Париж, день второй, разминка, музей Д'Орсе.
Над Парижем брезжит рассвет. Несмотря на то, что спать легли поздно, мой мозг живет по московскому времени. В Москве половина девятого, в Париже половина шестого.
Я вылезаю из-под одеяла, я больше не могу валяться в постели. Босиком, чтобы не разбудить соседок наверху, я иду умываться, открываю окно в туалетно-умывальной комнате. Окна в парижских квартирах большие, они начинаются почти от пола, и чтобы человек не вывалился из такого окна, они зарешечены до уровня пояса в ажурные металлические кружева.
Свежесть утра заползает в квартиру. Я смотрю на небо, погода обещает быть отличной, опускаю глаза на проезжую часть. Машин нет, сегодня суббота ---выходной, парижане спят, только неугомонные клошары уже куда-то тащатся в своих разноцветных лохмотьях. Они живут здесь прямо на тротуарах в палатках, на соседней улице для них открыт большой подъезд, и там ночуют не только они, но и их бродячие собаки. Мне всегда жаль бездомных людей, по какой бы причине они не оказались без жилья.
На кухне я ставлю чайник, завариваю дежурную в поездках растворимую кашу. Когда я сплю, все должны спать, но если я проснулась, окружающие меня тоже обязаны начать бодрствовать. Я расталкиваю своего друга: «Хватит валяться, пошли завтракать, нас ждет разминка и масса интересных дел в городе».
Мы с удовольствием поглощаем кашу из местной фарфоровой посуды, пьем чай с печеньем и шоколадом, некоторое время просто сидим за круглым столиком, стоящим у окна и любуемся видом улицы, лежащей у наших ног.
Сегодня мне нужно проверить форму, в которой я побегу завтра. У меня два комплекта, один на разминку, один на старт. Мы приехали из зимы, и сейчас мне необходимо понять, смогу ли я завтра бежать раздетой или нет.
Я надеваю русский народный костюм и беговую рубашку с длинным рукавом сверху. Я смогу снять ее, когда разогреюсь, повязав на поясе. Мы выходим на улицу.
«Беги своим темпом, не обращай на меня внимания» --- говорит мне друг. Две бессонные ночи, постоянная эйфория мозга, я рву с места. Меня несет, мы начинаем довольно быстро. Пять километров сейчас для меня ничто, даже не утренняя гимнастика.
Мы сворачиваем на Рю де Рокет. Многочисленные кафешки на ней еще закрыты. Поливальная машина смывает грязь и мусор с тротуаров. Мы прыгаем с другом на противоположную сторону. Арабы начинают раскладывать фрукты и овощи на лотках, выставленных из магазинчиков на улицу.
Мы бежим, улыбаемся и болтаем. Привычные к бегающим людям горожане к нам равнодушны. Мне становится жарко, я остаюсь в майке без рукавов.
Перебегаем площадь Бастилии, выбегаем на набережную канала идущего к Сене. Завтра мы здесь побежим. Мой друг знает об этом, а я даже не подозреваю.
Нам попадаются бегущие, в основном это любители, но одна девушка вызывает во мне любопытство. Тонкая как тростинка, темнокожая, бежит легко и быстро, слушает музыку, как и я, и, как и я, бежит, словно она одна во всем городе. Я часто выполняю работы разной интенсивности, не смотря на прохожих и их количество, их для меня нет.
Мы возвращаемся на «улицу ракетчиков». Белый пожилой француз чуть не сворачивает себе шею, рассматривая роспись под хохлому на моей майке. Мне становится смешно.
Добегаем до дома, поднимаемся за фотоаппаратом. Я позирую на улице, кривляясь от души.
В десять утра местного времени, мы уже отобедавшие, готовы к покорению культурных ценностей Парижа. Сегодня мы пойдем в музей Д’Орсе. Мой друг большой любитель живописи, я в ней не смыслю ничего. Я с радостью пойду с ним смотреть картины, потому что мне стоит заполнить этот пробел в воспитании, и еще потому, что он мне расскажет и покажет это все со знанием дела. Мы собираемся проболтаться в городе с утра до шести вечера. Я себе плохо представляю, как смогу после этого выжить, но я доверяю другу, потому как сам он знает, что такое бег, не понаслышке, и понимает, что завтра старт.
Друг выбирает маршрут на метро так, чтобы идти как можно меньше. Мы выходим на старые улицы Парижа, глазеем на витрины винных лавок. Я совсем не представляю себе, где мы сейчас. Переходим пару улиц и оказываемся на набережной Сены.
Перед нами большое здание старого вокзала. Друг рассказывает, что его хотели снести, а потом решили устроить здесь музей. Некоторые картины из Лувра переехали сюда, другие сразу заполнили это пространство. Такие художники как Мане, Моне, Дега, Писсаро, Ренуар, Сезанн, Ван Гог, Гоген, Сислей манерой своего письма не были удостоены чести быть помещенными в Лувре, зато в Д’Орсе им отвели целый этаж. Вот именно их мы и идем смотреть. Я примерно знаю, что такое импрессионизм, но подобные работы я видела только в репродукциях и на коробках конфет, что выпускают наши фабрики для развития общества.
Очередь в музей метров двести, движется она довольно быстро, минут через десять мы попадаем внутрь. Мы проходим контроль, как в аэропорту, отправляя все металлические предметы и рюкзаки в сканирующий аппарат, сами шагая через металлоискатель.
Никаких ограничений в музее нет. К нам подходит миловидная служащая, по-английски объясняет, что мы можем взять с собой рюкзаки и нам необязательно раздеваться в гардеробе. Зайдя в большой нижний зал, где выставлены скульптуры, я отмечаю для себя, что люди одеты, во что попало, как им удобно, кто-то в куртках, а кто-то в футболках с короткими рукавами. В музее очень много детей, в том числе и совсем маленьких.
«Чтобы тебя не утомлять, скульптуры мы посмотрим совсем чуть-чуть». Здесь я готова повиноваться безоговорочно. Мы бродим среди великолепия обнаженных красивых тел, выточенных из белого мрамора. Во многих скульптурах прорисованы все детали, без ханжеских фиговых листков, никаких похотливых мыслей или неприязни.
Среди бегунов много таких же красивых тел, я часто любуюсь ими просто так, без каких-либо намерений, и не понимаю, почему на скульптуры можно смотреть и восхищаться ими, а живыми людьми нельзя, почему это вызывает осуждение? Любой человек должен быть таким, как эти изваяния, мы сходимся с другом на этой мысли.
Мы поднимаемся на второй этаж, здесь выставлены работы Ван Гога. Мы заходим в полутемные залы. Полотна на стенах подсвечены. Посетителей немного, они медленно перемещаются от одной картины к другой, замирая у каждой. Я не очень люблю Ван Гога. Я читала о его жизни, он был довольно психопатичным человеком, и краски на его картинах в основном темные, коричневые, синие, черные. Я рассматриваю его работы, представляя, в какой период своей жизни он их писал. Мне почему-то кажется, что правы были те, кто не хотел тогда их покупать, в те времена была целая плеяда художников, что писали намного лучше и радостней.
«Можно тебя попросить…» --- вкрадчиво обращается ко мне друг. «О чем?» « Позволь мне перед уходом еще раз зайти в этот зал, чтобы посмотреть работы, которые я люблю с детства». Меня очень трогает его просьба. Неожиданно слышать такое от накачанного триатлета, ведь в понятиях обывателей «плыви-крути-беги» может быть только без мозга.
Мы идем смотреть других импрессионистов. Я вижу на стене огромный плакат «Импрессионизм 5 этаж». Мы долго плутаем по лестницам старого вокзала, пока наконец не попадаем к круглому окну с часами на внешней стороне. Отсюда открывается вид на Сену. Я делаю несколько снимков , больше в музее я ничего не фотографирую, потому что картины снимать бесполезно, на это есть профессиональные работы других.
Мы заходим в залы. Здесь они светлые, картины висят совершенно бессистемно, портреты, пейзажи, натюрморты. Разные работы одного и того же автора можно найти в различных залах. Лично мне больше бы понравилось, если бы работы одного автора были собраны вместе, и можно было бы проследить особую манеру письма. К портретам я отношусь довольно холодно, но некоторые бытовые сценки очень интересны.
Я подолгу останавливаюсь перед пейзажами. Мне очень нравится Сислей. Его сюжеты мне напоминают наших русских художников Саврасова и Левитана.
«Пойдем, я покажу тебе женщину импрессионистку, она была хорошей художницей, да еще и красивой женщиной». Друг подводит меня к работам Берты Моризо. Если бы не таблички рядом с картинами, я ни за что не сказала бы, что это рука женщины. Потом он показывает ее портрет работы Эдуарда Мане.
«Как ты думаешь, он с ней спал?» «Все художники тогда рисовали тех, с кем спали. У Рубенса была толстая жена, она ему нравилась, вот он и рисовал толстых женщин. Дега был любитель танцовщиц, многие его картины посвящены им. Модильяни рисовал Ахматову, а Мане Берту»
Мы медленно переходим из зала в зал. На этом этаже целое буйство ярких красок. Солнце и жизнерадостность льются с полотен. К концу экспозиции голова моя переполнена информацией, я понимаю, что мне достаточно на сегодня. « В музей нельзя ходить одним днем, чтобы посмотреть в нем все. Ты не получишь удовольствия, а только полную неразбериху в голове» С этим я с другом абсолютно согласна.
Мы спускаемся на второй этаж. Здесь на широкой балюстраде каменная скамья длиной на всю балюстраду. Скамья выполнена в форме четверти трубы. На ней можно сидеть или полулежать в зависимости от желания.
Друг предлагает отдохнуть. Я сажусь, двигаясь глубоко от края, как в гамак. «А я лягу вдоль, кто мне здесь запретит?» « Ты ненормальный? Мы уже покатались на самокате, ты хочешь и здесь, чтобы нас ругали? Веди себя прилично!» « Да тут можно лежать, это же Европа!» Друг растягивается вдоль скамьи, глядя в стеклянный потолок. К нам тут же подходит девушка в форме, и улыбаясь, произносит: « Я конечно все понимаю, но ребята, Вы же не на пляже» Мне стыдно, друг заливается смехом. «Очень смешно!!! Ну, точно, двое уже поживших и не научившихся себя вести. Ну, вот и слушай тебя после этого»
Мы сидим довольно долго, провалившись спинами в закругление скамьи, болтаем, смакуя квадратики шоколада. Уже четыре часа после полудня. Я даже не ожидала, что так быстро пролетит время, и при этом ноги мои останутся в хорошей форме.
Потом мы забираемся на смотровую площадку почти под куполом вокзала, идем в книжную лавку с репродукциями, и на прощанье заходим еще раз взглянуть на Ван Гога.
На улице тепло. Мы перебираемся по мостику на другой берег Сены, идем парком до Лувра. Делаем фотографии птиц в парке, снимаем друг друга и сам Лувр. В него мы пойдем завтра после бега. Дальше мы выбираемся на улицы, садимся в метро.
Достаточно проголодавшиеся, заходим в большой магазин недалеко от дома. Покупаем багеты, сыр и шоколадный йогурт. Один багет едим по дороге. Никакого восхищения «французской булкой», наша намного вкуснее, эта сплошная корка, почти без мякиша.
В седьмом часу мы попадаем в квартиру. Я думаю, что мы еще пойдем на вечернюю прогулку, но друг запрещает мне гулять сегодня. Я должна отдохнуть перед бегом. Мы растягиваемся на диване, глядя в телевизор. Не понимая ни единого слова с экрана, мы называем французские глаголы, перевод которых нам известен. Мы пытаемся слушать мелодичную речь и догадываться, что именно происходит там, во французском фильме.
В десять местного мы решаем лечь спать. Я надеюсь выспаться хотя бы в эту единственную оставшуюся до бега ночь. Завтра начнется главный праздник, ради которого мы сюда приехали. Я всегда с нетерпением ожидаю этого главного дня. Я завожу будильник на шесть утра.