100 / аналоговый гофер

Apr 09, 2023 12:30

Резиденция Карла Джерасси - не совсем обычная; в ней не обязательно создавать великие произведения или отчитываться о написанном, в целом, она для заебавшихся художников на грани срыва (кажется, я таким и являюсь теперь). Им обязательно нужно делать как минимум эти вещи: сидеть и смотреть на многослойные цветущие холмы и океан, лежать в траве с оленем и клещом, бродить по секвойным лесам, смотреть на звезды в телескоп, слушать музыку или тишину, наблюдать закаты со специальной скамеечки с обрыва и просыпаться с кем хочешь - с ласточками, с совами, с мышами, с орлами, с муравьями, выбор огромен. Все остальное - придумать концепцию выставки, выдать 200 тысяч знаков, дорисовать комикс, закончить роман или начать его же  - это не обязательно. Важно отдыхать и рефлексировать. Почему так? Потому что дочка Карла Дж., художница Памела Дж, покончила с собой в 28 лет из-за того, что ощущала себя бесполезным творческим человеком - она уже год не могла произвести ничего нового, а также не могла снова начать делать искусство, притормозив с ним в какой-то момент из-за депрессии. В итоге она просто оставила записку в доме, где жила со своим мужем (это прямо тут на территории резиденции дом, я в нем была) и ушла в лес умирать, так и упомянув: я пойду умирать в лес, потому что я очень не хочу, чтобы ты меня нашел. Пусть эту работу сделает кто-то другой. К сожалению, эту работу был вынужден сделать ее отец, Карл, которому только через 4 дня (причем первый день из четырех все надеялись, что ее таки найдут где-нибудь, промоют желудок, спасут, откачают) наконец-то сообщили, что где-то нашли машину Памелы, но побоялись приближаться, к тому же, лучше пусть отец, чем кто-то другой (в этом определенная трагедия записки, конечно). Карл подошел к машине, сразу же увидел за стеклом распухшее лицо дочки и ушел прочь. После этого он довольно долго сам думал о суициде, но все-таки справился - в том числе благодаря писательству: он написал огромное количество текстов в жанре научного сай-фай, то есть не фантастической фантастики, а философской научной (это очень близкая мне тема), в рамках которой он постоянно воскрешал разных значимых для него людей в виде текста - Адорно, Беньямина - и заставлял их друг с другом разговаривать, то есть, создавал такой аналоговый посмертный чат-бот. Когда он все-таки решил жить дальше, он создал на территории ранчо Памелы - она завещала ранчо отцу, а не мужу, потому что отец был ей фактически лучший друг - эту вот арт-резиденцию поначалу исключительно для женщин, которые ощущают слишком много давления: как репродуктивного (тут Джерасси тоже дал женщинам очень много, это же он изобрел противозачаточную таблетку), так и творческого или какого угодно еще. И в этой резиденции поэтому никто ничего не обязан - кроме как находиться в конкретном данном моменте, отдыхать, рефлексировать, думать и накапливать информацию, которая потом обязательно как-то вырвется наружу, сработает, превратится в текст. Это может случиться и через месяц, и через полгода, и через год, не важно. Короче, это такая очень калифорнийская резиденция - майндфулнесс, здесь и теперь и сразу, нет момента кроме как вотпрямщас, отдыхайте, пожалуйста, только не ходите в лес умирать а так делайте что хотите.

Поэтому я все последние пять дней сижу на крылечке и наблюдаю смену сезонов над океаном. Сейчас вот, например, я выяснила, что именно вокруг моего крылечка деловитый калифорнийский гофер наделал тысячу горок. Ни к кому еще гофер не приходил, а ко мне пришел. Еще бы, у меня столько пауков тут, огромных, жирных! Я вижу гофера прямо сейчас, он аккуратно и методично выталкивает розовыми ручками на поверхность горы свежей, ароматной чорной мать сырой земли. У гофера маленькие умные глазки-бусинки, он похож на крупного хомячка, за щеками у него - свежие пауки и, наверное, медведки. Фотографировать его мне не хочется, это аналоговый гофер, он существует, пока я о нем пишу.

Собственно, неудивительно, что за эти пять дней существования в режиме созерцания слоистых, до самого горизонта, холмов и океана, у меня довольно мощно улучшилось зрение. Я-то думала, что я совсем слепая стала - совсем еще недавно, в аэропорту Сан-Франциско, откуда меня забирали, чтобы увезти в резиденцию, я щурилась на таблички и не видела вообще ничего, все надписи были серая мгла, буквы слипались в комкоподобные теневые угрозы и кошмары. Сейчас же я различаю сухогрузы в океанических далях, всматриваюсь гоферу в блестящие глазки, вижу из тьмы сарая надписи на овсяном молоке в кухне, снова осваиваю письмо от руки на бумаге, такой милый процесс, о! Только рука побаливает. Да пусть побаливает, сколько угодно, главное что моя слепота, оказывается, немного обратима. 
Previous post Next post
Up