Практика жизни
Я чувствую, что мне становится всё хуже: даже в период моей ночной, максимальной работоспособности и творческой активности, мне приходится вырывать слова у себя из головы при помощи необычайных усилий. Я уже не думаю, что мой разум или интеллект, и поставленные предо мною задачи, будут способны помочь мне со своей главной ныне проблемой: потерей жизнеспособности. Даже если работа оборачивается или должно обернуться для меня конкретной выгодой - я опускаю руки, даже если уже прекрасно знаю, что мне делать. Более того, я окончательно утрачиваю всякий смысл своей деятельности. Каждое усилие сталкивается с апатичной стеной аффективности и бесполезности моего труда. И я всё меньше нахожу причин, чтобы отвечать себе: «Зачем», - и всё чаще ощущаю в себе постоянную усталость, которая, словно бы намеренно, снимает с меня всякую ответственность за моё почти-то бездействие. На меня нападет спячка, только нервозная и напряжённая.
Даже моя память начинает мне отказывать. Думается, что единообразие затирает что-то полезное и особенное. Также я не могу, иногда, вспомнить вещи, что я делал несколько минут назад или вчера вечером, хотя ранее мог, почти точно, пусть и приблизительно, восстановить посуточный график за предыдущую неделю, и легко перечислить важные события месяца с моими участием. Сейчас, иногда, случается забыть совершенно всё: бывает так, что я останавливаю себя посреди движенья, сбиваюсь, и забываю, что планировал сделать мгновение назад. Приходится восстанавливать всё с нуля, так как практически каждое своё действие, учитывая перегруженность, выставляю на своеобразный автопилот, словно бы, на подобие автомата, создаю программу с последовательностью действий, которую достаточно резко прервать для остановки всей последовательности. И только полным повторением удаётся вернуться к нужному этапу. Одиночество же вызывает вечную перегрузку и состояние постоянного возбуждения для моего ума, что никогда не сменяется периодами довольства, расслабления, от неспособности разделить с кем-то свои выводы, суждения, а также подтвердить их или опровергнуть. Снять их с себя. Нет никаких умственных задач. Из-за этого я постоянно возвращаюсь к началу, когда перехожу к иному предмету, а мой ум почти не может продвинутся далее каких-то необычайно усложнённых бытовых приёмов выживания, которое всё чаще напоминает мне борьбу со скукой, из-за регулярной утраты цепи суждений. Про каждодневную мигрень я и говорить не хочу: голова болит постоянно. Сна нет. Социализация также оставляет желать лучшего: нет правильной смены дня и ночи, равно как не придаётся значения наиболее активным периодам деятельности окружающего общества, и от того я могу сегодня спать ночью, а послезавтра упасть без сил днём. А всё потому, что говорить не с кем и не о чем. В условиях общей анархии и самодурства - нет никакой ценности усложнённой или организованной деятельности, что ставит крест на почти любые коллективные усилия, и превращает любой досуг в форму искусственного беспамятства. От всего этого я начинаю грубеть. И всё чаще несправедливо, сам того не желая.
А работа? А что работа? Ненавижу, что юриспруденцию, что финансы. Зачем они вообще нужны там, где я живу? Право, в России, это процесс исключения себя самого из поля зрения государственного и общественного внимания, надзора (те же офшоры, лишь форма бегства из поля зрения Российских фискальных, правоохранительных органов и её Фемиды), либо умелое использование санкционного аппарата государственной машины, гарантирующего исполнение закона, против собственных оппонентов. Обратное, частность, а также борьба с неэффективностью бюрократии, административного и процессуального права. В общем, обычная жизнь в России это - насильственное уложение реальности и создание препятствий, зачастую, бессмысленных, и с одной, ключевой задачей: утилизацией усилий и жизненных сил ненужного и лишнего населения (а оно здесь всё ненужное и лишнее). Диспозитивное право - избежание публичного надзора, императивное - избавление наказания собственного, ценой наказание всех подряд и, особенного, кого тебе было бы угодно. Остальное, почти всегда, волокита с целью оправдания wellfare-контракта на государственную службу того или иного чиновничьего звена. Однако, есть и системообразующий элемент Российского законодательства, который и позволяет имитировать правовое государство. Право - есть форма борьбы государственного аппарата за налоговую и экономическую ренту. Регламентация общественных отношений с целью обустройства таковых под свои собственные нужды, полезности, а также торг правами и свободами для тех, кто может позволить себе индульгенцию. Впрочем, выражением рента можно было бы означить и другое слово, кое-где, но здесь, являющимся обозначением одной и известной науки - экономика. И дело вовсе не экспортной ренте, хотя она является важной частью, а в том, что здесь это стало синонимом торговли, экономики и предпринимательства: борьбы за устойчивые потоки финансов, являющиеся следствием постоянных и столь же устойчивых товаро-денежных отношений. Созданием промежуточных, полу паразитических позиций между агентами рынка, с целью извлечения пассивного и косвенного дохода, либо, напрямую, создание замкнутых олигополий, занимающих определённые участки товарооборота с целью их монополизации, а также экстенсивного увлечения собственной прибыли. Главное, ничего не делать, особенно то, что может привести к смене совокупности владельцев накопленных капиталов, с целью избежание принципиальной конкуренции, а также возникновения других экономических акторов. Братва, просто не стреляйте друг в друга и всё.
И здесь возникает другой объект моей растущей ненависти (а, вместе с тем, и интереса): финансы. Почему ненависти? С одной стороны, всё ненавистно и раздражающе, что тяготит, в том числе невостребованное и залежавшееся знание, но я имею здесь и более точное мнение. И оно состоит в том, что в России нет экономики, а значит и сложных, производных отношений, уже требующих оформления в сложную систему контрактных отношений, в том числе, за счёт системы сложных внутренних финансовых связей, и взаимоучастия капиталов между участниками. Нет потребности в сложной инфраструктуре финансов. Нет вообще никакого особого смысла фиксировать правила между агентами, если этих правил нет, либо, даже наоборот, они убыточны, как и убыточным, зловредным оказывается любое постоянство между экономическими агентами. Наоборот, есть спрос на разумное упрощение, а также минимизацию потерь при резких форс-мажорах. В конце концов, тут вам не там: здесь нет никакой сложной инкорпорации или сотрудничества, только бессмысленная и беспощадная борьба конгломератов, корпораций и прочих местных гигантов друг с другом. Люди стремятся к экономическому взаимодействию внутри создаваемого узкого, иногда буквально семейного, круга, которых можно было бы обозначить или ввести, либо как близких партнёров, либо как протеже по бизнесу, которые и образовали бы совокупность бенефициаров конгломерата, и которая совокупность могла бы, несколько, шириться на другой семейный круг и ещё один, и, быть может, включать ещё каких-то отдельных персон, но никак и никогда не быть достаточно инклюзивной для куда большего числа участников всего рынка. В мировой практике это проблема «амбициозных товарищей»: капиталистов, фабрикантов, абсолютных монархов, царей и прочих неопровержимых начальников, была решена при помощи перемещения их в другой мир владельцев крупного финансового капитала, полу-виртуальную общность непропорционально крупных капиталистов, владеющих огромными, совершенно невероятным, и почти бессмысленными в своей невероятности, объёмами конвертируемых благ (фиктивная ценность которых также является способом замирения и цементирования солидаристких отношений между принципиальными бонзами), при этом не владеющих, либо не управляющих любыми другими активами напрямую. Тем самым, была решена проблема конфликта интересов между фигурами слишком крупными, чтобы падать, договариваться и вообще как-то терпеть этот пресный мир, создав подобие опосредованного управления через систему равноудалённых от любой власти и влияния менеджеров-управляющих, и иных утилитарных специалистов, а, вместе с тем, и вызволив мир из замкнутой и губительной системы воинствующего капитализма, создав, в теории, равное и глобализированное поле возможностей. Относительно вольные, организованные по незримым и достаточно гуманным, пастушьи поля и лужайки для равно-бесправных социальных единиц, вместо строительной площадки и армии подчинённых для экспериментов социальных девиантов и психопатов. Система с минимум транзакционных издержек, конфликтов и противоречий, ценой уничтожения личности и деперсонификации любых достижений, заслуг и достоинств. Результаты этого эксперимента будут явлены временем, но то ТАМ.
Здесь правит архаика доморощенных Господ, а также логика агрессивных слияний и поглощений, а экономика существует внутри взаимосвязей замкнутых групп, связанных с заявленными лидерами и фигурами (что придают системе нулевую лабильность, гибкость и гонит всякую жесть). Система жёстко делится на эти ограниченные, но исчерпывающие группы, которые едва ли взаимодействуют с собой, и не ставят никаких других целей, кроме обеспечения финансового благополучия конгломерата и основных ключевых его фигур, а также подвластных им креатур, прилипал и просто людей, ставших элементом зоны комфорта. Короче, система не просто с завяленным, но наглядно выраженным злом, что сказывается дополнительным парализующим фактором и является элементом антагонизма, враждебности. Формально, их определяют как кланы, но это совсем криминальный и этнический примитив: это, всё-таки, социальные корпорации, где самые совершенные из таковых, обычно и исходя из социально-экономических законов, равно и наиболее инклюзивные, являясь наиболее совершенно организованными фирмами. Однако, там господствуют «семейно-клановые понятия». В то время как финансы, как совокупность контрактных, обязательственных и торговых отношений, здесь просто не нужны. Экономика рукопожатий не регулируется оценкой рисков, экономической эффективности, планированием и инвестиционной деятельностью. Здесь ключ это - почти рептильное спокойствие, направленное на соблюдение баланса сил уже сложившихся групп, а также ограничения движения финансов из одной рентно-экономической зоны, существующей на благо определённому конгломерату, в пользу другого, враждующего конгломерата. Т.е. та самая стабильность, в том числе денежных отношений. Однако, такая система никак не регулирует себя, благодаря своеобразной объективной реальности, существующий через призму объективных правил, которые, в свою очередь, являются единственным способом «рефлексии извне» для системы, так как все правила в ней персонифицированы, являются проекцией личной взаимосвязи и качеств участников, и любые изменения, под влияниями рисков, возникают только в случае угроз благосостояния ключевым фигурам. Т.е. происходят с существенной задержкой, учитывая весьма скромные потребности почти любого человека, и непредсказуемыми ответными мерами. Всё это превращает сферу финансов в бухгалтерию, так как планировать нечего и не с кем. Нет такой потребности в упорядоченности здесь.
В общем, внутри царит какая-то вечная жалоба.
Даже моя память начинает мне отказывать. Думается, что единообразие затирает что-то полезное и особенное. Также я не могу, иногда, вспомнить вещи, что я делал несколько минут назад или вчера вечером, хотя ранее мог, почти точно, пусть и приблизительно, восстановить посуточный график за предыдущую неделю, и легко перечислить важные события месяца с моими участием. Сейчас, иногда, случается забыть совершенно всё: бывает так, что я останавливаю себя посреди движенья, сбиваюсь, и забываю, что планировал сделать мгновение назад. Приходится восстанавливать всё с нуля, так как практически каждое своё действие, учитывая перегруженность, выставляю на своеобразный автопилот, словно бы, на подобие автомата, создаю программу с последовательностью действий, которую достаточно резко прервать для остановки всей последовательности. И только полным повторением удаётся вернуться к нужному этапу. Одиночество же вызывает вечную перегрузку и состояние постоянного возбуждения для моего ума, что никогда не сменяется периодами довольства, расслабления, от неспособности разделить с кем-то свои выводы, суждения, а также подтвердить их или опровергнуть. Снять их с себя. Нет никаких умственных задач. Из-за этого я постоянно возвращаюсь к началу, когда перехожу к иному предмету, а мой ум почти не может продвинутся далее каких-то необычайно усложнённых бытовых приёмов выживания, которое всё чаще напоминает мне борьбу со скукой, из-за регулярной утраты цепи суждений. Про каждодневную мигрень я и говорить не хочу: голова болит постоянно. Сна нет. Социализация также оставляет желать лучшего: нет правильной смены дня и ночи, равно как не придаётся значения наиболее активным периодам деятельности окружающего общества, и от того я могу сегодня спать ночью, а послезавтра упасть без сил днём. А всё потому, что говорить не с кем и не о чем. В условиях общей анархии и самодурства - нет никакой ценности усложнённой или организованной деятельности, что ставит крест на почти любые коллективные усилия, и превращает любой досуг в форму искусственного беспамятства. От всего этого я начинаю грубеть. И всё чаще несправедливо, сам того не желая.
А работа? А что работа? Ненавижу, что юриспруденцию, что финансы. Зачем они вообще нужны там, где я живу? Право, в России, это процесс исключения себя самого из поля зрения государственного и общественного внимания, надзора (те же офшоры, лишь форма бегства из поля зрения Российских фискальных, правоохранительных органов и её Фемиды), либо умелое использование санкционного аппарата государственной машины, гарантирующего исполнение закона, против собственных оппонентов. Обратное, частность, а также борьба с неэффективностью бюрократии, административного и процессуального права. В общем, обычная жизнь в России это - насильственное уложение реальности и создание препятствий, зачастую, бессмысленных, и с одной, ключевой задачей: утилизацией усилий и жизненных сил ненужного и лишнего населения (а оно здесь всё ненужное и лишнее). Диспозитивное право - избежание публичного надзора, императивное - избавление наказания собственного, ценой наказание всех подряд и, особенного, кого тебе было бы угодно. Остальное, почти всегда, волокита с целью оправдания wellfare-контракта на государственную службу того или иного чиновничьего звена. Однако, есть и системообразующий элемент Российского законодательства, который и позволяет имитировать правовое государство. Право - есть форма борьбы государственного аппарата за налоговую и экономическую ренту. Регламентация общественных отношений с целью обустройства таковых под свои собственные нужды, полезности, а также торг правами и свободами для тех, кто может позволить себе индульгенцию. Впрочем, выражением рента можно было бы означить и другое слово, кое-где, но здесь, являющимся обозначением одной и известной науки - экономика. И дело вовсе не экспортной ренте, хотя она является важной частью, а в том, что здесь это стало синонимом торговли, экономики и предпринимательства: борьбы за устойчивые потоки финансов, являющиеся следствием постоянных и столь же устойчивых товаро-денежных отношений. Созданием промежуточных, полу паразитических позиций между агентами рынка, с целью извлечения пассивного и косвенного дохода, либо, напрямую, создание замкнутых олигополий, занимающих определённые участки товарооборота с целью их монополизации, а также экстенсивного увлечения собственной прибыли. Главное, ничего не делать, особенно то, что может привести к смене совокупности владельцев накопленных капиталов, с целью избежание принципиальной конкуренции, а также возникновения других экономических акторов. Братва, просто не стреляйте друг в друга и всё.
И здесь возникает другой объект моей растущей ненависти (а, вместе с тем, и интереса): финансы. Почему ненависти? С одной стороны, всё ненавистно и раздражающе, что тяготит, в том числе невостребованное и залежавшееся знание, но я имею здесь и более точное мнение. И оно состоит в том, что в России нет экономики, а значит и сложных, производных отношений, уже требующих оформления в сложную систему контрактных отношений, в том числе, за счёт системы сложных внутренних финансовых связей, и взаимоучастия капиталов между участниками. Нет потребности в сложной инфраструктуре финансов. Нет вообще никакого особого смысла фиксировать правила между агентами, если этих правил нет, либо, даже наоборот, они убыточны, как и убыточным, зловредным оказывается любое постоянство между экономическими агентами. Наоборот, есть спрос на разумное упрощение, а также минимизацию потерь при резких форс-мажорах. В конце концов, тут вам не там: здесь нет никакой сложной инкорпорации или сотрудничества, только бессмысленная и беспощадная борьба конгломератов, корпораций и прочих местных гигантов друг с другом. Люди стремятся к экономическому взаимодействию внутри создаваемого узкого, иногда буквально семейного, круга, которых можно было бы обозначить или ввести, либо как близких партнёров, либо как протеже по бизнесу, которые и образовали бы совокупность бенефициаров конгломерата, и которая совокупность могла бы, несколько, шириться на другой семейный круг и ещё один, и, быть может, включать ещё каких-то отдельных персон, но никак и никогда не быть достаточно инклюзивной для куда большего числа участников всего рынка. В мировой практике это проблема «амбициозных товарищей»: капиталистов, фабрикантов, абсолютных монархов, царей и прочих неопровержимых начальников, была решена при помощи перемещения их в другой мир владельцев крупного финансового капитала, полу-виртуальную общность непропорционально крупных капиталистов, владеющих огромными, совершенно невероятным, и почти бессмысленными в своей невероятности, объёмами конвертируемых благ (фиктивная ценность которых также является способом замирения и цементирования солидаристких отношений между принципиальными бонзами), при этом не владеющих, либо не управляющих любыми другими активами напрямую. Тем самым, была решена проблема конфликта интересов между фигурами слишком крупными, чтобы падать, договариваться и вообще как-то терпеть этот пресный мир, создав подобие опосредованного управления через систему равноудалённых от любой власти и влияния менеджеров-управляющих, и иных утилитарных специалистов, а, вместе с тем, и вызволив мир из замкнутой и губительной системы воинствующего капитализма, создав, в теории, равное и глобализированное поле возможностей. Относительно вольные, организованные по незримым и достаточно гуманным, пастушьи поля и лужайки для равно-бесправных социальных единиц, вместо строительной площадки и армии подчинённых для экспериментов социальных девиантов и психопатов. Система с минимум транзакционных издержек, конфликтов и противоречий, ценой уничтожения личности и деперсонификации любых достижений, заслуг и достоинств. Результаты этого эксперимента будут явлены временем, но то ТАМ.
Здесь правит архаика доморощенных Господ, а также логика агрессивных слияний и поглощений, а экономика существует внутри взаимосвязей замкнутых групп, связанных с заявленными лидерами и фигурами (что придают системе нулевую лабильность, гибкость и гонит всякую жесть). Система жёстко делится на эти ограниченные, но исчерпывающие группы, которые едва ли взаимодействуют с собой, и не ставят никаких других целей, кроме обеспечения финансового благополучия конгломерата и основных ключевых его фигур, а также подвластных им креатур, прилипал и просто людей, ставших элементом зоны комфорта. Короче, система не просто с завяленным, но наглядно выраженным злом, что сказывается дополнительным парализующим фактором и является элементом антагонизма, враждебности. Формально, их определяют как кланы, но это совсем криминальный и этнический примитив: это, всё-таки, социальные корпорации, где самые совершенные из таковых, обычно и исходя из социально-экономических законов, равно и наиболее инклюзивные, являясь наиболее совершенно организованными фирмами. Однако, там господствуют «семейно-клановые понятия». В то время как финансы, как совокупность контрактных, обязательственных и торговых отношений, здесь просто не нужны. Экономика рукопожатий не регулируется оценкой рисков, экономической эффективности, планированием и инвестиционной деятельностью. Здесь ключ это - почти рептильное спокойствие, направленное на соблюдение баланса сил уже сложившихся групп, а также ограничения движения финансов из одной рентно-экономической зоны, существующей на благо определённому конгломерату, в пользу другого, враждующего конгломерата. Т.е. та самая стабильность, в том числе денежных отношений. Однако, такая система никак не регулирует себя, благодаря своеобразной объективной реальности, существующий через призму объективных правил, которые, в свою очередь, являются единственным способом «рефлексии извне» для системы, так как все правила в ней персонифицированы, являются проекцией личной взаимосвязи и качеств участников, и любые изменения, под влияниями рисков, возникают только в случае угроз благосостояния ключевым фигурам. Т.е. происходят с существенной задержкой, учитывая весьма скромные потребности почти любого человека, и непредсказуемыми ответными мерами. Всё это превращает сферу финансов в бухгалтерию, так как планировать нечего и не с кем. Нет такой потребности в упорядоченности здесь.
В общем, внутри царит какая-то вечная жалоба.