безумные ангелы Вены
В Вене каждому полагается по сумасшедшему ангелу. Мой - теперь это я знаю точно - тот самый, старенький, в потрепанной куртке, с плюшевыми медведями, которого я встречала уже не раз. И всегда он сопровождает наш с мамой традиционный поход на Старый Дунай.
На этот раз он встретился прямо у деревянных мостков, у кабачка "Камбуз". Он широко улыбался - наверное, оттого, что в огромной сумке через плечо, открытой нараспашку - уже не два плюшевых медведя, а целых четыре. Разных, маленьких и больших - но каждый заботливо посажен так, чтобы видеть и реку, и прохожих, и небо без облачка. "Народились", - сказала мама. Народившиеся медведи, впрочем, такие же старенькие и потертые, как и прежние.
Он охраняет мое бегство в родной уголок Вены.
"Может быть, вам где-то пригодится?" - спрашивает официант, он здесь один и тот же вот уже несколько лет, и протягивает монетку в два рубля. Это очень смешно - привет из дома именно в том уголке Вены, который напоминает о доме. Там, где старые подмосковные дачи - с дачным укладом и атмосферой - неожиданно разбавляют похожую на прозрачный лёд венскую жизнь, понятие о жизни, теплом и запахом костра.
Карабкается истошно-красным девичий виноград по рассохшимся заборам, падает под ноги чернильной каплей поздний тёрн, толстая кошка лениво фланирует в открытую калитку, за которой - сад, живой, жилой, а не просто ухоженный, подстриженный для соседей, как почти повсюду. Среди крепких и чуть покосившихся домов - совсем пустой, лет двадцать, наверное, уже пустой. Острая крыша, окна в полстены - ритуал предполагает обязательно дойти до него, чтобы посмотеть, не купил ли его уже кто-нибудь. Если бы у меня была другая жизнь, я хотела бы жить в нем, чтобы осенью идти до метро долго, чувствуя, что ты вовсе не в городе, вдыхая запах прелых листьев, грибов, различая в осеннем духе терпкую ноту старых тополей, шурша медовыми листьями каштана и прозрачно-лимонными - липы. И адрес был бы смешной - садоводческое товарищество "Новая Бразилия", почти что Нью-Васюки.
Со скамейки у самой воды видны и кажущиеся бесконечными, позолоченные осенью, берега Старого Дуная, и небоскребы Международного центра. Скользит мимо гондола - настоящая, но кажущаяся совершенно бутафорской на воде гребного канала. Старенький поджарый венец, играющий в гондольера, увидев улыбку, улыбается в ответ и мы машем друг другу рукой - просто, без навязчивого продолжения-разговора и он снова, уже отвернувшись и отчалив мысленно, плывет туда, где вода уже стала слюдяной под осенним солнцем.
А на обратном пути, в остро пахнущих листьях - встретить безумного ангела, это верная примета, я знала - россыпи опят. Первые мои австрийские опята - мало, всего на смешную баночку - но пряно маринованные, они теперь стоят на кухне абсолютным и безусловным сокровищем, дожидаясь очередного Нового года.
На этот раз он встретился прямо у деревянных мостков, у кабачка "Камбуз". Он широко улыбался - наверное, оттого, что в огромной сумке через плечо, открытой нараспашку - уже не два плюшевых медведя, а целых четыре. Разных, маленьких и больших - но каждый заботливо посажен так, чтобы видеть и реку, и прохожих, и небо без облачка. "Народились", - сказала мама. Народившиеся медведи, впрочем, такие же старенькие и потертые, как и прежние.
Он охраняет мое бегство в родной уголок Вены.
"Может быть, вам где-то пригодится?" - спрашивает официант, он здесь один и тот же вот уже несколько лет, и протягивает монетку в два рубля. Это очень смешно - привет из дома именно в том уголке Вены, который напоминает о доме. Там, где старые подмосковные дачи - с дачным укладом и атмосферой - неожиданно разбавляют похожую на прозрачный лёд венскую жизнь, понятие о жизни, теплом и запахом костра.
Карабкается истошно-красным девичий виноград по рассохшимся заборам, падает под ноги чернильной каплей поздний тёрн, толстая кошка лениво фланирует в открытую калитку, за которой - сад, живой, жилой, а не просто ухоженный, подстриженный для соседей, как почти повсюду. Среди крепких и чуть покосившихся домов - совсем пустой, лет двадцать, наверное, уже пустой. Острая крыша, окна в полстены - ритуал предполагает обязательно дойти до него, чтобы посмотеть, не купил ли его уже кто-нибудь. Если бы у меня была другая жизнь, я хотела бы жить в нем, чтобы осенью идти до метро долго, чувствуя, что ты вовсе не в городе, вдыхая запах прелых листьев, грибов, различая в осеннем духе терпкую ноту старых тополей, шурша медовыми листьями каштана и прозрачно-лимонными - липы. И адрес был бы смешной - садоводческое товарищество "Новая Бразилия", почти что Нью-Васюки.
Со скамейки у самой воды видны и кажущиеся бесконечными, позолоченные осенью, берега Старого Дуная, и небоскребы Международного центра. Скользит мимо гондола - настоящая, но кажущаяся совершенно бутафорской на воде гребного канала. Старенький поджарый венец, играющий в гондольера, увидев улыбку, улыбается в ответ и мы машем друг другу рукой - просто, без навязчивого продолжения-разговора и он снова, уже отвернувшись и отчалив мысленно, плывет туда, где вода уже стала слюдяной под осенним солнцем.
А на обратном пути, в остро пахнущих листьях - встретить безумного ангела, это верная примета, я знала - россыпи опят. Первые мои австрийские опята - мало, всего на смешную баночку - но пряно маринованные, они теперь стоят на кухне абсолютным и безусловным сокровищем, дожидаясь очередного Нового года.