Взаимосвязь очевидна.
Окружение поэта стало делиться на тех, кто категорически отказывался ему доставать наркотики, и тех, кто «помогал» ему с зельем. Разумеется, среди готовых «помочь» почти все были людьми, напрямую связанными с его гастрольной деятельностью.
Хотя в интервью они ссылаются на другие мотивы. Например, Валерий Янклович: «Если бы кто-нибудь видел его в этом состоянии… Сам Господь Бог так не просил, как он мог просить! Он так мог сыграть это дело, что нормальный человек отказать ему бы не смог никогда!» И вообще, что делать, если концерт уже назначен, а без дозы артист выступить не может?»
Живший во Франции художник Михаил Шемякин принадлежал к противоположному лагерю и отказать смог: «Володя, кто тебя посадил на иглу, вот у тех и проси! Можешь сейчас уйти, хлопнуть дверью - хоть навсегда! У меня не проси». Кстати, иллюстрируя стихи Высоцкого, в шаржевом рисунке к стихотворению «Мои похороны» Шемякин, изобразив Янкловича, подписал: «Продаю стихи Высоцкого. Цена 50$ за штуку». Но Шемякин жил в Париже, а готовый «помочь» Янклович - в Москве, он всегда оказывался рядом в нужный момент.
В последние годы окружение Высоцкого сильно изменилось: оно в большей степени состояло теперь из людей, зависящих от него материально. А это все же не совсем дружба.
Чужой среди своих
Друг и партнер по Таганке Иван Бортник (известный по роли Промокашки в фильме «Место встречи изменить нельзя») из лучших побуждений утащил у Высоцкого ампулу с наркотиком, после чего они сильно поссорились.
В целом отношение в родной Таганке к Высоцкому было неоднозначное.
Как-то к 15-летию театра выпустили кинокапустник с фрагментами из спектаклей. Появление на экране коллег присутствующие встречали аплодисментами. Но когда появился Высоцкий, никто не хлопал. Он тогда очень переживал: «За что меня так ненавидят?»
В театральном мире обычно ненавидят за славу и популярность. И здесь с Высоцким было трудно равняться. Хотя в театре он получал всего 150 рублей, в кино снимался не особенно часто, ни одной книги его стихов при жизни так и не вышло. Только фирма «Мелодия» выпустила несколько пластинок-миньонов.
Зависть вызывали брак с известной французской актрисой, частые поездки за рубеж, атрибуты красивой жизни (вроде «мерседеса»), которыми Высоцкий щеголял из свойственного ему простодушного пижонства.
Завистников не волновало, что полеты за рубеж и разговоры с Мариной Влади по телефону выливались в астрономические по советским меркам суммы. Еще меньше их волновало, что, зарабатывая деньги, он гробил свое здоровье. И дело было не только в наркотиках.
Например, неповторимый тембр его голоса объяснялся уникальным строением связок. Но, как рассказывал лечивший его врач Андрей Белецкий, «петь с такой анатомией гортани - страшная мука… Это все равно что ходить босиком по битому стеклу!»
Обычный человек в таких условиях мог бы спеть в день одну-две песни. А Высоцкий давал по несколько концертов в день! Преодоление боли и придавало его исполнению такой эмоциональный надрыв. Избавиться от боли можно было бы с помощью операции. Но тогда изменился бы и голос. А страна узнавала Высоцкого именно по его тембру…
В общем, в театре он был сам по себе или даже в каком-то скрытом противостоянии с коллективом. Хотя после смерти коллеги подготовили о нем пронзительный спектакль «Владимир Высоцкий», который, разумеется, не разрешили. И здесь впору поговорить о третьей группе «охотников».
Люди в кабинетах
Выступая на левых концертах, Высоцкий понимал, что нарушает закон. Но по совести считал себя правым, поскольку творческий труд в СССР явно недооценивался.
При этом он очень хотел играть честно, даже набросал письмо председателю Совета Министров Косыгину с предложением разрешить проводить свои концерты в Лужниках в те вечера, когда стадион пустует: «Все будут в выигрыше. Зрители получат хороший концерт, я - творческое удовлетворение, а государство на вырученные только за один сезон средства сможет поставить еще одну электростанцию…» Судьба этого письма, к сожалению, неизвестна.
Трудно понять, почему на нем поставили клеймо «политически незрелого» артиста. Широкий зритель знал его все же не по театру, а по кино. И роли он обычно играл вполне положительные: революционер в «Опасных гастролях», революционер в «Интервенции», отвергающий сделку с поджигателями войны американский журналист в фильме «Четвертый»…
При этом участие Высоцкого в самом идеологически выверенном проекте автоматически переводило его в категорию неблагонадежных. Картину «Четвертый», снятую по образцово-пропагандистской пьесе Симонова, объявили неудачей, «Опасные гастроли» пустили как второстепенную, хотя из-за Высоцкого картина стала одним из лидеров проката. «Интервенцию» вообще запретили.
Ведь даже подцензурные песни Высоцкого трудно назвать антисоветскими - они про работяг, романтиков, про тех, кто сражался за Родину. Темы сталинских лагерей, штрафников, репрессий звучат в них гораздо меньше по сравнению со многими произведениями, отмеченными премиями.
Эзопов язык и издевку над советской реальностью можно углядеть во многих его сатирических песнях. Но в комедиях Гайдая таких шпилек было намного больше, а их не запрещали! В целом и Гайдай, и Высоцкий, высмеивая систему, все же считали ее правильной в своей основе.
Разница, может быть, заключалась лишь в том, что Гайдай давал заряд оптимизма, а Высоцкий бередил душу одним своим голосом, независимо от содержания песен.
Именитый поэт Евгений Долматовский взывал к другим поэтам: «Любовь к Высоцкому означает неприятие советской власти. Нельзя заблуждаться: в его руках не гитара, а нечто пострашнее. Его пластинки - бомба, подложенная под нас с вами. Если мы не станем минерами, не обезвредим его, то через двадцать лет наши песни окажутся на помойке. И не только песни».
В марте 1970 года Высоцкий через внучку Хрущева Юлию напросился к отставному генсеку. Позже он часто приукрашивал эту встречу, понимая, что Хрущев в любом случае фигура историческая. Никита Сергеевич фамилии Высоцкого раньше не слышал, но по ходу беседы как-то растаял. Высоцкий пожаловался, что ему не дают выступать, затирают, спросил совета, к кому обратиться. Хрущев посоветовал секретаря ЦК Петра Демичева, считавшегося прогрессивным.
Но Демичев уже клеймил Высоцкого за то, что в его стихах советский человек «изображен приземленным, интеллектуально ограниченным, ни во что не верящим, лишенным идеалов и перспективы». Отчаявшийся Высоцкий изливал душу в песнях:
Организации, инстанции и лица
Мне объявили явную войну -
За то, что я нарушил тишину,
Зато, что я хриплю на всю страну
Затем, чтоб доказать - я в колесе не спица.
Куда ему оставалось податься? На Запад?
«И не надейтесь…»
На Западе выходили большие диски Высоцкого. Неофициальные концерты в США принесли ему фантастическую для советского артиста выручку - 30 тысяч долларов. У него было достаточно возможностей остаться за границей. Однако Высоцкий такого шага не сделал.
В интервью программе «60 минут» на американском телевидении он четко заявил: «Я уезжаю уже четвертый или пятый раз и всегда возвращаюсь… Я люблю свою страну и не хочу причинять ей вред. И не причиню никогда».
Эту же позицию он озвучил в привычной песенной форме:
Я смеюсь, умираю от смеха,
Как поверили этому бреду,
Не волнуйтесь, я не уехал,
И не надейтесь, я не уеду.
Для советских чиновников форма была выбрана другая - канцелярская. В письме к Демичеву Высоцкий так обозначал свою позицию: «Мне претит роль «мученика» этакого «гонимого поэта», которую мне навязывают…
Я хочу поставить свой талант на службу пропаганде идей нашего общества, имея такую популярность…
Я хочу только одного - быть поэтом и артистом для народа, который я люблю, для людей, чью боль и радость я, кажется, в состоянии выразить, в согласии с идеями, которые организуют наше общество».
За границей он в контакты с лицами, относящимися к ярым противникам СССР, не вступал. Его супруга, хоть и гражданка капиталистической страны, была членом ЦК французской компартии. Коллективных писем в поддержку диссидентов не подписывал.
Конечно, советская система Высоцкого во многом не устраивала. Но он был за социализм с «человеческим лицом». И понимал, что его борьба за улучшение системы может быть использована теми, кто собирается эту систему разрушить. А потому держался настороже.
Как рассказывал сценарист Валерий Фрид: «Высоцкий был политичен и осмотрителен, прекрасно знал, выражаясь языком его персонажей, с кем вась-вась, а с кем кусь-кусь. И в то же время в самых разных ситуациях он держался естественно, оставаясь самим собой». В общем, был политически бдителен. И при этом оставался предельно честным и с самим собой, и с народом. Наверное, поэтому он все же сумел вырваться за ограниченную флажками и обложенную «охотниками» площадку.
Дмитрий МИТЮРИН
ВОЛК В ПАПАХЕ
Песню «Охота на волков» планировалось использовать в задуманном Давидом Карапетяном фильме о Несторе Махно. Лидер анархистов должен был предстать в нем отнюдь не отрицательной фигурой. Реализовать этот замысел, конечно, не удалось. Песня должна была прозвучать в финале, когда Махно через границу уходит в Румынию:
«Обложили меня, обложили.
Но остались ни с чем егеря!»